(ессе)

Курт Гейн

Не вошло, насколько мне известно, в книги

автора – была прислана для редактирования.

Антонина Ш-С

Ну, вот, пожалуйста – ещё один «Первопуток»! Будто мало ещё извели русские художники белил, чтобы увековечить нескончаемые зимы, зимушки, зазимки и предзимья. Ранние, поздние, припозднившиеся, наступившие, пришедшие, запорошившие, установившиеся, улёгшиеся. С метелями, оттепелями, восходами, инеями, закатами, метелями, позёмками…

Где по пороше обновляют путь калики перехожие, где дровни и розвальни, «снег почуя, плетутся рысью, как-нибудь», а в полях верховые баре борзыми зайцев травят (Ату!) и (Улюлю!) красного зверя.

Где по сугробам, уныло напевая, пробираются кибитки и во всю прыть скачут (динь-динь-динь!) фельдъегерские тройки.

Где в сёлах и посадах разрумянившиеся на морозе красны девицы в цветастых полушалках орешки щёлкают и над добры-молодцами насмешки шутят, кои удалью своей стенка на стенку похваляются.

Где чада снеговиков лепят, снежками кидаются и дружка дружку в сугроб куряют, где шалун на салазках отморозил пальчик, «ему и грустно и смешно и мать грозит ему в окно».

Где барышни в салопах с наплюмаженными корнетами на лихачах мчатся, дородное купечество на тройках, а хмельные мещане на «Ваньках» катаются. Гулянье потому что. Масленица, ярмарок али престольное что. Мало ли гуляний у православных, а в зиму особенно – пора-то не страдная.

Подобных картин и хороших, и так себе, и совсем ни к чёрту за последние более чем два столетия неисчислимо на Руси написано! И этот (Kurt Hein, 75) туда же со своим «Первопутком».

На первый взгляд, картинка эта, действительно, может показаться заурядной и даже тривиальной. Но не ауссидлерам!

Вспомним: все «русские немцы» с августа 1941-го года стали сибиряками и северянами и вплоть до конца 20-го века копили в генетической памяти различные, связанные с приходом зимы, явления, состояния, приметы, чувства и желания, значительно обогатив и пополнив не столь экстремальные отложения первых 170-ти лет проживания в европейской России.

Вот некоторые из них. Злые и трагические упоминать не будем – о них писано-переписано! Многое всуе, как оказалось. Выпадали ведь и на нашу долю времена вполне нормальные и благополучные. Факты? «Их много есть у меня», но сразу пойду с козырного туза: НАШИХ аж 2.000.000 на ПРАродину вернулось! Нелепо же, Herrschaften, даже предположить, что такой репродуктивный темп можно обеспечить, нанюхавшись натощак облетевших одуванчиков!

Ах, вы так не полагаете?! Правда?! Спазм восторга перехватил мне горло! Влага умиления заволокла мой взор! Воистину мы избранный народ N 2! Недаром и на обетованные земли для нас не поскупились: по всей тайге от Урала до Магадана нам до второго пришествия жить разрешили! Чтобы из поколения в поколение мы могли любоваться блеском и сверканием добываемых нами металлов, алмазов и угля. И на лесоповале нам не возбранялось дышать целебным, хвойным озоном и балдеть от волшебных всполохов лазерного шоу полярного сияния!

А чо? Горним сИлам и не такое по силАм. Захотят и сделают, например, Германию обетованной для нетрадиционных гомиков, «зелёных», FDP, ветряков, кастрированных котов и жителей Верхненижного Зулупабве, которые до того свою родину народными плясками утопцевали, что на ней не только бобовые злаки и кокосовые бананы, но даже и лопухи расти перестали. Так что им даже и за гуманитарной помощью не в чём стало выйти.

И бывшие, вдрызг полибералевшие, работорговцы и колонизаторы, решили, что выгоднее их всех к себе водным путём доставить, объявить их культурным достоянием Европы и поставить на все виды довольствия, а сэкономленные накладные расходы пустить на форсирование интеграционного процесса. Es hat geklappt! Отъевшись и принарядившись в каритасовские шмотки, младоевропейцы беззаветно отдались своим, генетически необратимым, экстазам: совокуплению и буйным пляскам. К концу второго квартала все газоны превратились в пыльные такыры и хороводы хлынули на транспортные артерии. Всё это, ясное дело, раздражало нордически стойких аборигенов, шокировало муниципальные власти и морочило полицию. Но наидемократичнейшим путём угнездившийся в Амстердаме Европарламент, занавесившись непролазной бестолочью политкоррекности, постановил, что именно эта струя единственное средство, способное возродить потенцию агонизирующей Европы.

