Карл Шифнер

Возвращение в детство

С тех пор, как я себя помню, почти не видел её спящей. Утром, хоть ты в три часа проснись, - постель её пуста. Уже она во дворе гремит ведрами, или где-то на огороде возится, напевая себе незатейливые песенки. Вот и сейчас. Я наслаждаюсь сладостью утреннего сна, а моя Лидия Семеновна чуть ли не поминутно заглядывает в спальню и настойчиво добирается до моей совести:

- Ах вы лодыри... уже солнце в небесах, а у них ноги всё ещё к потолку тянутся.

Излюбленный прием - ругать во множественном числе: как бы и не прямо к тебе относится, но и ты тоже мотай на ус.

Да, работы у нас, в пору послевоенного детства, всегда было полно. У нашей матери без дела не останешься. И мы это знали. Она найдет. Особенно - летом, уж и огороды давно засажены, и домик залатан-побелен, и изгородь поправлена, и хворосту для топлива навезено на весь сезон, а всё ещё чего-то надо. И пока есть чем заняться, никому в доме не будет покоя. Не помню такого случая, чтобы мать, уходя на работу, оставляла нас без задания.

Иногда я делал отчаянные попытки увильнуть от неприятной работы. Не любил, например, копать картошку.

- Мне надо делать уроки, - с необычайной озабоченностью заявлял я.

- Успеешь. Весь вечер твой, - успокаивала мать.

- Вечер, вечер, - ворчал я. - К вечеру я устану и ничего не запомню! Или даже засну за книжками.

- Встанешь пораньше завтра,- спокойно предлагала мать другой вариант.

- Завтра я ровным счетом отхвачу двойку, - выбрасывал я главный козырь.

- Не велико горе - исправишь, - по-прежнему спокойно заключала она. - А ежели что, так зимой нагонишь.

В наше время школьников не только ничем не обременяют, но устраивают им всякие продлёнки, нанимают платных репетиторов. А иные родители даже изучают "трудные" предметы, чтобы потом втолковать их своему великовозрастному отпрыску. Поэтому сегодня мои откровения звучат весьма неправдоподобно. Но именно так оно и было. И странно, если я получал двойки, то вовсе не в таких случаях, когда хотелось "отомстить" матери и навсегда завладеть надежной отговоркой от неприятной работы...

- Ты всё ещё дрыхнешь? - прерывает мать мои воспоминания. - Да я ж тебя...

- Мам... ну еще хоть граммочки дай поспать.

Приехал, называется, в отпуск в родной дом детства.

Дверь тихонько прикрывается, и я сквозь сладкую дрёму возвращаюсь в своё детство.

... Летнее солнышко так хорошо пригревает. Я стою во дворе на чистой зелёной травке и потягиваюсь со сна. Настал самый момент отправиться с мальчишками в лес поиграть в "Тарзана". Сейчас, наверное, в космонавтов играют с таким же азартом, как мы тогда в "Тарзана", изображая диких людей в джунглях.

- Долго-то не расхаживай по двору, не кошка ведь. Собирайся, пойдёте с Марией веники вязать.

... Словно наяву, вижу, как мы с Марией, младшей из трех моих сестер, вяжем в лесу кормовые веники для колхозных овец. На каждую семью накладывались немыслимо большие нормы - до двух-трёх тысяч штук навяжи, высуши и доставь к сеновалу. Взрослым некогда было заниматься этим. Поэтому у кого дома больше гавриков, тому и норма выше.

Мальчишки, словно обезьяны, забирались на самые пышные берёзы и длинными острыми ножами срубали зелёные ветки. Девчонки внизу собирали эти ветки и веткой же ловко связывали их. Мы в этом деле так поднаторели, что успевали за день наделать до двухсот веников на брата. Взрослому никогда не добиться такого успеха - куда ему до нашей тарзаньей ловкости? Сегодня я диву даюсь: как это мы, десятилетние пацаны, умудрялись за день столько наработать? Ведь в то время мы недоедали. Сколько же ещё незафиксированных детских рекордов, поставленных в трудные военные и послевоенные годы!..

- Однако, я приму, наверное, другие меры, - в который уж раз даёт о себе знать Лидия Семёновна. - Время-то уж скоро шесть!

- Мам, честное слово, как солнышко глянет в окно, так выскакиваю пулей.

Дверь прикрывается...

