Под небом Кыргызстана (часть 2) (29.02.2020)

 

М. Тильманн

 

Рождение

 

 Thielmann

Жизнь в деревне проходила без особых приключений. Но однажды ранним ноябрьским утром 1929 года в курятнике, принадлежавшем семье Тильманн, поднялся страшный шум: куры, не разобравшись в чем дело, громко кудахтали, петухи, пытаясь их успокоить, несвоевременно и громче обычного закукарекали. Свиньи в рядом расположенном свинарнике тоже подняли визг. Взрослые жители дома переполошились и кинулись в курятник. И что же они увидели? Там, в углу под насестом, лежало человеческое дитя мужского пола, завёрнутое в голубое одеяльце. Оно тоже подключило свой писклявый голосок к птичьему хору. Обычно детей «приносят аисты», но так как в нашей деревне аисты не водились, появление младенца в курятнике было загадочным...

Так рассказывали шутники историю моего появления на свет Божий. Многие даже верили этому событию. Я был четвёртым ребенком в семье. Первыми появились мои сестры Аня, Алиция и Мария. Алиция была красивой и жизнерадостной девочкой и все ею любовались. В три года она заболела дифтерией и скончалась от удушья. Вся семья горевала.

Глава семьи, мой отец Яков, давно мечтал о «принце наследнике». И вот он появился, да не когда-нибудь, а именно в день рождения главы семейства. Лучшего подарка в день рождения отцы редко получали. Ближайшие родственники и соседи моментально разнесли эту радостную весть по всей деревне, и вскоре стали поступать первые поздравления. Яков был на седьмом небе от радости и гордости. Сам же виновник торжества, маленький Мартин, то есть я, мирно спал под перинкой в своей колыбельке под присмотром старшей сестры Ани.

 Thielmann

Дом, в котором я родился, располагался на краю деревни. Сразу же за нашим забором начиналась степь. В углу двора стояла печь. В ней мама и ближайшие соседи, у которых своей печи не было, пекли хлеб и пироги. При таком коллективном методе использования печи топлива уходило меньше. Каждую субботу летом пекли хлеб, пироги, булочки и крендели с запасом на всю неделю. Аромат этих деликатесов распространялся далеко за пределами двора. Особенно хорошо пахли пироги с яблоками «Апорт».

В другом углу двора находились коровник, курятник и свинарник. Там же был привязан волкодав по кличке Нерон, свирепый пёс, которого боялись даже волки, - недаром он звался волкодавом. Свои домашние животные, которые подходили близко к собаке, отступали со шрамами. Моя мама всегда говорила:

«По свирепости бывший римский император Нерон и наша собака очень схожи».

В те далёкие годы об экологии мало кто беспокоился, так как всё в природе было экологически чистым, оттого и люди были крепкими и здоровыми.

Я тоже рос здоровым мальчиком. Болел, как все дети, но бабушка Августина – фельдшер-акушерка, знала, как быстро вылечить первого внука.

 

Коллективизация

 

 Thielmann

Весной 1931-го в деревне началась коллективизация крестьянских хозяйств. Сначала моего отца не приняли в колхоз, так как некоторые «умные» головы считали его буржуем, поскольку он имел когда-то лавку, которую давно экспроприировали. В деревне никого другого не нашли, кому можно было бы присвоить это звучное, непонятное для простого крестьянина, но входящее в лексикон пропаганды слово. Однако в колхозе не нашлось человека, кто бы в совершенстве знал бухгалтерский учёт, поэтому моего отца приняли в колхоз по совместительству. С этого времени он работал на двух работах: продавцом-экспедитором в лавке Сельпо и советником по бухгалтерскому учёту в колхозе. Так продолжалось до поры, пока колхозный бухгалтер не освоил в совершенстве это новое для него занятие.