Некоторые Einheimische всё же начали возникать и предлагать более щадящие варианты, но им быстренько и, боже упаси, наидемократичнейше и наиполиткорректнейше, через все наличные СМИ, намекнули, что немцам-то как раз и должно прилагать особо широкомасштабные мероприятия для своего окончательного одемократизирования…

О чём, бишь, это я? Опять меня, не пойму с чего, в критический матерьялизьм занесло. С чего бы? Я ведь за него, помнится, только со второго захода у лысого доцента зачёт выклянчил! Это он не иначе, как мстит мне из потусторонности за причинённые муки. Чур, меня, нечистая сила! Рассыпься.

Итак:

1) Запахи:

а) Арбузный аромат берёзовых поленьев перед гудящей плитой.

б) Дикий дух от щенка, проюркнувшего с мороза в натопленную избу.

в) Щиплющий, сытный запах капустных кочерыжек, укропа, чабреца, чеснока и хрена от солений и маринадов огородной всякости.

2) Разное прочее:

а) Конец серой тоски, простудной слякоти и непролазной грязи на дорогах.

б) Угасшая осенняя спешка и суматоха.

в) Стихший, вытряхивающий требуху и душу, грохот телег по колоти.*

г) Томную дрёму под овчинным тулупом на уютно шуршащих дровнях.

д) Чистейший снег, укрывший лишаи израненной людьми земли и разбросанный дрязг.

е) Ну, и разные личные, сокровенные, зимние впечатления, коими обогатился каждый из нас персонально. Например: тропически алые герани на фоне фантастических, морозных узоров на окнах или ядрёную хрусткость усолившихся груздей.

Закончим, однако, прелюдию и перейдём к анализу сути «Первопутка». Напомню: автор ауссидлер, получивший заочно бесплатное, художественное образование на художественно-графическом факультете Омского пединститута имени основоположника СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО реализма А. М. Горького.

Вы поняли намёк? Я к своим адресуюсь. Аборигены и втиснувшиеся в их среду мульти-культурные «немцы» türkischer, kurdischer oder albanischer Herkunft, в этом деле ни бум-бум. Никто из них не то чтобы видеть, даже слышать не слыхивал о «Зелёной рюмке» П. Кончаловского!* Что тогда с них взять? Так что это Antr nu (между нами). Тем, кто потерял бдительность и начал разлагаться в тлетворном рыночном капитализме, напоминаю основные постулаты соц. реализма в области изоискусства.

Итак, во-первых:

а) Никакой неаполитанской лазури и таитянской медянки, а только свои неисчерпаемо скромные, блёклые и серые, поющие о вдумчивой русской душе, волшебные краски.

б) Никаких сказочных, изумрудно-романтических кущ из небывалых древес в неведомых палестинах.

в) Изображённое должно допускать одно-единственное, неопровержимое толкование. Предположим: на картине изображена берёза. НИКТО не должен усомниться в этом и принять её за осину или, скажем, чинару! Более того, желательно узнать берёзу не только, как таковую вообще, а точно по ботанической энциклопедии Альфреда Брема. Вот это, скажем, Берёза Бородавчатая (Betula nigra), а это, положим, Берёза Повислая (Betula pendula). (См. картину.)

Во-вторых, о сюжете:

Тут главное – политически несокрушимое название картины. Например: «Смерть комиссара», «Допрос коммуниста», «Старый большевик», «Юный пионер», «Первая борозда», «Последняя электричка».

Это полностью исключало разнотолки досужей публики или потуги критиков сыскать в картине чуждое влияние и замаскированные козни.

Но, получив на день рождения такую картину, земляк засунет её за шкаф сразу же после ухода гостей.

Автор «Первопутка» это знает и поэтому дарит землякам картины, которые самому нравится писать: утренние и вечерние зори во все времена года с рыбаком или охотником; убранные поля со стаей грачей на скирдах соломы и лисичкой за облетевшими кустиками. Такие картинки переселенцы под диван не прячут, а вешают над ним потому, что: «Ну, точно, как возле Шумановки, когда от Редкой Дубравы на Кусаки поворачивать!» - «Сказал тоже! Это у Чёрной рощи возле Волчьих ракит со стороны Бекердиновки!»

