(из книги «Бумеранги»)

Иван Антони

В году тысяча девятьсот шестнадцатом в степи вспыхнуло стихийное восстание киргизов, не желавших погибать за интересы белого царя. Они отказывались идти на призывные пункты, а вместо этого объединялись в небольшие шайки и нападали на сёла «неверных», отбирая у них скот, потому что киргизы — скотоводы, и их основной пищей является мясо: конина, говядина, баранина. Верхом на лошадях они налетали на крестьянские стада, отбивали несколько голов и скакали прочь, угоняя с собой отнятый скот. Так добывалось питание для бедных семей и одновременно оказывалось давление на переселенцев, чтобы вынудить их покинуть степь.

Крестьяне терпеливо сносили налёты «правоверных» и не отвечали на их разбойные нападения, хотя находились горячие головы, призывавшие встретить налётчиков залпом из охотничьих ружей. Накажем, мол, один раз, впредь соваться не станут. Однако поддержки эти призывы не нашли. К чему может привести залп из ружей, было ясно, ибо перевес сил был не на стороне переселенцев:

— Вон их сколько бродит! А соберутся вместе — темно в степи от них станет! Пройдутся по сёлам — мало не покажется! — отвечали холодные головы.

Крестьяне несли ощутимые убытки, но построенные в степи жилища не бросали, надеясь на спад разбоя. Однако, не встречая должного отпора, грабежи киргизов стали учащаться. Обстановка накалялась, и для предотвращения резни между крестьянами и киргизами Бутько вынужден был отложить хозяйственные дела и, скрепя сердце, взяться за миротворческую миссию. Решил так: соберём делегацию из крестьян окрестных селений и нанесём дружеский визит баю Куянбаю, руководителю местных степняков, подкрепив встречу с ним подарками лично ему, его родственникам и влиятельным киргизам из ближайшнего окружения. Такая тактика решения проблемы, во-первых, соответствовала принятому у киргизов политесу, а во-вторых, наглядно показала бы баю, что крестьяне уважают киргизские традиции, чем удалось бы смягчить сердца степняков, вызвать благосклонное отношение к визитёрам, а вместе с ними и ко всем переселенцам. Так что игра стоила свеч!

Следует сказать, что основной причиной, побудившей купца Павло Бутько взяться за миротворческую миссию, было то, что безнаказанный разбой разорял прежде всего его хозяйство. По сути, он взялся защищать свой скот, ведь добрую четверть поголовья в стадах, отарах и табунах составляли его коровы, овцы и лошади, и угоняемая разбойниками добыча в значительной части состояла из его скота – налётчики не спрашивали пастухов, чей скот угоняют!

В результате переговоров купец полагал прийти к некоему соглашению с баем о прекращении разбоя вблизи переселенческих поселений. Если же переговоры пойдут успешно, то планировал договориться о возврате угнанного степняками скота. В связи с задумкой вернуть скот в делегацию вошли богатые крестьяне, намеревавшиеся немедленно пригнать домой отнятый у них скот.

Бутько не был настолько наивен, чтобы ломиться к киргизам с законным требованием прекратить грабежи и вернуть угнанный скот. У него были основания полагать, что киргизской верхушке известны грабежи, осуществляемые их бедными сородичами. Не исключено, что они сами натравливали их на переселенцев, надеясь таким образом выдавить из степи иноверцев. К тому же грабежи крестьянских хозяйств помогали им решать проблемы киргизских родов. Во-первых, занимаясь разбоем, молодые степняки не гибли на фронте, то есть, род не убывал числом. И второе: путём грабежей бедняки добывали пищу для своих семей. Ультимативные требования только усложнили бы отношения с киргизами, но проблему не решали.

«Конфликты, какими бы сложными они ни были, можно решить обоюдно-приемлемыми соглашениями. У киргизов меж собой, я думаю, тоже не всё гладко идёт. Но резни нет, всё как-то решается».

Придя к такому заключению, Павло занялся подготовкой к переговорам. Для этого он напросился в гости к знакомому киргизу, купцу Болату Екешеву. Болат с радостью пригласил купца и принял его весьма торжественно! «Вот тебе и раз! У киргизов, оказывается, не принято «заглядывать на часок»! Входить в дом всегда принято гостем», — отметил для себя Павло, увидев накрытый старшей женой Болата Сауле достархан. Она поджидала гостя, приготовив к приходу мужчин самовар, плошку с томлёными сливками и заварник, источавший аромат настоя чёрного индийского чая. К чаю были приготовлены национальные блюда.