Это было бурное в Кыргызстане время колхозного строительства и раскулачивания зажиточных крестьян, знающих толк в сельском хозяйстве. Некоторые были против колхозов, особенно бывшие помещики, но их быстро усмиряли всеми дозволенными и недозволенными методами. Вместе с тем, благодаря дисциплинированности, немецкое население деревень пережило коллективизацию относительно спокойно и колхозы стали богатеть. Конечно, тут во многом помогло то, что многие зажиточные крестьяне имели свои веялки, молотилки, сеялки и прочие сельскохозяйственные машины, которые когда-то были вывезены из Украины, где имелись небольшие заводы сельского машиностроения. Теперь эти машины составляли особо ценный инвентарь колхоза. Объединённый колхоз назвали «Радуга», в него вошли деревни Грюнфельд и Бергталь – предполагалось, что колхоз расцветет всеми цветами радуги. Так оно и было в первые годы, когда крестьянам разрешалось сеять то, что они всю жизнь сеяли. Крестьяне колхоза «Радуга» умели трудиться, их не нужно было подгонять. Они работали на колхозных полях так, как работали на собственных полях. В первые годы колхозного строительства в колхозе «Радуга» выращивали все виды сельскохозяйственной продукции, необходимые для нормального существования населения. По мере вызревания часть этой продукции, согласно плану поставок, сдавалась государству, остальная распределялась среди колхозников в соответствии с их вкладом в общее дело.

Осенью 1931-го наша семья увеличилась: появилась на свет ещё одна дочь - Берта. Теперь всё крутилось возле неё. Меня несколько оттеснили, но меня это не обижало. Вокруг было много детей моего возраста - было с кем проводить время.

Первое путешествие

 

Для завоза товаров в сельпо имелась подвода, куда запрягалась кобыла Чолпон белой масти. Товар доставлялся из Токмака, где располагался центральный склад сельпо. Иногда за товарами приходилось отправляться в столицу республики Фрунзе, расположенную в 65 км от нашей деревни. Когда мне исполнилось четыре года, отец взял меня с собой во Фрунзе. На протяжении всего пути он рассказывал мне много интересного. Это было моё первое путешествие. Подвода была оборудована тентом напоподобия цыганских кибиток. Тент спасал от солнца и дождя.

В столицу вела просёлочная дорога меж полей, что пересекалась с реками и небольшими сёлами. В пяти километрах от дома располагалось село Ак-Сай (Светлый ручей), в котором жил один-единственный в округе кыргыз-садовод Асан с фруктовым садом. Среди кыргызов северной части страны в то время садоводство было не в моде. Местное население занималось в основном скотоводством и полеводством, садовод Асан являлся исключением. Он был мастер садоводства. Чего только не было в его саду! Там зрели ароматные солнцеликие абрикосы, запах которых разносился далеко за пределы сада; зрели груши, яблоки и даже гранаты. Проезжая по селу, мой отец каждый раз заворачивал к Асану, чему я был очень рад. Уж здесь-то мне предоставляли полную волю. Асан и его жена Айша очень любили детей. Поскольку собственных детей у них не было, в саду часто бегали дети односельчан. Асан всю свою любовь отдавал им, и они чувствовали себя, как на седьмом небе. Асан никогда не отпускал гостей без чая с лепёшкой и боорсоками. Боорсоки – это небольшие сантиметров пять в длину колбаски из теста, иногда сладкого, жаренные в растительном или животном жире. Отец покупал у Асана необходимое на весь путь количество фруктов. Цены на фрукты были чисто символичными. Асан усаживал гостей, как обычно, на кошму. Жена накрывала кошму скатертью, клала на неё лепёшку, боорсоки, ставила сливочное масло, несла чай, и чаепитие начиналось. За чаем велась неторопливая беседа на кыргызском языке. Жена Асана и я в беседе не принимали участия – не полагалось. После чаепития Асан приносил фрукты на дорогу. Затем он набивал мне карманы боорсоками, чтобы я не проголодался.

За селом начинались буераки, арыки и овраги. Особенно глубоким был овраг Разбойничий - 4-5 метров в моем возрасте казались огромными. По округе распространялись слухи, что в этом овраге прятались разбойники. Однако похоже, что эти слухи были плодом сельских фантазёров. Если и были, они давно своё отбыли - осталась только «слава» - Разбойничий. Проезжая овраг, я теснее прижимался к отцу и пугливо озирался по сторонам. С гиком и громкими криками мы ехали дальше. К вечеру прибыли в крупное село Фриденсфельд, (позже Первое Мая), в котором жили наши дальние родственники, где было решено остаться на ночлег. Нас встретили радушно. Чолпон выпрягли, стреножили и отпустили на луга. Было время ужина и гости попали, что называется «с корабля на бал». Поужинав, я некоторое время поиграл с хозяйскими детьми, и затем все отправились спать.

