Бэлла Иорданн

(рассказ)

Каждый день – и в дождь, и в вёдро, в жару и снегопад – ровно в 11 часов дня в Олимпийском Центре Мюнхена раздается колокольный звон. Не густо-басовитый и торжественный, присущий соборам и многовековым кирхам города, а тонкий, медный, вроде игрушечный. По звуку определяешь: церковка, видать, небольшая. Но вот, однако же, прислушивается к её гласу все окрест.

Если от остановки метро идти через холмы, поля и ручьи зеленой зоны Олимпийского, то к церкви как раз и выйдешь. И вправду крохотной, вовсе незаметной за деревьями вроде бы крестьянской небольшой усадебки. Белёная избёнка с тремя незатейливыми куполами-луковками – во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Белая голубица среди зелени сада из яблонь, груш, сливы да малины.

Угомонится колокол – и выйдет из дверей старец. Тоже белый, как лунь. Земной и, в то же время, библейский. Лицо живое, открытое. Прищур выцветших глаз за очками, а взгляд – цепкий. Шустрый такой, не дряхлый старичок. Батюшка Тимофей – фетерхен (Väterchen), так немцы зовут, хотя никто его официально в духовный сан не рукоположил. Но Богородица так решила – значит, так тому и быть. Она, считай, не единожды его наставляла: куда идти, где жить, что богоугодного делать. И вот – вывела на правильный путь и лета даровала многие. 100 с лишком уж минуло, как родился. Можете по паспорту проверить...

Может и есть здесь какая выдумка, но сама и по телевидению видела, и в газетах читала, как деду Тимофею 100-летие справляли. Сам обербургомистр Мюнхена ему подарок вручал, поздравлял с вековым юбилеем. А газеты назвали деда „особой достопримечательностью Баварской столицы“. Тогда в церковь много людей приходило-приезжало – поздравить „батюшку“.

А если разобраться – кто же он на самом деле такой, Тимофей Прохоров? Ну, прежде всего, христианин, а как же. Донской казак, сын кулацкий и сам кулак по происхождению и духу. Так советская власть назвала, да не так это понимать надо. Были они крепкая хозяйственная семья. Детей много – три сестры да семеро братьев, и он в том числе. Десять детей – десять работников. Девки больше по дому крутились да со скотиной управлялись. Мужики – в поле, да всю мужскую работу справляли. Землица была, подворье немалое, изба просторная, одёжка справная. Вот уже и кулаки, и кровопийцы. А раз так – наказать! За труд, за пот, за то, что подымались до зари, что жить хотели по-людски, не побирушничать с такой-то оравой детей и внуков. А тут, за здорово живешь, отдай все это незнамо кому. Пусти по ветру.

Встали братья на белую сторону баррикад, к „контре“ примкнули. Что ж, каждый своим умом живет, свою правду ищет и, значит, путь выбирает. Да и не о том рассказ. О другом...

Отбушевала революция. Отпылали пожары Гражданской. И потекла заново жизнь. Да уж совсем другая. Про Бога единого забыли, другим богам молиться стали. Очнуться-оглянуться не успели – вновь война грянула. Теперь уже с немцем. Тимофея Прохорова на фронт не взяли. Говорит: „по возрасту“. Остался дома, уже в городе Шахты, где с женой да двумя детишками проживал. В тылу тоже мужские руки нужны были. Всякие работы исполнял, уголь людям на телеге, запряженной парой лошадей, развозил. А когда немец после Сталинграда отступать начал да назад, в Германию, бежать, пошли через их город разбитые воинский части. Тут-то и заприметили немчики на дворе у Прохорова двух лошадей и подводу. Спрашивать не стали – забрали и всё. Скарб свой да раненых-контуженных везти. А лошадей Тимофей берег и холил: пропадут – не отчитаешься. Бросился вдогонку, а немцы и рады: приказали возничем быть. Думал, до сеседнего города, ан, вышло по-другому – до самого Ростова вёз. Только здесь его отпустили. Обрадовался: домой вернуться можно. Да только как? Его же теперь в пособничестве врагу обвинят. Что делать? Как быть? Голова кругом, думы набекрень.

Тут-то Тимофею первый раз Богородица явилась. В огненном столпе от земли до неба, по его словам. И наказ дала: мол, возвращаться тебе никак нельзя, поезжай на запад и построй там от имени моего церковь Примирения Востока и Запада. Для мира и дружбы.

