Карл Шифнер

Как только мощная толпа людей втиснула меня в вагон электрички, сразу последовало предупреждение:

- Осторожно! Двери закрываются! Электропоезд, следующий по маршруту Москва – Калуга, отправляется. Счастливого пути!

Какой уж там счастливый путь. Битый час толкался на перроне Киевского вокзала, чтобы, наконец, уехать. В субботу утром, да в разгар осенней дачной страды, можно ли рассчитывать на нормальную езду в московской электричке?

Как ни странно, меня затолкали даже на сидячее место возле окна – самое надежное. «Ну и славненько!», - подумал я, наблюдая за тем, как за окном толпятся люди, по-прежнему мечтающие попасть в вагон.

Тронулись, и я облегченно вздохнул: увижусь, стало быть, с друзьями. На душе стало спокойней, даже хорошо, несмотря на то, что хождения возбужденных пассажиров, оставшихся без сидячего места, выкрики «коробейников», предлагавших свой уникальный товар, не прекращались.

Постепенно все-таки шум поубавился, и я решил немного подремать. Не успел я закрыть усталые глаза, как надо мною раздался мелодичный голос:

- Молодой человек! Почему Вы не замечаете женщину, стоящую рядом с Вами?

Было такое впечатление, будто обращаются ко мне. Но какой же я молодой, если мне далеко за пятьдесят? Я глянул на неё и… Да, она обращается ко мне. Тут я совершенно смутился. Передо мной стояла высокая, поджарая старуха в чёрном одеянии. Продолговатое лицо с длинным свисающим носом и большими чёрными глазами-буравчиками, сверлившими меня довольно решительно. Так живо она мне напомнила старуху Изергиль из рассказа Максима Горького. Ни дать, ни взять – она! Между тем острые глаза-буравчики продолжали меня сверлить. Надо заметить, мне нравятся дети и старики, они вызывают во мне не только доверие, но и симпатию. Нет у меня проблем налаживать с ними контакт. Надеялся я справиться и со старухой Изергиль. После минутного молчания она добавила:

- Сейчас, молодой человек, я скажу Вам такое, что Вы необычайно удивитесь, - в глазах её забегали лукавые светлячки.

- Да, да, садитесь на мое место, - залепетал я с готовностью. - Вижу, Вы устали.

- Сидеть! – жестко скомандовала старуха. - Слушай внимательно, молодой человек.

Она спустила с головы на плечи большой черный платок, тряхнула седой копной густых волос, улыбнулась во всю возможную ширь. Весь вагон смотрел на нас с большим интересом. Приблизившись ко мне вплотную, она с жаром произнесла:

- Я же – Кармен!!! - и глаза её не только засияли – в них зажглись маленькие огоньки.

- Кармен! – заорал я, словно сообщал о пожаре, и тут же привстал и заключил её в свои объятия.

Я узнал её! Я узнал её, Господи! И вовсе она не старуха: без платка, вся сияющая, она не такая уж старая, хотя от той, что я знал, почти ничего не осталось. Она тоже испустила неистовый вопль восторга, прижимая меня к себе так крепко, что я едва ли не задохнулся. И когда я, наконец, пришёл в себя и решил усадить её, на моём месте уже устроилась другая старушонка, расставив у своих ног несколько огромных сумок.

Держась за руки, словно детишки, мы продвинулись к выходу вагона, чтобы притулиться где-нибудь возле дверей. Тут нам опять сказочно повезло: едва мы добрались до выхода, как освободилось последнее сиденье. Кармен среагировала молниеносно, и плюхнулась на сиденье не только сама, но и меня затащила. Потом повернулась ко мне, откровенно по-детски расплылась в улыбке, и молча, восхищённо стала рассматривать меня. Смотрел и я на неё, как завороженный… Как она сильно изменилась! Но все-таки по-прежнему красива, уникальна в своём роде, но… не та. Особенно глаза – они углубились, ушли куда-то внутрь, и столько морщин вокруг них… Кармен… Сколько лет, сколько зим! Целая вечность прошла. Кто бы мог подумать, что снова встретимся? Последний раз мы виделись… лет тридцать назад. И было это, можно сказать, на краю света, за десять тысяч вёрст отсюда – на суровой Колыме.