Мужчины уселись за достархан. Сауле поднесла кувшин с водой, медный тазик и полотенца. Помыли руки. Затем Болат, прикрыв глаза, стал что-то бормотать, держа руки ладонями к себе. Сказав «Аллах акбар!», он провёл ладонями перед лицом, как бы омывая его. Действия хозяина дома были восприняты гостем за чтение молитвы перед трапезой. Наложив на себя крест, он мысленно произнёс: «Благодарю тебя, Господи, за накрытый стол. Аминь!», после чего хозяин с гостем принялись поглощать приготовленные хозяйкой дома блюда.

Вкушая творения киргизской кухни, гость и хозяин повели неспешную беседу, и Павло как бы невзначай заикнулся об ухудшении отношений между крестьянами и киргизами. Он посетовал на то, что трения могут привести к непредсказуемым последствиям, и это мол его печалит.

Болат отнёсся к сообщению серьёзно, даже пиалу с чаем в сторонку отставил:

— Надо тебе, кунак, с баем поговорить. Бай решит проблему.

— Оно неплохо бы, — отвечал Павло, — но я не знаком с баем и не знаю, как устроить встречу. К тому же придётся оторвать бая от дел, а это его огорчит.

— Я помогу тебе встретиться с достопочтенным баем, — торжественно произнёс Болат, — и подготовлю тебя к встрече с ним, если ты не против принять мою помощь.

— Я был бы весьма благодарен!

На следующий день Екешев передал высокочтимому баю Куянбаю и его семейству приветствие с пожеланиями всего наилучшего от уважаемого купца Бутько. От его же имени он испросил разрешение прибыть купцу «со товарищи» с визитом для беседы по вопросам совместного проживания в степи киргизов и крестьян-переселенцев.

Бай оказался человеком благоразумным и дальновидным. Времена надвигались непредсказуемые, и знакомство с уважаемыми людьми чужого круга Куянбай счёл полезными. Он дал согласие принять гостей и, следуя восточному политесу, послал через Булата купцу Бутько приглашение, выразив тем желание познакомиться с ним.

Павло стал готовиться к визиту. В беседах с Екешевым он в основном налегал на обычаи киргизов. Ему хотелось польстить баю и его окружению знанием восточного политеса. Это купец считал главным условием достижения поставленной цели. Не считаться с культурой соседствующего народа, по его мнению, означало ставить его ниже себя. А кому это понравится?

Важность уважительного отношения между людьми разных вероисповеданий и культур понял он, будучи ещё отроком. Став же со временем солидным купцом, с таким подходом к делу он легко налаживал связи с нужными ему людьми. Не случайно и бай изъявил желание познакомиться с ним; по степи ходила добрая молва о купце с Полтавщины, уважающем традиции киргизов и всегда выполняющем данное им слово. Что может быть лучшей похвалой купцу?

В назначенный день парламентёры из ближних селений собрались во дворе Бутько и вместе с ним выехали к баю. Отправляясь в дорогу, они не столько опасались отказа бая удовлетворить их «скромные пожелания», сколько встречи в степи с киргизами, хотя слухи о стычках с переселенцами не ходили. Налетят на стадо, отобьют часть скота и не спеша угоняют в степь, беззлобно посмеиваясь над ругающимся на чём свет стоит пастухом:

— Зачем так расстраиваться, дядя? У тебя же много скота? Паси его и дальше! Мы же не убиваем тебя, правда? — так обычно заканчивался налёт.

Перед отъездом к баю Болат объявил своим спутникам:

— Киргизы в степи оповещены, что к баю едут гости, а гостеприимство у степняков священно! Так что беспокоиться не о чём. Прибудем на место вовремя. Слово купца!

Слово купца Екешева успокоило Бутько, но не его спутников. Скрывая страх, одни из них с показной безмятежностью созерцали степь, величественно, как гуси, вращая головами влево и вправо, будто пытаясь заглянуть за горизонт и что-то там увидеть, другие же каменными идолами восседали в сёдлах, упёршись проницательным угрюмым взглядом в степь.

Вскоре на низеньких киргизских кобылках к ним подъехали седобородые аксакалы, подобострастно приветствуемые Болатом, и расположились впереди кавалькады, как бы указывая дорогу. Потом стали подъезжать любопытные степняки. С приближением стоянки бая их становилось всё больше. Молодые наездники о чём-то громко спорили, вращали выпученными глазами и указывали пальцами на байских гостей. Покричав, срывались вдруг с места и, галдя, проносились мимо, будто готовясь врезаться в строй парламентёров.