И вот мы с Марией пропалываем огород. Здесь тоже не обходилось без нормы. Огород был у нас большой - с гектар, а картофельные ряды бесконечно длинные. Мать отсчитывала нам по десять рядов и ставила вешки - белые колышки. Приходила заманчивая идея передвинуть эти колышки в свою пользу. Но логика подсказывала, что в этом нет резона: мать - воробей стреляный, её так запросто не проведешь. Оставалось одно - работать, не разгибая спины, чтобы сэкономить часик-другой для игр.

- Как управитесь, отдыхайте в своё удовольствие, - говорила нам мать.

Удивительно, но мы успевали ещё и набегаться с пацанами, которые, между прочим, не так усердствовали, а иногда даже целые дни напролёт гоняли лодыря. Мы с Марией завидовали таким везунчикам. Правда, с возрастом зависть эта проходила, перерастала в привычку не бездельничать, когда другие работают...

- Завтрак остывает, - слышу настойчивый голос матери. - Я не знаю, о чем ты сегодня думаешь. Мы ничего не успеем...

И снова приятная тишина. Среди этой тишины воображение моё переносится в росистые, сочные луга, где немыми кадрами воскресают картины весёлого сенокоса. И я, сидя верхом на гнедом, горячем коне, управляю тройкой, что тащит волокушу с высокой копной пахучего сена... А вечером, возвращаясь в деревню, мы, пацаны, норовим устроить скачки наперегонки. Делалось это совершенно секретно, где-то между лесочками, чтобы никто из взрослых не видел и не донёс до бригадира. Лютый бригадир такую взбучку даст, что на всю жизнь запомнишь. Лошади, мол, и так за день навкалываются, а вы ещё гонки устраиваете. Но соблазн, желание полететь быстрее ветра, доказать, что твой конь самый быстрый, были так велики, что страх отступал сразу же, как только окажешься за тёмным лесом. Да и сами лошади всегда были наготове, словно ждали этой минуты - пронестись по зелёной лужайке...

- Я вот пойду к соседу и приведу его поднимать тебя трактором, - заявляет мать, но дверь не открывает.

- Да я встаю уже. Встаю, мама...

Эх, сходить бы сегодня по ягоды! Но это тоже надо бы вместе с Марией. С ней всё как-то получается интересней. Она бы и сейчас нашла лучшие наши земляничные места, куда мы ходили раньше. А брать ягоду мы были с ней великие мастера. Бывало, вдвоём полное ведро земляники набирали уже к обеду: едва тащили, хотя и несли ведро вдвоём. Дома красную землянику заливали молоком - и вся наша большая семья наедалась досыта. Впрочем, этим и спасались. Ведь в самый разгар лета от прошлого урожая ничего уже не оставалось. И мы с сестрёнкой, считай, кормили всю семью, чем невероятно гордились.

Теперь, много лет спустя, понимаю, что мать заставляла нас непременно каждый день делать что-то полезное не только потому, что работы было невпроворот. Она добивалась, чтобы мы привыкали к труду, не приучались к праздности в то время, когда в доме кто-то работает. Можно себе представить, каким бы я стал лентяем, если бы мать не приучила меня к труду...

Когда цветёт картошка

Наконец-то, мать добилась своего. Солнце едва показалось над лесом, а мы, вооружившись длинными тяпками, идем по огороду, вдоль цветущих картофельных рядов, словно два солдата вдоль парадного строя. Лидия Семёновна, разумеется, шествует впереди - на правах командира, я иду, как провинившийся на казнь. Из-за меня прозевали восход солнца, что ложится на мою совесть великим позором.

- Мам, ты только не срами меня принародно. Не ругай. А я уж отработаю честно до самого заката.

- Посмотрим, - неподкупно заключает мать, интонацией давая понять, что разговор окончен.

Было росисто, свежо. Работалось хорошо. Мать, дорвавшись, наконец, до дела, махала тяпкой, как одержимая. Чтоб не отстать, мне пришлось здорово подналечь - дело-то непривычное, хоть и знакомое. Если в таком темпе соревноваться с нею ещё полчасика, то мне вполне можно будет складывать оружие. Для нее же, разменявшей восьмой десяток, едва достающей мне до плеча, этот темп само то. Иначе не умеет.