Прохоров в усмерть перепугался. На колени упал:

«Матерь Божия, Царица Небесная! Да куда ж я пойду? У меня дети малые, и жена на сносях».

«Не переживай. Я о них позабочусь, – ласково так говорит Пречистая. – А сын твой уже родился. Владимиром нарекли. Для тебя же путь лежит только на Запад!».

Перечить Богородице, ослушаться её, – такое истиному христианину и в голову не придет. Как возможно! И побрел Тимофей с лошадьми и повозкой по израненной и обгоревшей земле разными окольными дорогами в сторону границы.

До самой Австрии забрёл, аж до Вены. Солдаты, австрияки, которых дорогой подвозил, здесь его на произвол судьбы отпустили. Теперь куда? Ни справки, ни других каких документов – ничего нет. Назад? Невозможно. Пристрелят и слушать не станут. Здесь оставаться? Тоже плохо. Ни лица знакомого, ни души родной, а язык-то вообще чужой, два-три слова только и знал: выучил, пока месяцы обозом ехал. А тут новая беда – лошади вместе с телегой исчезли! Отлучился по нужде, вернулся – пусто. То ли кто украл, то ли на время взял. Поди разберись. Народу беглого – тыщи. Покрутился Тимофей, погоревал, а делать нечего. Крыша-то над головой нужна, да и кормиться чем-то надо. Стал то там, то сям в работники да батраки наниматься. Натерпелся, одним словом. И всё сокрушался, что не представляет, как наказ Богородицы выполнить. Как церковь построить? Из чего? Я же кругом один! Молился усердно, просил знак какой подать.

И вновь ему во сне Богородица явилась, Дева Мария по-здешнему. Ясно так, будто наяву. Успокаивала: «Не один будешь строить. Я тебе помощницу дам».

И вправду, через какое-то время встретилась Тимофею русская женщина, силой сюда на работы угнанная. Зовут Наташа, тоже одна в чужом краю. Познакомились, попросилась под его защиту, поверила, что не обидит. Тимофей сразу догадался: это Пречистая помощницу послала. Так и стали жить вместе...

Вот живут на Земле два человека, а вроде, и нет их. Уж сколько лет минуло, как Прохоров в этой самой Австрии на птичьих правах обитает. Документов – никаких. Куда ни пойдет – всё бестолку. Что делать? И тут снова сон вещий приснился. Наблюдала, видать, за ним Богородица. «В Мюнхен иди, в Германию, там найдешь свои документы, - говорит она Прохорову.

И опять крепко поверил в сон Тимофей. Но легко сказать – в Мюнхен. Он во-он где, за горами. Километров-то сколько! И граница опять же. А всё же, как Богородице не поверить. Вот собрали они с Наташей какие-никакие вещички, сбережения свои небольшие надежно в одёжу зашили – и двинулись в путь-дорогу. Наташа-то в чудные сны Прохорова свято поверила...

Как до Баварии шли-добирались, – долгая история. А только на границе арестовали их как нарушителей. Стали документы требовать, а бумаг-то в помине нет! И справадили в тюрьму, причём, по отдельности друг от друга. Разлучили.

Через несколько дней стали по разным кабинетам вызывать. Прохоров объясняет, как умеет, сон рассказывает, а немецкие чиновники головами качают да смеются. Но паспорт все-таки выдали! Правда, без гражданства. И его с Наташей отпустили.

А жить где? В поисках приюта добрались до тогдашнего мюнхенского пригорода – Обервизенфельда. Здесь раньше аэродром был. Сюда же из разбомбленного города обломки разные свозили – битые кирпичи, блоки какие-то, обгоревшие деревянные части. Забрели сюда Тимофей с Наташей, и смекнул он сразу, что из всего этого богатства можно себе хатёнку построить. Пока тепло, надо за дело приниматься. Кто их на свалке тронет?

Прохоров – мужичок крестьянской закваски, многое руками умеет. Кирпич за кирпичиком, досочка за досочкой – сложили с Наташей себе неказистое жилище. Кое-что и докупить пришлось. Но крыша над головой уже была. Полицейские приезжали, ругали за самовол, запрещали, пока на словах, но не трогали. А потом и вообще отвязались, оставили в покое. Задурил их совсем мужик своими снами. Хотя, вообще-то, кто его знает?.. Может, его и правда Дева Мария выбрала и охраняет...