… Работал я тогда в редакции газеты. Нас в отделе было трое – все еще холостяки. Сидели мы в одном тесном кабинете, всегда довольно неприбранном и прокуренном. Время было обеденное, и мы решили сходить в кафе, которое находилось рядом с редакцией. Тут-то и открылась дверь нашего кабинета, и в сопровождении главного редактора вошла та самая Кармен. Должен внести поправку: тогда она была ещё не Кармен, а Белла Асоева, как нам представил ее редактор.

- Прошу любить и жаловать, - сказал шеф. – Белла будет вам на подмогу. В период летних отпусков это очень кстати. Ей нужна хорошая стажировка. По профессии она не журналист, но… не Боги горшки обжигают. Так что ей – польза поучиться, а вам – поддержка.

Редактор поручил мне руководить её практикой, и тут же ушёл. Белла осталась стоять посреди кабинета, позволяя нам лицезреть её со всех сторон. Высокая, тонкая-звонкая, тёмные, распущенные ниже плеч волосы, чёрные глаза – два мудрых, пылающих факела, длинноватое лицо с удивительно нежным цветом кожи. Пока мы её откровенно рассматривали, она проявила полное спокойствие и понимание, не выказывая ни кокетства, ни смущения. Мы представились ей. Видимо, чтобы разрядить обстановку, она предложила:

- Ребята… Можно, я буду вас так называть? Спасибо! По-моему, вы собираетесь на обед? Можно, я с вами?

- Конечно, конечно! Всем можно! – ответил за нас вездесущий Вадим из соседнего отдела, невесть, с каких пор стоявший у двери.

Пообедали вместе. Белла и в кафе как-то незаметно командовала парадом, так что мы почувствовали себя с нею довольно уютно. После обеда парни разошлись по своим репортёрским заданиям, и я решил познакомиться с Беллой поближе. По профессии она педагог - учитель английского языка. Но знает, кроме того, немецкий, французский, итальянский, и даже немного испанский. Я выразил неубедительное восхищение её обширными знаниями, поэтому она сообщила, что, между прочим, владеет ещё и пятью языками кавказской группы. Тут уж я посмотрел на неё ещё более подозрительно. Она в ответ широко улыбнулась и добавила:

- Что Вас так удивляет? Кавказские языки – мои родные. Я их ещё в детстве впитала. А европейские тоже легко пошли. Хотите, поговорим на каком-нибудь? Вы ведь изучали? Может, мы перейдём на «ты»?

- С удовольствием, Белла. Да, конечно, мы можем поболтать по-немецки, его я тоже впитал с детства, - сообщил я.

- Даже?! – оживилась она.

Мы минут десять поговорили на немецком языке. Уже и ребята мои вернулись и, тихо рассевшись за свои столы, с интересом наблюдали за нами. Белла похвалила мою немецкую речь:

- Ты прекрасно владеешь.

- Вовсе не прекрасно, ведь это мой родной язык.

- Вай-вай, Учитель! Ну, как, прошла я экзамен на пригодность? – весело рассмеялась она.

- Вполне! За немецкий ставлю тебе «пять». Если не секрет, какой язык для тебя родной, коль ты так много их знаешь?

- Поняла. Тебя интересует моя кровь. У меня много кровей понамешано, но в основном кавказские. Если учесть родословную от прадедов, то, по меньшей мере, получится коктейль из четырех кровей. Устраивает?

- По-моему, ты… вылитая Кармен, - неожиданно вырвалось у меня.

Наш кабинет взорвался всеобщим смехом. И громче всех хохотала Белла, ставшая с тех пор для всех нас Кармен. В кругу сотрудников редакции имя это укрепилось за нею прочно, и ей оно понравилось.

Новая практикантка Белла, то есть Кармен, удивительно легко, гармонично вписалась в наш коллектив. Больше того, создалось впечатление, будто она всегда была с нами. Общаться с нею не составляло сложности, понимала она всё с полуслова, никаких комплексов, свойственных новичкам, у неё не было. На любые личные просьбы сотрудников или на общественные мероприятия откликалась с полной готовностью помочь, поддержать, исполнить. Особенно охотно выполняла журналистские задания. Правда, всякий раз с неуверенностью спрашивала, справится ли. На что я неизменно отвечал:

- Справимся! Чего нам бояться?