Положение крестьян усугублялось тем, что они не понимали киргизскую речь и не знали, о чём же так ожесточенно спорит молодёжь. Чувствуя незащищённость перед степняками, многие из крестьян с запозданием сожалели, что поехали с Бутько: «И чего сорвались? — думали тоскливо. — Сидели бы дома да попивали чаёк. Да пропади он пропадом этот скот! Кто знает, что на уме у этих бандитов? Ишь носятся, будто им перцем задницы натёрли! И кричат, Бог знает что! Может, договариваются, как им лучше на нас напасть и отнять подарки, купленные для бая? Улов-то немалый! Всем хватило бы! А если и убьют кого из нас — кто с них спросит, когда они сами себе хозяева? Дикари! Дети природы! Э-эх! Зря мы увязались за Павлом!»

Но белобородые киргизы, ехавшие впереди кавалькады, не обращали внимания на поведение юных отпрысков. Как и подобает уважаемым себя аксакалам, они держались величественно и сохраняли спокойствие. И ни один из носившейся и разбойно улюлюкавшей молодёжи не осмелился приблизиться к байским гостям. Но беспокойство не оставляло парламентёров. Они страстно мечтали поскорее добраться до стоянки бая, как будто там им кто-то обещал безопасность.

Наконец, вдали показалась группа белеющих юрт. Это была стоянка бая. Лошади ускорили шаг, надеясь получить обязательный корм, а молодые киргизы, оставив гостей, с гиканьем понеслась наперегонки к байской стоянке.

Бай с распростёртыми объятиями обходил парламентёров и, слегка склоняя голову перед каждым, подавал руки. «Две руки киргизы подают в знак уважения, — вспомнил Павло, и на душе стало легче. — Может, всё не так уж и плохо, договоримся как-нибудь? Соседствовать-то нам всё равно придётся. Бай знает это и должен предпринять что-то для улучшения отношений». Глава парламентариев растягивал в искусственной улыбке губы и наблюдал за приёмом. «Мудрый лис птичьи гнёзда вблизи норы не зорит, — пришла на ум пословица. — Бай должен позаботиться о мире с нами, иначе грабёж может привести к кровопролитию!»

Убедив себя в этом, Павло «со товарищи» в сопровождении киргизов вошли в юрту. В ней было много гостей, но давки не наблюдалось — каждый знал своё место. Рассадив парламентёров, бай распорядился подать им подушки, чтобы гостям было удобно сидеть. Подушки подали и аксакалам, остальные, как и принято, сидели, сложив ноги калачиком.

Усевшись, бай дал понять, что готов принимать подарки, и Павло взялся за дело. Киргизский язык он немного знал и в угоду публике, подавая подарки, вставлял иногда одно-два слова по-киргизски. Это вызывало бурное оживление гостей:

— Хороший человек купец Бутько! Мудрый! Знает наш язык и уважает обычаи!

«Эх! Произнести бы всю речь по-киргизски, и я, несомненно, приобрёл бы много друзей среди киргизов! Тогда можно было бы без опаски ездить с товаром по степи! Друзья покровительствовали бы, а они хозяева в степи!»

Но говорить по-киргизски он не рискнул. Одно дело пофорсить, вставив пару-другую ходовых выражений на их языке, и совсем другое — произнести целую речь. Не дай Бог, брякнешь что не так, а потом объясняй каждому, что хотел сказать. «Нет, всё сказанное должно быть понято правильно!», и без толмача ему не обойтись. Кроме того, Болат был необходим ещё для того, чтобы поправлять купца, если он сделает что-то вразрез с традицией. Но, понимая язык, Павло мог следить за правильностью перевода, что было важно для недопущения недоразумений.

Главные подарки были приготовлены для хозяина. Достопочтенный бай с достоинством, как подобает руководителю общества, принимал подношения. В знак благодарности он всякий раз слегка склонял голову, после чего передавал подарок стоявшей за его спиной старшей жене Айгуль. Присутствовавшие с благоговением созерцали процесс дарения. Каждый был бы рад получить подарок! Но тогда Павлу пришлось бы разорить село! Посоветовавшись с Екешевым, он выбрал самых важных киргизов из байского окружения, но и тех оказалось многовато.

Закончились подарки для бая, и Куянбай, своевременно оповещённый Болатом, стал называть имена жён, начав со старшей, тяжеловатой на вид Айгюль, и закончив красавицей Баян. Каждая получила подарок.

