рассказ
Курт Гейн
Мама часто уезжала: командировки, курсы, учеба, переподготовка. Иногда надолго. Тогда у нас поселялась старушка, которая пасла и кормила меня. Отец-то днем и ночью на работе. Сидит себе бабка на стульчике у печки с прялкой или бесконечным вязанием.
Хлопки, вонь и дым моих пугачей её сначала пугали, но скоро она привыкла и дремала под самую лютую пальбу. Партнером в моих играх она была никаким. Да и мне быстро надоедали сражения с воображаемыми махновцами. Оружие тоже неправдешнее – муху и ту не подстрелишь. А в доме ведь есть настоящая винтовка. Вот она, малопулька папкина, висит над кроватью на коврике. Но ее строго-настрого приказано не трогать. Эх! И коробку с патронами я недавно нашел, на этажерке за книгами в красных переплетах с золотыми буквами на корешках.
Старушка спит, уронив руки с вязанием на колени. Я быстро. Я только посмотрю и сразу назад повешу... Влез на кровать и схватил винтовку. Тяжё-ё-лая!
Стараясь не греметь, положил оружие на сундук у окна. Это мое «рабочее место». Начал искать и пробовать: куда бы патрон всунуть? Мудрил всяко и долго. Наконец открытый затвор предложил удобный желобок и дырку, в которую патрон лег и вошел без заминки.
Я нажал на спуск. Винтовка негромко пфукнула – и в стене под окном возникла дырочка. Все ясно. Давно желанный момент наступил: наконец я застрелю наглую мышь, которая вылезала из щели возле порога и рылась в мусор под веником у печки. Я зарядил винтовку и стал её караулить. Ждал, ждал – руки занемели от тяжелого оружия, а подлая мышь ни гу-гу. Скучно. Что делать? В кого бы вместо мыши пальнуть?
Осенило! Рядом обширная, крестьянская усадьба, которую лет за пятьдесят до революции немец-колонист построил в селе на левом берегу Волги, на самой границе с казахской степью. Хозяина раскулачили и вместе с семьей увезли неведомо куда. В его амбарах колхоз хранил свое зерно, а в конюшне стояли «обобщённые» лошади. Здесь же у занесённой снегом скирды, живописно «сидели» лохматые верблюды. Иногда вставали, выдергивали из скирды куст курая или толстый стебель подсолнуха и меланхолично жевали этот проволочной жесткости корм.
Вот это добыча! А то – мышь! Я положил винтовку на порог крыльца и улегся сам. Навел ее в сторону верблюдов и дернул спусковой крючок... Дикий рев и нелепые скачки верблюда за редким забором меня на миг перепугали, но затем меня охватил восторг. Попал! Я завопил и пустился в дикий пляс, как индеец сиу, убивший бизона!
Подхватил винтовку и побежал через улицу в контору рассказать папе и всем-всем, какой я «ворошиловский стрелок», совсем забыв, что даже трогать оружие, мне было строго запрещено.
Отец и люди в конторе остолбенели, увидев меня с оружием и услышав мой восторженный крик: «Я убил его! Я попал!» Меня схватили и ринулись к верблюдам. Те спокойны. Сидят, жуют. Только один стоит с поджатой задней ногой и тянет шею к хвосту. Оказалось, пуля чуть царапнула по ляжке.
Старушке досталось: «Он же убить Вас мог!» Она оправдывалась: «Я думала, это его игрушечное ружье. Оно маленькое и не бабахает». Досталось и мне. Сложенной вдвое велосипедной камерой по жопе. Не больно. Обидно только.
Оружие и патроны из дома исчезли, а мой милитаристский дух резко пошел на убыль, когда мама купила мне большую коробку цветных карандашей и несколько тетрадей для рисования с плотной бумагой. Купила и две большие книги сказок с красивыми цветными картинками. Я стал рисовать Красную Шапочку, Кота в сапогах, гномов, великанов, царя Додона, золотого петушка. И отец вместо наганов и сабель привозил из Энгельса красивые иллюстрированные книжки. Мама читала их мне. Я переживал, злился на бессовестного ежа и его ежиху, которые обдуривали зайчика и совсем его загоняли. Так нечестно. А мама говорит, что заяц – глупенький, а ежи – умные и хитрые. В общем, жизнь пошла в другом направлении.