Надо придумать что-нибудь, не то угрохает меня раньше обеда. Уж она по своей воле не сбавит темп. Из такой уж они, Семеновны, породы. Старшая её сестра носом уж землю пашет, а как сойдутся с моей матерью, дорвутся-включатся, то погибать тебе рядом с ними. Перекура ждать не приходится, и я иду на маневр с дальним обходом:

- Скажите, пожалуйста, Лидия Семёновна, почему вы до сих пор держите такой большой огород? У вас что, всё ещё изба полна детишками? - говорю я официальным тоном какого-нибудь важного уполномоченного, могущего докопаться до её незаконно большого огорода. - Или это просто кулачеством попахивает?

- Не попахивает,- неохотно отвечает мать, так рубая тяпкой налево и направо, как мог орудовать мечом разве лишь Спартак в своём последнем бою.

- Нет, серьёзно. Зачем тебе, мама, полгектара картошки? Ну, согласен, огород твой никому не нужен - кому нужен клок земли на чужом участке? Но зачем сажать из года в год столько картошки, когда тебе корм нужен для коровы? Посеяла бы побольше зелёнки...

- Теперь не те времена, сынок, чтоб трястись и выгадывать - жизнь пошла другая,- ввязалась-таки мать в разговор, не сбиваясь однако с темпа.

- Не понял.

- А ты не останавливайся, я объясню по ходу дела... Оно, конечно, я могла бы вырастить на этой земле хороший корм. Воза три зеленки снимала бы. Да ведь стыдно было бы.

- Отчего же?

- Травы в лесу мало, что ли? Чем ей там пропадать, лучше побольше картошки накопаю.

- А сено привозят, между прочим, не за спасибо.

- Ежели картошки людям не хватит, то, что же, зеленкой их кормить будешь?

- Опять не понял.

- А что тут понимать? Сколько я продаю её, этой картошки! И из райцентра едут, и даже из самого Омска. Картошка нынче дефицит. Хлебом стали разбрасываться, а картошечку по весне ищем днем с огнём. Уж некоторые крохоборы дерут за неё дороже, чем за яблоки. В прошлом году картошка редко где уродилась. Где её взять людям? Зато у меня она всегда родится отменная - людям на радость.

- Тебе-то какая выгода? Все равно отдаешь её почти даром. Каждому, кому не лень за ней приехать. Какой резон спину гнуть-то в твои годы? Ты о себе подумай.

- Спина не железная - не разломится. А люди излишкам моим всегда обрадуются. Картошка, она сытная, каждый день требуется, без неё никак нельзя. Я понимаю так: коль тебе Бог дал земли, то ты обязан использовать её на самое нужное и в полную силу. А наша картошка, сынок, особенно всем нравится.

- Да, картошка - объедение. Видать, и нынче уродится. Смотри-ка, как распустилась!

Картофельное поле застлано густой, пышной зеленью. Смотришь на него - и видишь бесконечное полотно с множеством переливов самых разнообразных оттенков зелёного цвета.

Мать подзывает меня к тем кустикам, на верхушках которых в небольших чашечках цветка вспыхивают жёлтые лепестки.

- Картошка может и не цвести - на урожае это не скажется, - увлеченно рассказывает мать. - Но когда она зацвела, тут уж не сомневайся - пошли в рост молодые клубни. Я не об этом хотела сказать... Хорошо на душе становится, когда цветет картошка.

Мать вся засияла и не обратила внимания на то, что я, слушая ее, совсем перестал работать.

- Ну, сядь, отдохни, я вижу - тянет тебя к земле, как магнитом. А я сбегаю за квасом.

Тут же я повалился пластом на спину. Мягкая, прохладная земля блаженно прижалась ко мне, и я весь исчез в пахучих картофельных зарослях.

... Вспомнилось туманное летнее утро моего детства.

- Вставай, вставай, - то и дело звала мать и тут же исчезала куда-то во двор.- Вставай, уже солнце скоро взойдёт, а ты ещё валяешься. Все уже ушли, один ты остался.

Пятилетнему человеку считалось зазорным "валяться" в четыре часа утра. Были же времена.

- Вставай! Пастух уже коров погнал...

Это было уже последнее, верх всего: когда пастух погнал коров, то время твоё истекло.

Я встал и вышел вслед за матерью на крыльцо. Она тут же исчезла куда-то в густой туман. Но очень скоро я увидел, как по зеленой траве замелькали её маленькие натруженные ноги.

Своеобразные тапочки, сделанные из старых резиновых сапог, быстро-быстро шлепали ко мне. С их приближением всё чётче вырисовываются очертания чугунка с дымящейся картошкой. С разгона запускаю руку в горячий чугунок, хватаю картошку и пулей удираю за сарай.