Летом ночи коротки. С первыми лучами солнца все встали, умылись и сели завтракать. После завтрака пригнали Чолпон с пастбища, запрягли её в телегу и мы, поблагодарив хозяев, продолжили путь. До Фрунзе оставалось ещё двадцать километров. Ехали не спеша - уж очень много интересного было вокруг. Меня интересовали названия цветов, птиц, растений. На все мои вопросы отец не успевал отвечать, а иногда просто не находил ответа:

- Пап, а что это за птичка, которая так хорошо поёт?

- Жаворонок. Летом его трель всегда сопровождает путешественников.

- А что это за синие и голубые цветы?

- Это колокольчики и незабудки.

- А давай маме нарвём букет.

- Это хорошая мысль, только мы это сделаем на обратном пути, а то они завянут, – согласился папа.

- Какая прелестная природа - как картинка!

- Да, Бог создал такую красоту, чтобы мы любовались ею и дышали ароматом диких трав. Я где-то читал, что люди, любящие и оберегающие природу – добрые.

- Я тоже буду любить и беречь природу, хочу стать хорошим человеком.

Всё было зелено и радостно. Время шло, и вот уже колеса нашей телеги катились по широкой, более шестидесяти метров улице села Лебединовка – последнего перед столицей населённого пункта. Село, как впрочем, и все остальные, утопало в пыли. Любой движущийся по дороге объект поднимал тучи пыли, так что все ближайшие постройки и деревья были серого цвета. Однако в селе, кроме пыли, была ещё одна «достопримечательность». С двух сторон между домами и проезжей частью, тянулись лужи, в которых плескались утки, гуси и валялись свиньи. Рассказывали, что в период основания этого села в этих лужах отдыхали лебеди во время перелетов. Отсюда и название села. Лебединовка лежала на главной транспортной магистрали республики, что связывала столицу с Иссык-Кульской и Нарынской областями. В свое время прокладкой этой дороги и расположением населённых пунктов распоряжался инженер, генерал-губернатор Туркестана, Константин Петрович Кауфман (1818 – 1882). Он и распорядился, чтобы главные магистрали с учётом будущего оставались широкими.

Незадолго до обеда мы прибыли во Фрунзе. Там отец в первую очередь загрузил телегу необходимыми товарами, а затем направил свою Чолпон к общественной столовой. Там мне всё было интересно: само меню, которое состояло из двух блюд, в то время, как дома все готовили только одно блюдо. В столовой обедало много народа и было шумно. В основном слышалась русская речь, которую я не понимал. Я вертел головой, пытаясь услышать хоть одно знакомое слово, но услышал только замечание отца:

- Не вертись, это неприлично!

Так интересно я ещё не обедал... После чая мы заехали на Зелёный рынок для покупки южных овощей, которые в нашем огороде не водились, заодно я получил представление о рынке. Там торговали в основном узбеки, речь которых я немного понимал, а отец владел ею в совершенстве. Затем мы зашли в магазин, чтобы купить сладостей себе, родственникам и Асану, к которому мы намеревались заехать на обратном пути. Около четырех часов пополудни мы тронулись в обратный путь.

Обратную дорогу Чолпон преодолевала с трудом, поскольку телега была тяжело нагружена. Село Фриденсфельд встретило нас мычанием и блеянием возвращающегося с пастбища стада. Здесь и остановились мы на ночлег. Отец раздал детям подарки. Переночевав и позавтракав, мы продолжили свой путь, вновь заехали к Асану, передали подарки и дали кобыле отдохнуть. Через два часа, загрузив фрукты, мы попрощались с Асаном и Айшой.

За селом нарвали в поле большой букет незабудок и колокольчиков, накрыли их влажной тряпкой и поехали дальше. Приближаясь к родному стойлу, Чолпон пошла бодрее, ей хотелось быстрей освободиться от телеги, хомута и занять свое место в стойле конюшни. Деревья уже бросали длинные тени, когда мы въехали в свою деревню. Все в доме ожидали нас. Разговоров о поездке хватило надолго. Особенно много говорил я, так как был мальчиком впечатлительным. Для меня всё было интересным и действовало на воображение - особенно базар.

(продолжение следует)

 

 

 

 

↑ 512