Триптих (30.04.2017)

Светлана Фельде

 

***

Родители держали поросят и куриц. Раз в год выросшего поросенка выводили в дальний угол сада. Тот обо всем догадывался и начинал еще в сарае истошно визжать. Потом отец отправлялся на рынок – торговать мясом. Ему, врачу, это было не в радость, но что делать, если живется как в том мрачном пожелании – от зарплаты до зарплаты, а так хочется детям чего-то купить, на море свозить. В общем, потому и поросята, потому и рынок.

В последний раз отец поехал в село под Талды-Курганом, там его никто не знает, не будешь краснеть. Да и родственников заодно навестить – в селе жил двоюродный брат. Старшую дочь – четырнадцатилетнюю – он решил взять с собой.

Родственники затопили баню, хозяйка дома лепила пельмени. Дочка сидела на стуле и наблюдала, как лепятся пельмени. «Нет, чтобы помощь предложить», - подумал отец. Но промолчал. Она вообще у него немного странная, эта его старшая.

Ну вот, дочка сидела и смотрела, как лепятся пельмени. Дом у родственников другой, чем у них. Деревянный. Внутри и снаружи. Солнечные зимние лучи медом стекали по стенам, собирались в янтарные лужицы на дощатом полу. Пахло полынью и еще какой-то травой. Комод сине-белого цвета, старое кресло, короткие занавески с пионами, столик у дивана завален пряжей и косами цветных ниток. В углу кухни – божничка. Салфетка с шитьем под иконой. Посреди кухни – деревянный стол, покрытый клеенкой.

Хозяйке дома - тридцать: рыжие волосы, зеленые глаза, тонкая талия, упругая высокая грудь. Но девочке она кажется невыносимо старой. Муж ее и подавно старик – уже лысина наметилась, морщин полно.

Хозяйка дома накрывает на стол, отец с ее мужем едят пельмени, пьют водку. Девочка аккуратно снимает кожицу с соленого помидора и исподлобья наблюдает за женщиной. Та льнет к мужу, норовит коснуться его руки, гладит по голове. Светится вся. Потом мужчины отправляются в баню. Девочка сидит перед баней на табурете и ждет отца. Ей в баню не хочется. Дверь открывается, на улицу выскакивает хозяин дома, за ним – отец. До девочки доносится запах разогретого дерева, березовых веников. В доме возле умывальника стоит таз с холодной водой, отец и хозяин ополаскивают лица.

Снова - застолье. Девочка засыпает на диване. На столе - огурцы, грибочки и картошка с укропом. В большой бутылке домашнее вино, в той, что поменьше - самогонка. Кот вьется у стола. Не хамит, но напоминает о своем существовании и законной доле. Он вообще-то гордый, но как устоять перед кусочком ветчины или жареной курицы?

В темном небе сияет месяц, на крыше сарая поблескивает иней.

Засыпая, девочка слышит напевный, счастливый голос хозяйки. И голос отца: ну, давайте выпьем за любовь.

Утром – сушки на столе, варенье, хозяин дома греет руки, держа в руках прозрачный стакан. Темные чаинки кружатся в золотистой воде. Хозяйка дома улыбается, глядя на его сильные крестьянские руки. Девочке с отцом пора возвращаться в город. Родственники провожают гостей. Под занавес - разноцветный закат.

Через тридцать лет девочка узнает их историю: у хозяина сбежала с приезжим офицером первая жена, а дочь соседей давно любила его и по пятам ходила, когда жены след простыл. Так и ходила, пока он на ней не женился. И детей еще родили двоих. И все село сплетничало: позарилась на избу богатую и на то, что мужик – председатель. И только когда она, еще совсем молодая, бросила работу учительницы, чтобы ухаживать за ним, парализованным, утихомирились.

Девочка вырастет. Влюбится. Первая любовь окажется женатой. Вернется в семью - как ни в чем не бывало.

Потом девочка выйдет замуж. Просто так, чтобы куда-то выйти из состояния страданий по чужому мужу. Муж окажется никуда негодным: будет пропадать по друзьям, не работать. Скандалы, собранный чемодан, развод. Маленький ребенок на руках. Но все равно обретенное одиночество будет казаться блаженством.

Потом – командировки, светские рауты, шампанское, ухаживания. Муторно. Однообразно. Но – как заведенная. Снова и снова. Девочка научится лгать и притворяться, чтобы никто не догадался даже, что все еще, как дура, мечтает о принце на белом коне.

Потом редактору газеты, в которой она работала, потребуются какие-то фотографии.

И она обратится к давно знакомому фотографу.