А Прохоров про церковь не забыл. Тут как раз опять сон увидел, третий уже. И утвердился духом – буду строить! Материал – вот он, под рукой.

С утра до вечера копошились они с Наташей: стены клали, плоскую крышу настилали, а потом за „купола“ принялись. Твёрда знал Тимофей, что сам, своими руками должен церковь построить. Богоматерь так и велела: ты должен построить церковь Примирения...

Украсили церковку, чем могли: библейскими картинками, бумажными цветами, дешевыми иконками и домашними половичками на деревенский лад: Наташа связала. А колокола еще не было. Его позже приобрели. Вокруг построек фруктовые деревья посадили, цветы, ягоды. И зажили. На что жили? А людям окрест по хозяйству помогали, они платили... Теперь вот пенсию получает. Тоже люди добрые помогли. Улики с пчелками развел. А главный бургомистр-то мюнхенский – пацаненком к ним в сад за яблоками лазил. Теперь вот каждый год на день рождения приезжает, поздравляет

Вот так тихо-мирно и жили. А через годы приключилось неожиданное. Олимпийские игры в Мюнхене назначили. Строить для них много чего надо было. И как раз выбрали для комплекса аэродром, старое лётное поле. Место широкое, ровное. За шесть лет до Олимпиады всё тут рыть начали. Столько разных машин пригнали – земля дрожала. И по проекту ипподром в комплексе должен быть. Как раз на том месте, где церковь Примирения и Прохоровский домишко стоят. Деду Тимофею так и сказали, мол, переселим вас, а строения снести надо. Прохоров – ни в какую: „Мне сама Дева Мария велела. Вы что же, Божью Матерь не признаете?“ Это в католической-то Баварии! Где Богоматерь выше всех почитается. На всю Германию вмиг стал известным, и люди на два лагеря разделились. Одни кричали: „Проходимец, сумасшедший“, другие: – „Не трогайте божьего человека!“ Журналисты понабежали, чиновники всякие. Газеты печатают. Большой шум стоял. И неизвестно, чем бы дело кончилось, но нашелся разумный человек „сверху“ – главный инженер. Он всем строительством руководил. Вот он и другие начальники самолично пришли к деду Тимофею. Долго про его чуднЫе сны слушали, а потом этот главный карту строительства развернул и стал думать. И вдруг говорит: „Пусть остается церковь. Нам места хватит.“ Честный, видать, человек, верующий. Ну, да на Судном дне всяк за себя ответит. А газеты писали - „Давид победил Голиафа!“ Смех, да и только»...

А в дни Олимпийских игр (1972 г.) столько народу в церковь Примирения повалило! Каждый день полно посетителей было. Смотрели, спрашивали, охали-ахали. Наташа цветы им продавала, клубнику из своего сада. Хорошо так было. Людно. Потом туристы зачастили, и россияне среди них. Церковь Примирения местная, мюнхенская, власть „Музеем Востока и Запада“ объявила. Вон и табличка висит...

И русское духовенство в церковку не раз приезжало, и послы русские, и писатели, и чиновники, и всякие важные люди. Каждый считал своим долгом обязательно посетить эту тихую обитель. Школьников приводили целыми классами. Гости подарки разные дарили, церковные хоругви, иконы настоящие. Прихожане тоже картины разные духовные несли в дар. Что православные, что католики. Вот и стала приниматься церковка по-настоящему восточно-западной. Видите, какой нарядной стала!..

А Наташи уже нет... Умерла она... Давно... и рано...

Эпилог

После моей встречи с дедушкой прошли многие годы. Время летело, но знай себе пел-заливался по утрам маленький колокол. Но вот в июле 2004-го зазвонил он однажды траурно, печально, будто плакал, – не стало фетерхен Тимофея. На 110-м году жизни ушёл библейский старец в мир иной...

...Колоколец и поныне звонит в церковке. Ежедневно! И сама церковка, и часовенка, и дедушкин дом с крохотной усадебкой стали сегодня особым музеем в баварской столице и значатся во всех туристических путеводителях, справочниках, картах.

Так кто же он был, Тимофей Прохоров? Благостный человек или себе на уме хитрован? Дознаться до истины теперь уже не дано. Да и так ли уж важна истина в этой необыкновенной, благостной, богоугодной и почти сказочной истории жизни?