«Интересно, как бай справляется со всеми?— возникла вдруг неуместная мысль. — Ишь завёл жён, одна другой сочней! Аж дух захватывает! Но какое же надо иметь здоровье, чтобы никого не обидеть!? Не дай Бог, обойдёшь кого вниманием! Крику же не оберёшься! Бабы же, даром, что киргизки! Нет, многовато хапнул бай! Были б чужие, тогда ещё ничего: сегодня одну уважил, завтра другую, а потом пропустил, сославшись на занятость» ...

Мысль о мужском превосходстве бая огорчила Павла. К счастью, пришла спасительная мысль, и он снова был на высоте: «Да они же все под одной крышей живут! Как обойдёшь вниманием? Какая занятость? Замордуют! … И налево ходить не захочется!» Превосходство было восстановлено, и Павло, снисходительно хмыкнув по поводу загруженности бая, склонил голову перед очередной байской женой, вручая ей подарок. «А хороши всё же чертовки!»

Парад байских жён закончился, и купец с облегчением вздохнул: «С женщинами не сконфузился! Слава Богу, одним делом меньше!». И он, слегка склонив голову набок, ласково оглядел разноликое «байское счастье», стоявшее с подарками за спиной бая. И вдруг возник вопрос: «А смог бы я работать баем?» Бегло окинув круг байских обязанностей, он не нашёл ничего, с чем бы не справился. Исключение составляло исполнение мужских обязанностей с постоянным коллективом женщин. «Нет, — заключил он, — не нужно мне байское счастье! Хватит одной Глафиры! Если что, можно на стороне бабу завести … и без всяких обязанностей!»

Пришёл черёд аксакалов и родственников бая, имена которых оглашал хозяин. «Эх! Мне бы получить подарки! Вот жену обрадовал бы!» — глядя на раздачу подношений, думали парламентёры. Но мечты их так и остались несбыточными. Восточный же политес предписывал великодушно улыбаться при раздаче подарков, и борьба между мечтой и требованиями политеса отражалась на лицах крестьян унылой гримасой, отдалённо напоминавшей улыбку.

Процесс вручения подарков, наконец-то, завершился, и проголодавшиеся за дорогу парламентёры, перенесшие к тому же помпезный приём в их честь и раздачу подарков, решили, что настало время приниматься за еду … и не угадали. Бай величественно кивнул киргизу неопределённого возраста, завёрнутому в цветной халат и обладавшему кроме халата ещё козлиной бородкой и домброй. Тот подобострастно склонил голову перед баем. Затем выпрямил стан, расправил плечи и легонько ущипнул струны, как бы проверяя, не расстроился ли инструмент, хотя только что настраивал его и держал в готовности на коленях. Веки киргиза устало опустились, прикрыв затуманенный взор — певец входил в образ. Кажется, ему это удалось, потому что он выразительно выпучив глаза на отверстие в крыше юрты и с силой ударил по струнам, одновременно издав долгий горловой звук. Свершив вступление, он самозабвенно запел неожиданно высоким дребезжащим и одновременно вибрирующим голосом. Околдованные слушатели, склонив головы, заглядывали в рот певцу, впитывая мудрость слов. Акын же, выплёскивая переполнявшие его чувства, с необычайным подъёмом пел о щедрости бая, созвавшего гостей в белую, как молоко верблюдицы, и сияющую, как серебряный месяц на ночном небе, юрту. Он пел о широкой степи и тучных отарах и табунах на них, а также о многом другом, мало связанном друг с другом и совершенно не относящемся к теме угнанного крестьянского скота.

Болат, раскрасневшись от восторга, не успевал переводить Павлу слова песни! Парламентёры находились от него поодаль и не могли слышать произносимых полушёпотом слов, однако прилежно внимали певцу, сдержанно вздыхая и кивая в такт музыке: они выражали восхищение мастерством акына и благодарили бая за возможность насладиться песней степного соловья. Так, во всяком случае, думал бай, отметивший необычность выражения их лиц, на которых глубокая задумчивость трагически сочеталась с налётом неизбывной печали. «Крепко зацепил гостей мой акын! — заключил бай. — Надо бы добавить ему за пение. И голос, и слова песни хороши!»

Знать бы баю истоки задумчивости и печали на лицах крестьян! Несчастных терзал до предела обострившийся голод! Каждый в тысячный раз проклинал себя за то, что не поел перед поездкой! Пожадничал, место для байских угощений в желудке оставил! Вот и загрустил, вот и задумался: «Впредь буду есть дома! Эх, выжить бы в этот раз!»