Тогда Кармен, не скрывая своей радости, одаривала меня такой обворожительной улыбкой, что в кабинете становилось намного светлее.

В те застойные Брежневские времена, когда всеобщий дефицит был самой характерной достопримечательностью великой нашей державы, Кармен стала для нас явлением, без всякого преувеличения, уникальным. Мы все впервые воочию убедились, на какие чудеса способен человек, если он наделён свыше незаурядным талантом.

Первым боевым крещением для Кармен стало задание редактора - организовать подарок к свадьбе нашей секретарь-машинистки. Получив от месткома энную сумму денег, да собрав со всех сотрудников по десятке рублей, Кармен после обеда исчезла с работы. Не все были уверенны, что она справится с этим непростым заданием. Особенно редактор. Он дважды приглашал меня к себе в кабинет и, просвечивая своими большими очками, спрашивал, уверен ли я, что она справится.

- Вдруг сорвёт нам важное мероприятие, - не скрывал он сомнения.

- Кармен сама вызвалась достать. Думаю, она не подведёт, - успокаивал я шефа.

- Смотри… Твоя идея – тебе отвечать. Так что держи под контролем.

В день свадьбы, когда настал момент преподнести молодожёнам подарок от коллектива, в середину зала вышла Кармен. Расправив свои длинные, тонкие руки, словно аист крылья, дала знак оркестрантам, чтобы те заиграли. Зал оглушила «Лезгинка», и под эту задорную музыку двое мужчин занесли и постелили на пол огромный, невероятно красивой расцветки ковёр ручной работы. Кармен, сбросив туфельки, ступила на этот ковёр и понеслась в азартном танце. Надо было видеть всеобщий восторг и удивление свадебных гостей. Но самой счастливой, кажется, была Кармен…

С тех пор мы не знали, что такое дефицит. Не было больше проблем с подарками на дни рождения, юбилеи, праздники. Кармен стала незаменимым членом нашего коллектива. Все были довольны, а она - рада услужить. Обширные связи, способности и недюжинная энергия её по части доставания дефицита были неизмеримы. В этом деле не было и не могло быть ей равных ни до неё, ни после. С её приходом мы довольно скоро обнаружили, что жизнь заметно налаживается не только в нашем коллективе, но и в целом по стране.

А какой источник скрытой информации носила в себе наша Кармен! Сколько раз мы ставили под сомнение принесённые ею и с легкостью доверенные нам секретные, совершенно невероятные новости. Чуть ли не каждое утро приносила она сенсации, которые мы не решались даже произнести вслух. Но через несколько дней, в конечном счёте, их достоверность всегда подтверждалась. Её находчивость, ушлость, умение внедряться не знали границ. У меня не было сомнений, что Кармен, если надо, способна на всё. Она вполне могла бы успешно работать сразу на пять-шесть ведущих тайных разведок мира. Иногда я даже подозревал, что она либо агент КГБ, либо, в крайнем случае, шпион ЦРУ по особо важным поручениям. Когда я ей однажды высказал свои подозрения, она внимательно выслушала меня, затем минут десять громко хохотала. Тут уж моим ребятам, слышавшим наш разговор, было не до работы.

Во всех делах Кармен была незаменима, всё ей давалось блестяще. Но вот одна загвоздка всё-таки была, и это касалось главного, ради чего она к нам пришла. Не ладилась у неё никак журналистская практика. Ну, никак не получались у неё репортажи, зарисовки и другие газетные жанры. Даже самые элементарные заметки о какой-нибудь простой новости сочинить Кармен не могла. Примет по телефону коротенькую информацию, запишет её на листе, и сидит потом с нею целый час, съёжившись в дрожащий комок. В конце концов, обратится ко мне с отчаянием в голосе:

- С чего мне начать?!

- Не переживай, Кармен, - успокаивал я её. – Я же тебе говорил, что любой газетный материал, а заметка в особенности, должен ответить на три простейших вопроса: когда, где, что?

- Ну, и с чего мне начать? – стоит она на своем.