-Ах, ты! - только и слышу вслед. Это же так просто - картошка! Но попробуй-ка без неё...

- Ты не заснул случайно?

Небо надо мной сомкнулось, и вместо голубизны его я вижу над собой большую кружку, с донышка которой срываются сверкающие бисеринки пахучего кваса и шлёпаются на моё лицо.

- Да, да, всё правильно, - бормочу я.

- Что правильно? - спрашивает мать.

- С картошкой ты это правильно придумала... Однако, спинушка моя, Лидия Семеновна...

- Да уж, пожалуй, и хватит на сегодня. Разве лишь вечерком по прохладцу малость ещё поработаем.

- Конечно, вечерком!- немедленно подхватываю я.

- А ты уж и рад, - не одобрила мать. - Всё бы тебе лежать.

- У тебя полежишь... Нет, в самом деле, зачем тебе такое кулацкое хозяйство? Ну, ладно картошка - излишки не помешают. Но корова для чего одному старому человеку? Литр-другой молока, которые тебе нужны, можно без хлопот купить. По вашим деревенским ценам тебе это обойдётся дешевле, чем покупать корм для коровы. Я буду тебе высылать денег в три раза больше, только ты не мучь себя. Всё равно от коровы тебе никакого дохода. Я же знаю, как ты всё раздаёшь за бесценок, или несёшь в закупочный пункт, где тоже рады дармовому.

- А хотя бы и так! Да я корову буду держать уж только потому, что молочко у нее вкусное. Учителя не нахвалятся им. Разве его сравнишь с разбавленным из магазина?

- Ещё бы учителя не хвалили: платят копейки, а таскают бидонами.

- Вот шальной! Наговоришь тут. Или ты там, на Севере твоём, жадность приобрёл?

- Мама... Мне тебя жаль. Сколько маялась с нами, в такие трудные годы! Уж и отдохнуть можно.

- Да что мне, сиднем сидеть, что ли? Эдак и помирать можно.

- Свиней поразвела, - не унимался я. - Два настоящих бегемота, подойти к ним страшно.

- С тобой хоть падай со смеху, - и мать так заразительно рассмеялась, что и меня увлекла за собой. - Вот напустился на моё хозяйство. Небось все из-за того, что поработать заставила.

- Опять двадцать пять! Я же к тому, что свинину эту ты всё равно почти не ешь, а развела целый свинокомплекс. Потом будешь нам посылки отправлять во все концы страны.

- Ну, полно, полно. Ступай домой, а то ты посреди огорода руками размахался - люди смотрят. А пару поросят держу, чтобы дружнее лопали. Пусть растут. Добро не пропадет, кому-то на пользу. В магазине же сейчас мяса нет. Как ты не понимаешь?

- Да я-то давно понял твою политику: тебе лишь бы работать. Поэтому тебе и некогда съездить к кому-нибудь в гости.

- Кто по мне шибко скучает, тот сам прикатит. Нечего старуху гонять по дальним городам.

Попробуй её переубедить. Попробуй подойти к ней с выкладкой современного хозяйственника-частника, где всё рассчитано наилучшим образом. Ей мяса на весь год надо не больше двадцати килограммов. Так чем покупать малых поросят, которые стоят в три раза дороже, проще запастись мясом и не иметь хлопот. Всё равно она свое мясо на рынок не повезёт. Какая тут выгода? У неё берут всё на дому. Издалека едут к ней. А в собственном доме брать с человека дорого у неё рука не подымается.

Что и говорить, покупателей у неё всегда хоть отбавляй: "Лидия Семёновна, у вас такое вкусное молочко - за неделю любого на ноги поставит. Лидия Семёновна, у вас такая картошка рассыпчатая - одно объеденье! Лидия Семёновна, ваше домашнее копчёное сало прямо-таки фантазия. Лидия Семёновна, у вас волшебные, что ли, курицы - яйца крупнее картошки. Лидия Семёновна, что за чудо-огород у вас - у других огурцы только цветут, а вы уже малосольными угощаете? Кстати, как вы их солите - они такие необыкновенные".

И Лидия Семёновна, неимоверно смущаясь, нагребает полнее, отрезает куски поувесистей: "Кушайте на здоровье". Но надо отдать должное, и ей нет ни в чем отказа: и дров навезут, и сена, и солёной рыбкой побалуют, и даже дрожжей для опары раздобудут. Даже сказки почитают! Живут же люди!

(продолжение следует)