Чашка чая греет руки. Темные чаинки кружатся в золотистой воде.

Меньше чем через полгода он станет вечно занят. Девочка будет сидеть у телефона, молиться, ждать звонков. Чай – горчит, сколько в него не клади сахара. Девочка уедет далеко-далеко, чтобы просто жить. Можно ведь жить совсем просто – ходить на работу, читать книги, встречаться с друзьями, заводить мужчин.

А потом он приедет в командировку. И они навестят ее родственников – в одном городе с ними оказалась его командировка.

Пожилая женщина заварит чай. Оставит приоткрытой дверь в комнату парализованного мужа. Принесет альбомы с фотографиями.

Все это всегда называлось любовью.

***

Я смотрю на эту женщину и радуюсь – какая она красивая! У нее прекрасная фигура, огромные зеленые глаза. И темные волосы. И немножко веснушек на лице. Они достались ей от бабушки.

Эта женщина не просто красива, она – очень талантлива. В ее детстве все думали, что она станет актрисой. А она стала модельером.

Я смотрю на эту женщину и радуюсь – какая она особенная. Сколько в ней шарма, теплоты, загадочности. Наверное, именно поэтому после стольких лет брака муж влюблен в неё, как в первый день.

Я смотрю на эту женщину и радуюсь – какая она удивительная мать. Не к каждой матери приходит пятнадцатилетняя дочь со своими тайнами и тревогами.

Я смотрю на эту женщину. Как похожа она на меня в молодости, и как жаль, что я никогда не познакомлюсь с ней.

…Не нужно мне было идти к врачу в тот день, целую жизнь назад.

***

У меня были длинные волосы. Мама вплетала в косы банты до самого последнего школьного дня – выпускного бала. К выпускному мне разрешили сходить в парикмахерскую и сделать кудри.

На первом курсе университета я остригла свои косы. И никто и никогда больше не дергал меня за банты – очень больно на самом деле было, но я ни разу за десять школьных лет даже не пикнула.

В математике и геометрии тупа я была безнадежно. Родители нанимали мне репетиторов. Последняя из них – толстая, волосатая и бородатая. Я видела жесткую черную поросль на ее подбородке, когда она склонялась над тетрадью. Однажды она ударила меня линейкой по руке – я никак не могла вспомнить теорему Пифагора.

«Что у тебя с рукой? - спросил папа. - Что за багровая полоса?» - «Не знаю», - ответила я.

Я на девятом месяце беременности, законный супруг приходит домой через день, ночует неизвестно где, иногда – нетрезвый. Дебоширит. Орет не только на меня, но и на мою восьмидесятилетнюю бабку, в жизни грубого слова не слыхавшую от моего деда. Бабка выгоняет его, он идет в киоск. Покупает бутылку водки, садится в детскую песочницу напротив нашего дома, пьет прямо из горла и вопит дурным голосом: «А ты опять сегодня не пришла, а я так ждал, надеялся и верил...»

Кажется, до меня он был влюблен в хорошую девочку из профессорской семьи. Девочка закончила медицинский институт, вышла замуж за еврея и уехала в Израиль.

Супруг в песочнице становится тише и незаметнее. Мы с бабушкой шьем пеленки. Материал хороший – теплая и очень мягкая байка. Зеленый фон, гномики в красных шапочках.

Я возвращаюсь после ночного дежурства в газете. На лавочке сидят двое незнакомых. Она пытается обнять его, он отталкивает ее и шипит: «Убирайся, терпеть тебя не могу...» Она виснет на нем, пытается заглянуть в глаза: «Прости меня, ну прости... Я тебя люблю!»

Он: «Нужна мне твоя любовь! Убирайся...»

Он поднимается и уходит, она бежит следом.

В нашей квартире загорается свет, я вижу силуэт мужа. Он знает, что я сейчас вернусь. Я стою пять минут у двери, потом нажимаю на звонок.

Соседка тетя Шура замужем за Гришей. Гриша пьет как сапожник, а когда не пьет – то сапожник он бесценный. Сегодня на тете Шуре – рваный халат, стоптанные тапки, под глазом - синяк. Трехлетняя Алина держится за подол материнского халата, а тетя Шура плачет, пытаясь вырвать у Гриши бутылку портвейна. И тычется в его хилую грудь, когда Гриша лупит ее кулаком по голове: «Уйди! Постылая...»

Я терпеливо жду твоих писем. Не напоминая о себе. Стараясь не думать о том, где ты, с кем ты, как ты.

Когда и где мы научились этому терпению – просто загадка.

 

↑ 1022