- Расскажи в краткой и ясной форме: когда произошло, где произошло, что произошло. Например: «Сегодня утром на Москву упала Полярная Звезда».

- В самом деле, что ли? – настораживается Кармен.

- Пока не упала, - серьезно уточняю я.

Кармен весело хохочет и тут же склоняется над белым листом бумаги. Прокорпит ещё целый час, и снова смотрит на меня так, словно переживает трагедию глобального масштаба.

Если же она готовила в номер репортаж, то так или иначе мне приходилось разбираться во всём изобилии фактов, которых у неё всегда набиралось с лихвой, и затем самому написать. Готовый, на машинке отпечатанный текст репортажа я давал ей, как положено, на подпись. Кармен ставила свою оригинальную витиеватую подпись и при этом смотрела на меня с таким обожанием, будто я спас ей жизнь.

Всё бы ничего. Но Кармен обладала такой кипучей энергией и рвением к работе, что буквально закидывала меня с головой своими материалами. Так что я работал в основном на неё, фамилия её не сходила с газетных страниц, и читатели очень скоро стали позитивно откликаться на её публикации. Она любила приходить утром в редакцию, дать каждому в отделе по конфетке «Мишка на Севере» (фантастический дефицит), затем неспешно прочитать в свежем номере газеты свой новый репортаж. Читала с блаженной улыбкой на лице и тихо вздыхала.

Прошло уже месяца три, а в практике Кармен ничего не менялось. Я уже уставал, буквально зашивался. В летнее отпускное время и так нагрузка увеличилась, а тут ещё такая милая подшефная. Задержавшись как-то с нею после рабочего дня, я решил поговорить.

- Кармен… Может, лучше – Белла? – начал я издалека.

- Нет, лучше – Кармен, - насторожилась она.

Я понял, что она уже знает, о чём пойдёт речь. Такое уж у неё острое чутьё.

- Кармен…

- Да не церемонься, Учитель! Спрашивай, почему я сюда пришла.

- Ну да, правильно… Понимаешь, ты такая способная… С твоими знаниями языков можно в ООН работать, в крайнем случае, при атташе. Кстати, как у тебя идёт испанский?

- Идёт! Только некому проверить правильность произношения.

- Я не пойму никак… Ну зачем тебе сдались эти наши репортажи? Ты же не собираешься стать журналистом, насколько я понимаю. Или?

- Или, мой Учитель. Я должна, во-первых, иметь в «Трудовой книжке» запись, что работала в качестве журналиста. Во-вторых, я должна, просто обязана, потому, что хочу научиться писать репортажи, обзоры и новостные заметки.\

- Зачем? – спросил я, совершенно ошалев от услышанного.

- Затем,- огромные черные глаза-рентгены просвечивали меня насквозь, - чтобы осуществить свою мечту.

- Не понял.

- У меня есть все шансы попасть в солидное международное агентство! – взгляд её становился сумасшедшим. – Тогда я и тебе бы очень даже пригодилась.

- Кармен, опомнись, - скептически усмехнулся я. – Там нужны зубры. А точнее – там нужны связи.

- Насчёт связи не беспокойся, - всё больше зажигалась Кармен. – А зубром ты меня сделаешь, - уверенно добавила она.

- Кармен! О чём ты говоришь? Ты до сих пор не написала самостоятельно и двадцати строк.

- Ошибаешься, Учитель. Мне главное – попасть, а там я любую тему построю по образцу твоих готовых репортажей. Мне попасть надо. У меня в портфеле уже сорок блестящих репортажей на самые различные темы. Благодаря тебе, мой Гуру, - она театрально простёрла руки к небу, - я почти у своей цели.

Мне оставалось лишь беспомощно покачать головой. А на следующее утро засучить рукава и продолжить работу над репортажами Кармен. Я ей – репортаж, она мне – конфетку «Мишка на Севере» и блистательную улыбку. На следующий день, когда мы остались с нею вдвоём, Кармен выложила на мой стол репортаж с пивного завода. Чистенький, готовый к печати.

- Откуда это? Кажется, я не давал тебе задания, - недоумевал я.

- Оттуда! – самодовольно ответила она и, заговорщицки подмигнув, зацокала языком.