А акын расстарался, должно, решил всех ослепить талантом степного соловья, и пел поэтому добрых полчаса! У них, у акынов то есть, какая метода? Чем дольше поёшь, тем больше заплатят. Вот он и решил подзаработать по случаю! Участь же гостя известна: гость не руководит, а следует указаниям хозяина. В чужой монастырь, как говорится, со своим уставом не ходят! И крестьяне, сдавив кулачищами дико урчащие желудки, стоически ожидали окончания песни с лестными в их адрес словами.

Спев обо всём, что удалось вспомнить в тесноте юрты, акын умолк. Издав жалобное тремоло, смолкла и домбра. Парламентёры облегчённо вздохнули и вместе со всеми стали прилежно кивать, давая высокую оценку таланту акына. «Всё, — решили они, — пора жрать! Это же не гостеприимство, а пытка какая-то!» И тут в юрту вошла целая вереница молодых киргизок, несущих блюда с едой. «Слава тебе, Господи! Не обрёк Ты нас на погибель! Аллилуйя!» И куда подевались грусть и печаль?! Крестьяне заёрзали на подушках, глаза их алчно засияли!

Но опять произошла заминка: перед едой, оказывается, следовало помыть руки! Киргизы-то едят руками! Скрепя сердце крестьяне тоже стали мыть руки, хотя будь их воля, сначала поели бы, а потом уж ... Видя стоящую перед ними еду, они старались быстрее покончить с мытьём. Но Павло предупредил: никому мол не есть, пока еды не коснётся рука хозяина! Пытка голодом продолжалась.

Настроение в очередной раз подпортил бай. Вместо того, чтобы приступить к еде, он опустил веки и стал шевелить губами. Киргизы дружно последовали ему. Держа руки ладонями к себе, они о чем-то долго шептались. Глядя на киргизов, Павло быстро оценил преимущество мусульманской веры. Православные-то, читая молитву, смотрят на блюда, провоцируя тем урчание желудков! А правоверные используют двойную защиту: и глаза у них закрыты, и руками от блюд отгородились на случай, если глаза вдруг откроются!

Наконец, мусульмане отшептали, что требовалось, и, проведя ладонями перед лицом, разом выдохнули: «Аллах акбар!» Вслед за ними торопливо отозвались православные: «Аминь! Аминь!»; парламентёры рвались к еде.

И вот долгожданный миг настал: хозяин, а за ним и гости приступили к трапезе! Оказалось, что и прочие гости были голодны. Степняки, выходит, тоже идут в гости голодными! И в этом есть великий смысл! Первый: набив желудок, можно пару дней вовсе не есть, а попивать чаёк! И второй: чем больше съешь, тем выше оценишь мастерство хозяйки дома. А она-то как благодарна будет вам за это!

Сбив приступ голода, сотрапезники повели беседу и вскоре подошли к теме разведения скота. Оказалось, вопреки продолжающейся войне, в некоторых хозяйствах поголовье скота растёт. Павло нашёл тему подходящей, чтобы вступить в разговор с подготовленной речью, заодно продемонстрировав знания восточного политеса. Однако его задача была не проста: надо было в необидной для бая форме изложить претензии крестьян к его сородичам-грабителям. И следуя политесу, Павло начал речь с хвалебной части. Он высоко оценил гостеприимство киргизов, наглядно представленное достопочтенным баем. Честь и хвала Куянбаю! Он смог угодить вкусам каждого гостя, что показало, как щепетильно подошёл бай к составлению достархана. Аромат и вкус киргизских блюд покорил гостей, ибо подобного они не встречали ни в одной кухне мира! В памяти надолго останутся воспоминания о гостеприимстве достопочтенного бая!

Хвалебные слова были высказаны и в отношении заботы бая о мирном проживании в степи всех племён и народов, что следует продолжать и далее, несмотря на мелкие неувязки, имеющие ещё, к сожалению, место в отношениях между соседями. В качестве примера он привёл ухудшение взаимопонимания вследствие угона киргизами крестьянского скота. Стараясь произвести на бая правильное впечатление, Павло произнёс это с нотками сожаления. Угон скота мол доставляет неудобства крестьянским семьям, и надо бы эти неудобства совместными усилиями преодолеть, чтобы они не повлияли отрицательным образом на дружбу степняков и крестьян. Он выразился так, что трудно было понять, о чём больше скорбит купец: о нарушенных ли отношениях или об угнанном скоте? Но одно было ясно: Павло ратует за укрепление добрососедских отношений между степняками и переселенцами.