Незабвенная родина грезится им в любой картинке с берёзовой рощицей и ласточками на проводах вдоль степной дороги.

Ну, а какой, позвольте спросить, соц. реализм в представленном «Первопутке»? Ну, положим, берёзы и снег однозначны. В упряжи и розвальнях можно, наверняка, сыскать неточности, но это к тому отнести можно, что упряжь и сани, региональные отличия имеют. Так что это пропустим. Но…

Но что за люди в санях? Откуда и куда едут? С какой целью? Пара в санях явно праздная, но больше внешних признаков праздника на картине нет. Денёк серенький, снег не искрится, в деревне на горизонте ни единого кумачового пятнышка! Даже меринок как-то понуро не то плетётся, не то трусит.

Неужели эти двое в будний, рабочий день вот так вот запросто нарядились, уселись на мягкое, душистое, колхозное сено и на колхозном Савраске поехали!? Вопреки уставу сельхозартели!? Где же тут главный признак изобразительного искусства страны Советов – вдохновляющий, положительный пример? Его, увы, нет…

Читатель, ты, пожалуйста, не подумай про автора чего-нибудь такого, эдакого… Это он рецензии с выставки передразнивает, которую, помните, Хрущёв бульдозерами разметал?

А этот вот конкретный «Первопуток» воскресит у всех российских немцев, которые постарше, таящееся за дымкой десятилетий, прекрасное и юное, ибо только они точно определят, в какие времена это было.

Просто вслух видно, что на дворе вороватый, полу снулый, полу сытый «застой», когда не покупали, а доставали.

Напоминаю процесс: даёшь, кому нужно, к примеру, ондатровую шапку, которую по блату* достал и, доплатив разницу, становишься обладателем холодильника или кухонного гарнитура. (О смысле слова «блат», советую молодёжи побеседовать у камелька с наличными предками.)

Липовыми отчётами, приписками и рапортами о досрочном выполнении «ко дню», повышенными соцобязательствами «в честь» – совки были намертво повязаны круговой порукой: ты мне – я тебе! Если какой-нибудь оригинал всё же возникал и при всех начинал правду-матку резать, то, Боже упаси! шума не поднимали, а по-отечески журили, судили «по-товарищески» и отправляли на принудительное лечение или «химию». (Прояснить про «химию», можно на той же беседе у камина про «блат».)

Ворам высокого ранга баскаки из правоохранительных органов доставляли положенный хабар на дом. Не «за так», разумеется, но в пределах. А те, в свою очередь, переправляли положенную мзду наивысшим паханам в законе. Регулярно! Кому охота на куличках леспромхозом руководить или атташами на Кирибати или Науру аккредитоваться. И сменщикам вперёд наука: знай свой шесток!

А народу много ль надо? Все при деле – работы навалом. Из гумуса приусадебных соток разная овощ каротин и витамины на зиму в клубни и плоды фасует. На подворьях мычит, кудахчет, хрюкает, крякает, гогочет и блеет одомашненная живность. Обильно сдобренная их туком, клетчатка и витамины, полнят здоровьем и силой родителей и их многочисленное, нехилое потомство.

Образование всеобщее, обязательное. Бездомных нет. Выборы – все как один за блок коммунистов и беспартийных! Медицина бесплатная. Самый гуманный и справедливый суд в мире. Савраску для личных нужд бригадир за бутылку хоть на неделю разрешит, и прогул не заметит. В колхозах восьмичасовой рабочий день и отпуск двухнедельный. Живи – не хочу! Лишь бы войны не было.

«А эти, как их? Во – дизиденты! Евреи того… шалят. Наших, кто за автономию, тоже того… на цугундер берут. Слух идёт – в Новочеркасске работяг танками тоже… того…! А Сахаров-то тоже того – агент сионитский оказался! Цукерман!! Мазон!!!»

Та-ак, ясненько. Набибисикался! Со всех сторон без разбору. То-то жена его в последнее время мрачнее тучи: на коров орёт, баб сторонится, в бытовке, как бывало, хохмы не затевает. А это, оказывается, родной муженёк её довёл: ночами вой и треск «голосов» слушает, а не с женой в обнимку спит, ласками утомившись.