Не успел я посмотреть на текст репортажа, как Кармен откуда-то снизу извлекла две бутылки пива и жонглёрским движением водрузила их на мой стол.

- Такое событие необходимо отметить, - решила она. – Должны же мы обмыть мой первый самостоятельный репортаж.

- Минутку, Кармен! Если уж я что-то должен, то сначала оценить твой первый блин, - притормозил я стихийно развивающееся событие. – Всё-таки скажи мне, чьё задание ты выполняла?

- По собственной инициативе постаралась, - лицо её озарилось счастливой улыбкой.

- Так, так, - я быстро пробежал текст репортажа и ахнул от удивления: - Кармен, ты совершила чудо! Мировой репортаж!

- Правда?! – обалдело завизжала она. – Ну вот! А ты не верил в мой репортёрский талант.

Удивлению моему не было предела. Я ещё раз пробежался взглядом по тексту – придраться было не к чему.

- Молодец! Кармен, ты – молодец! – только и вымолвил я.

- Но, Учитель, это же твоя работа, - вдруг призналась она. – Я взяла лишь все данные и факты. Затем вчера вечером дома быстро составила этот репортаж, - загадочно заулыбалась она. – Тут, Учитель мой, все твои слова, твои фразы, обороты, так сказать, завязки и развязки. Честь по чести, как ты меня учил.

- Не может быть. Ты, что же, не писала сама текст, а скомпоновала из готовых?

- Ну да! Красиво?

- Очень красиво, - пришлось мне согласиться. – Наливай пивко!

Выпили мы с нею эти две бутылки пива. Разговорились. Тут-то Кармен меня и спросила, почему я не вступаю в партию. Я признался, что не очень-то меня туда тянет, но профессия как бы обязывает.

- Конечно, надо вступить, - оживилась она. – Хотя бы для того, чтобы не бегать в мальчиках до снежной седины. Ты же упускаешь момент карьеры! Как можно?

- Очередь, Кармен, не подошла. Ты же знаешь, специалистам приходится ждать своей очереди.

- Е-рун-да! – жарко выдохнула она. – Я всё сделаю немедленно. Не веришь? Ты всё время не веришь мне. А между тем, я ни разу не говорила напрасно.

Удивительно, но Кармен и тут проявила свой особый талант. Через несколько дней редактор вдруг проявил ко мне отеческую заботу. Мило, душевно поговорив со мной, показал мне три рекомендации для вступления в кандидаты партии, в том числе и от него лично. Потом и собрание состоялось, на котором за меня проголосовали единогласно.

Кармен тоже присутствовала и была в восторге. Вскоре меня пригласили на заседание бюро горкома партии. Кармен сама, словно мать сыночка, привела меня в малый зал заседаний членов партбюро. Усадила меня напротив себя, внушая мне тем самым больше уверенности. Впервые я узнал, что она здесь тоже свой человек и чувствует себя, как дома.

Всё шло хорошо. Мне задавали массу вопросов, я без особых колебаний давал правильные ответы. Кармен неотрывно смотрела на меня, как учительница на отвечающего у доски ученика, одобрительно подбадривала меня кивком головы, улыбалась моим ответам… Вдруг задал вопрос второй секретарь горкома партии. Я обрадовался – его-то мне опасаться не надо, мы с ним в добрых отношениях, не однажды выезжали вместе на дальние участки к горнякам и оленеводам, много откровенно беседовали – словом, свой человек. Вряд ли после него будут ещё вопросы. Я не ошибся – его вопрос стал последним. Но что сделал со мной этот «свой человек», хорошо знавший моё мировоззрение?

- Скажите, только честно, - степенно, дружелюбно произнёс он. – Вы верите в то, что мы построим коммунизм?

Не ожидая от него такого подвоха, я растерялся, замешкался. Кармен пожирала меня глазами и кивала головой, мол, конечно, верю. А я, будто меня оглушили кувалдой по голове, стоял, как двоечник, и не мычал. Наконец, спохватился, но во мне уже закипела злость, и я членораздельно, словно врагам своим, выдавил:

- Верю, что когда-нибудь люди построят коммунизм… только сделает это не наша цивилизация.