В конце речи Павло обратил внимание присутствующих на полезные дела бая. В частности, на его заботу о сохранении рецептов национальной кухни и покровительство народному творчеству, прекрасно представленному известным во всей степи акыном … (имя акына назвал Болат). Вставку о певце купец сделал экспромтом, дабы добрые деяния бая были всем очевидны.

Куянбай со вниманием выслушал речь Павла, как слушал бы, наверное, строки из национального эпоса «Манас Великодушный», так как по завершении речи лицо его не выразило ни удивления, ни возмущения по поводу угона крестьянского скота. Оказывается, у степняков угон скота — дело обычное. В каждом роду имелись даже мастера своеобразного ремесла. Известны и смертные исходы, но это случалось редко и то лишь при недостаточной подготовке к угону табуна. Внутри же рода угоны были мелкие, и конфликты разрешались словом бая.

По окончании речи Павла Куянбай склонился к сидевшим рядом с ним киргизам и что-то сказал. Те согласно закивали. Глядя на реакцию бая, парламентарии решили, что их претензии восприняты баем как некое сказание. Не столь возвышенно-прекрасное, как сказание о Манасе Великодушном, но всё же ... А в юрту тем временем вносились блюда и выносились пустые чаши. Разговоры переходили от одной темы к другой. Гости то дружно смеялись над чем-то, то глубоко задумывались, но к угнанному скоту разговор так и не возвратился.

Набив желудки бешбармаком, баурсаками и прочими яствами киргизской кухни, и запив большим количеством кумыса, парламентёры раздобрели и, развалившись на подушках, громко отрыгивали, поощряемые лестными отзывами киргизов: настоящие мол батыры наши соседи, много мяса съели!

За едой и разговорами как-то забылось, за чем собственно приезжали к баю. О скоте никто не вспоминал. Не заикался и Павло, потому что Болат заверил, что вопрос баем принят. Решение же по нему узнаешь, мол, позже. Решать — дело бая. А ты у нас гость! Ешь, пей, веселись! Хочешь, акын песню споёт? Что? Пусть отдыхает? Хорошо, пусть отдыхает. Желание гостя — закон для хозяина.

«Интересно, будь я степняком, стал бы угонять скот? — думал меж тем Павло. — Наверное, нет. Сказано же: «Не укради!» Ну а если есть в доме нечего, дети голодные?… Тогда бы, наверное, угонял. Или другое что-нибудь придумал, чтобы семью прокормить. Голод — не тётка! Прижмёт, и забудешь про Бога».

Ближе к вечеру опьяневшие от избытка принятого кумыса парламентёры тепло попрощались со всеми и отправились домой. Дорога запомнилась тем, что приходилось часто соскакивать с коней и бежать в кусты, а то и спускать штаны прямо посреди степи. Некоторые не успевали. Болат сказал, что кумыс — напиток здоровья, но к нему надо привыкнуть. Мужики же, узнав, что если кумыс принять в большом количестве, то «бьёт по голове», перепились на дармовщину и прослабили желудки. Хорошо, что домой уже ехали.

Конфликт, как оказалось, бай уладил. Наутро степняки пригнали угнанный скот, но только в сёла, пославшие баю парламентёров. Однако и в них не досчитались много голов: киргизы жили голодно и воспользовались чужой скотиной, чтобы прокормить семьи. Так что радость получивших свою скотинку соседствовала с рыданиями тех, кому живность не вернули.

Впрочем, на следующее утро киргизы ещё раз подогнали к селу скот и раздали тем, кто вчера не досчитался. «Из других сёл угнали», — догадались сельчане, но промолчали и, разобрав скотину, погнали в хлева. И никого не смутило, что они стали соучастниками разбоя. Голод, как говорится, не тётка.

Позже узнали, что в другие сёла недостающий скот киргизы не пригоняли. Значит, понравилась баю хвалебная речь Павла в духе восточного политеса! И решил он полностью вернуть скот в село, имеющее мастера слова столь высокого класса!

А может, встал бай не с той ноги? Как знать. Ночки-то у достойнейшего напряжённые. Ишь, сколько красавиц завёл — целый табунок! Пожадничал — вот и ублажай теперь всех! Табунок-то регулярно объезжать надо, не то заскучают кобылки и возропщут. А там, глядишь, не стать бы рогоносцем! Даром, что бай!