Дружок, жалея, резонил: «Дождёшься – грохнет она Спидолу-разлучницу об порог и тебя вослед за ней выгонит к чёрту. Я Мильку знаю – до тебя к ней клинился. Оно тебе надо – себе и бабе нервы без толку трепать? Всё равно ничего не изменится. Плюнь! Транзистор пацанам отдай, хай, под него твистуют. А то у тебя от него крыша поедет, и стоять не будет. На хрен тебе тогда демократические свободы? Ноги кутать?»

Ну, братцы, прошу пардона. Опять занесло. Со мной это часто случается. Такую писанину, бывает, затею, что и не соображу, как её, постылую, закончить. Начнёшь перечитывать, и оторопь берёт – затевал совсем не про это, а оно вон куда вывернуло. А всего-навсего объяснить хотел, какой такой реализм в моём «Первопутке» воплотился. Так вот…

Подвернулась в прошедшем ноябре картонка с невнятным подмалёвком. Что-то заснеженное. И за окошком, как нарочно, по-немецки вежливые хлопья зелёную травку кроют. Ну и накатило! Выдавил на палитру белил и в присест изобразил кусочек из незабвенной молодости. Понятно, и мысли сообразные возникали, наплывали, роились, громоздились…

Так вот: это Ванька Михель из Камышей возвращается. Дембель кореша Сашки Вельша праздновали. Хорошо погуляли! Подружки за три года жару накопили – аж скворчат с пылу! Гопса-полька, краковяк, фокстрот – дали шороху! За полночь начали исчезать попарно…

А в санях с ним Катуш (Катя), двоюродная сестра Сани, едет. Тут такое дело... Объяснить надо.

Три года назад рекруты, окружённые плотным кольцом сверстниц и переполненные физиологией тестостероном и запрограммированные на первичные и вторичные женские признаки, никак не реагировали на цыплячьи невнятности четырнадцатилетней девчонки, которая стряпухам помогала. Ключицы, веснушки, глазищи да стручки белёсых косичек. Схема. Дитё. Голый нуль в этом смысле. А Ваньке толстушка Эмилия, у которой от избытка этих самых признаков швы подмышками разошлись, вообще весь кругозор перекрыла, прилипла – не отодрать. Ну, бикса, держись!

Но что-то мешало ему. Неудобство какое-то. Будто козявка за шиворот вползла. Обернулся, огляделся. Галдёж, гармошка, суматоха. Гулянье, словом. Повёл плечами. Гм… помстилось.

Через время опять пупырышки по спине! Что за чертовщина? Таясь, внимательно осмотрелся. А-а, вон оно что! Возле крыльца, по-бабьи спрятав руки под фартук, на него в упор смотрела Катя невозможно синё-синё-синими глазами! Пухлые, наивные губы подрагивали, как наговор шептали. Иван покачал головой: «Аяяй!» Стрижом метнулась в летнюю кухню и больше не показывалась. С тех пор он её не видел, хотя побывал в Камышах после армии. Она в краевом техникуме культуры училась.

А тогда, наутро после встречи, сильно припозднившись, сели кореша выпить под Nudelsup с гусем на Ванькин посошок. Кроме них, за столом родители Сашки да сестра с мужем. Только уселись, входит ладная девушка. Поздоровалась, потопала ботиками по половику. Прогнув гибкую поясницу, привстала на цыпочки и пристроила на вешалке нарядный полушалок и плюшевую жакетку. Одёрнула красивое, тёплое платье и, потрогав уложенную на затылке роскошную, белокурую косу, подошла к столу. Подала Ивану руку и села напротив. У того рот нараспашку и дух вон!

Это была Катуш! Прекраснее самой Красоты!! До упора вдохнул, чтоб куражу набраться, но синё-синё-синие глаза не велели рушить любовь зряшными словами. Какие слова!? Тут бы дух перевесть, чтобы не задохнуться!

Проводил домой. Поговорил с её родителями. Свадьбу справят весной, когда Катуш училище окончит.

На картинке видно, что через полчаса ошалелый Иван войдёт с невестой в свой дом и скажет оторопевшим родителям: «Мама, батя, смотрите, какое нам счастье привалило!»

ноябрь 2010