В зале воцарилась мёртвая тишина. Кармен вскочила с места, лицо её побагровело, глаза закатились, словно в обмороке, но быстро пришла в себя и села, стыдливо опустив взгляд.

Когда я вернулся в редакцию, она уже сидела за моим столом. Тут же она рванулась к выходу, защёлкнула на замок дверь кабинета, и заметалась туда-сюда, словно ураган. Наконец, остановилась возле моего стола. Широко расставив ноги, вонзив в меня свои чёрные глаза-буравчики, сжала маленькие ладошки в кулачки и так завращала ими перед моим носом, вентилируя между нами прокуренный воздух, что я был вынужден отступить назад.

- Учитель! Учитель! – запричитала Кармен. – Ты сумасшедший! Разве можно так? Мамочки! Какой ты сумасшедший ребенок!.. Брось! Брось, говорю, эти студенческие замашки. Разве можно говорить, что думаешь? Ты, определенно, сумасшедший. Неужели за двадцать семь лет тебя жизнь ничему не научила? Ты же такой способный, талантливый, а губишь себя своими искренними признаниями. Никогда, слышишь, никогда не надо этого делать. Всегда говори то, что человеку хочется слышать. Говори ему, а имей в виду себя. Боже! Мамочки! Какой же ты ещё наивный! И у тебя я учусь писать, работать творчески. Зачем ты раскрыл им своё истинное мнение? Ты погубил себя на многие годы, если не навсегда. Почему ты не спросил у меня? Я же подсказывала тебе, ты же видел. А ты взял и сказал самое ненужное… Боже мой, что я делаю… ты весь побелел, как стена. Прости меня, пожалуйста, Учитель…

- Разве ты знаешь, какое у меня истинное мнение об этом мире? – остановил я Кармен. - Разве ты знала, о чём я думал, когда меня спросили о коммунизме? Разве ты знала, что эти строители коммунизма лишили меня своими репрессиями не только отца, но и всех дедушек и бабушек, всех тетушек и дядюшек – почти на корню ни за что, ни про что уничтожили весь мой многочисленный род. О чём я мог думать? О том, что если я не вступлю в эту их партию, то мне придется всю жизнь подчиняться бездарным придуркам. А если вступлю, то предам не только себя, но и всех своих предков. И что они мне скажут на том свете, когда я к ним приду? Извини, но ты же хотела знать, о чём я думаю.

- Он опять за своё. Да причем тут твои думочки? Ну, коль невозможно иначе жить, то надо приспосабливаться. Ты же решился вступить? Решился. Стало быть, ты должен был говорить, что надо, а не что думал. Как ты не можешь этого понять? – с отчаянием добавила Кармен.

Короткое северное лето подходило к концу. Уже вовсю разгулялась осень – признаки её можно было заметить по желтеющим сопкам, обступившим со всех сторон город. Закончилась незаметно и необычная стажировка нашей Кармен. Она устроила пышные проводы с хорошей выпивкой и закуской. В знак особой благодарности она подарила мне двухтомник «Мудрые мысли» и поцеловала в щечку.

Сиротливо, неуютно стало после исчезновения Кармен. Ребята из других отделов привычно заходили к нам, надеясь, как бывало раньше, побалагурить с нею, посмеяться, но… кончилась весёлая жизнь…

Между тем электричка наша проехала уже московские земли, приближаясь к Обнинску. Кармен всё смотрела на меня, как завороженная. Мудрая, мечтательная улыбка, весёлые глаза, несомненно, молодили её морщинистое лицо. Она всё больше выспрашивала меня о моём житье-бытье, скупо говорила о себе. Вдруг она вся подобралась, улыбка с её лица исчезла, глаза погрустнели и, как прежде, ушли вглубь.

- Я хотела тебя спросить, - нерешительно замялась она.

- Ну же, выкладывай! – подбодрил я её.

- Вспоминал ли ты когда-нибудь нашу совместную командировку?

- А как же! И часто вспоминал, - признался я.

- И то, как ты… ну, как мы сидели в лесу у костра?

- Да, Кармен. Именно этот момент я часто вспоминал. И на всю жизнь запомнил твои слова, за что благодарен тебе.

Да и как такое забыть? Мы в той командировке всю неделю много работали, суетились, устали. И в единственный выходной день, освободившись от многочисленных встреч, решили отдохнуть, побродить в лесу, отдышаться. За давностью лет могу признаться, что был такой необычный момент. Разомлев у романтичного костра после выпитого стаканчика вина во время неспешной задушевной беседы меня неожиданно повело в запретную зону. Сидя рядышком на бревне, обхватил одной рукой тонкую талию Кармен, а другой молниеносно нырнул в открытый разрез её куртки. Она, не дергаясь, позволила мне подержаться за маленькую упругую грудь, спросила даже, хороша ли. Получив от меня восторженный ответ, она спокойно высвободилась и заметила:

- Если бы я не была замужем, а главное – если бы я не любила своего мужа, то согласилась бы и на большее. Ведь ты – мой Учитель. Могу тебе признаться, я духовно давно тебя люблю. Разве этого мало? Или для тебя важнее плоть?

- Спасибо и за это, - пролепетал я. - Знаешь… Хочу тебе дать совет. Никогда не торопись с этим, как бы не нравилась тебе женщина. Лучше не спешить, тогда будет о чём вспомнить.

Да, я вспоминал Кармен, и совет её мне пригодился. Но сказал я ей лишь теперь, в электричке, тридцать лет спустя:

- Ты была права, Кармен. В самом деле, с любовными порывами нельзя спешить. Всё должно дозреть до определенной степени. Я тебе очень благодарен, что ты тогда так деликатно притормозила порыв одичавшего оленя.

- Серьёзно? Слава Богу! Я часто вспоминала тебя, наивного, открытого, как одинокий листочек на дереве в осенний ветреный день. И даже корила себя. Особенно вспоминала тебя после того, как грохнулась со своего придуманного Олимпа и лежала безнадёжно в пыли, всеми затоптанная и никому не нужная.

- Кармен! – застонал я не своим голосом. – Что произошло с тобой?

- Лучше не спрашивай, - тихо сказала она. – Я, как и мечтала тогда на Севере, всего добилась. Всего, к чему стремилась, достигла. Но какой ценой?.. Как и спланировала, устроилась в Москве в престижное агентство. Не прошло и двух месяцев, как меня перевели в Италию. Мужу тоже предлагали место, но он отказался, вернулся на свою малую родину - на Кавказ. А я, конечно, полетела на всех своих крыльях. Там меня неожиданно приметил очень влиятельный человек. В общем, не успела я оглянуться, как оказалась его женой. Да, ты не поверишь, но я ради такой фантастичной карьеры пожертвовала прекрасным мужем. Новый мой «благодетель» сначала опутал меня в своей мафиозной сети, затем приобщил к чёрным делам. Когда я поняла, куда попала, выбраться по-доброму было уже поздно. Я, дура, кинулась за помощью в правоохранительные органы – этим и испортила всё. Ему об этом донесли, и тут я угодила в кромешный ад, откуда чудом вырвалась… Меня постигла судьба Кармен. Будто ты заглянул в моё будущее, когда назвал меня так… Учитель, меня не убили, как Кармен, но я мертва…

- Нельзя ли исправить? Вернуться к прошлому - и начать с начала? – с болью и сочувствием спросил я. – Может, он простит тебя, твой настоящий муж?

- Исключено. Он давно уже не мой муж. В прошлом году я его видела.

- Да?! Ну, и как?

- Никак. Он ничего не знает обо мне. Он сидел в цветущем саду возле своего красивого дома, в том же маленьком зелёном городке, где мы вместе выросли. По-прежнему красивый, хотя и седой, спокойный. У него три сына, две дочери и двадцать внуков. И красивая жена. Он был чист, как ангел, и Бог дал ему счастья… Мой Гуру, мне пора выходить. Малоярославец – моя остановка, - и она поспешила к выходу.

- Кармен! Ты, что же, так и уйдешь? – спохватился я.

- Я здесь живу… Ты найдешь меня, если захочешь.

Кармен сошла с поезда, и с улицы помахала мне рукой.

Ах, Кармен… Ты всякий раз появляешься неожиданно, словно мираж. И так же неожиданно исчезаешь. Но теперь-то я тебя найду.