И. Нойманн

Пришли

Напиться б, матом заорать,

Кляня проклятое “железо”,

Штабы, главкома,тупость, власть,

но понимаешь – бесполезно…

(Vityaliy 073, мичман. Сайт www.FLOT.com)

В базе ошвартовались к стационарному причалу, в стороне от остальных лодок дивизии. Первыми на корабль прибежали встревоженные физики. Как это вы не могли ввести реакторы? А мы вам сейчас докажем! Вместе с ними на борт торопливо спустился заместитель флагманского механика Калисатов. Причал был оцеплен автоматчиками и сход личному составу на берег запрещен.

- До прибытия из Москвы комиссии Особого отдела и Технического управления флота! - объяснил заместитель командира дивизии Устинов.

Прибежал начальник штаба Марков, вернувшийся из командировки - это же его родной экипаж. Он вызвал на причал Шарого и, отведя в сторону, выслушал его рассказ, как все было. Хотел знать всю ситуацию из первоисточника, которому доверял. Андрей рассказал - и про прием корабля без ввода ГЭУ и про замечания по материальной части, и про пожар, и как погибли ребята, всё до мелочи… ничего не утаивая. Старпом Пергамент построил экипаж, моряки замерли в оцепенении - сердца их щемила незнакомая для многих боль утраты. На соседних причалах стояли матросы дивизии. Коллеги… В машину скорой помощи, стоявшую у самого трапа, на носилках вынесли доктора Ревегу, Славу Соломина, Колю Донцова. За ними матроса Большакова. Из-под накинутой простыни видны желтые пятки его больших крестьянских ног.

Удивительно тихо и жутковато было в это прохладное и ясное сентябрьское утро. Как хрустальный колпак повисло над бухтой равнодушное полярное небо. И стремительные чайки, как вечные души погибших моряков, пролетая над самой водой, сегодня не кричали. Чувствовали беду…

Снова Север

А помнишь город заполярный

романтику больших морей….

(Н. Седой)

В иллюминатор уже видны сопки и озера. Бескрайняя тундра. Настя поежилась – каким неприветливым кажется этот край! Самолет снижался для посадки. Вот уже под ним знакомое озеро. Сейчас оно кончится и начнется посадочная полоса. Интересно - встретит или не встретит? Телеграмму она все-таки дала! Андрей уже не лейтенант и может отпроситься. Ему должны пойти навстречу. Приятно, когда тебя встречают, особенно если возвращаться не очень хочется – снова длинная полярная зима, снега, метели. Снова в четырех стенах и – ожидание, ожидание. И о чем говорить, как разрешить этот душевный разлад? Cамолет мягко приземлился на единственную взлетно-посадочную полосу военного аэродрома и вырулил к аэропортовскому бараку. Видно небольшую группу встречающих за оградой, но Андрея там, кажется, нет. Настроение упало. Как ни бодрилась на перелете, как ни поднимала его сама себе, а оно все равно вдруг резко испортилось. Осталось тревожное ожидание… Из Мурманска два с половиной часа на “Икарусе”, и вот уже мост через реку Лицу, вертолетная площадка, пушка, огоньки жилых домов. Темно и немного прохладно. Удивляться нечему - это Север и уже сентябрь. Короткое полярное лето закончилось.

Дома – никого! Легкая пыльца на полировке мебели, столах, но в общем - чисто. Проверила - бутылок нет, в холодильнике полная. значит не пьянствовал. Постучала к соседке.

- Ой, ну наконец-то, - открыла дверь Анжела с вечной сигаретой во рту, - а Андрея нет уже недели две-три, - сообщила она, - заходи. Знаешь, по-моему, они сегодня пришли, но какие-то слухи ходят. Вроде, у них там что-то случилось. Только ты не волнуйся, ничего страшного и Андрей, наверное, завтра появится, - поспешила она успокоить Настю!

- Боже, как же все это надоело, - подумала Шарая, - неужели вот так всю жизнь? Возбуждение нарастало. Настя нервно ходила из комнаты в комнату в ожидании Андрея, но, открыв дверь, увидела Наталью. Исхудавшая и печальная, со слезами на глазах, она окончательно повергла Настю в уныние и безысходность.

- Как ты, Наташенька, что у тебя и почему ты в слезах? – спросила, обнимая Крапивину Настя,- что-то случилолсь?

- Саша умер, – едва сдерживая рыдания, выдавила подруга, - мотался по госпиталям, оформлял инвалидность.Тянули, тянули… Квартиру с трудом получил, но пожить в ней успел всего месяц и неделю. Как же я теперь? Кому я…

- Милая ты моя… Жалко Сашу, сколько ему было - 35? И что ты собираешься делать? Уедешь? А у нас тоже неладно в экипаже, что-то у них случилось, и мы пока не знаем…

- Ты не волнуйся, Настя! У них там, правда, не все в порядке. Но твой Шарый жив и здоров! Это уж я знаю точно!

- А кто же … не здоров? - окаменела Настя.

- Кажется, доктор! Ну, этот – Ревега…. Еще кто-то… не знаю. Но это под большим секретом! Никому ничего не говори, пока начальники сами не скажут. А то… Особисты уже пресекают всякие разговоры! А твоего Андрея я видела перед самым его уходом в море. Они как-то быстро – только приехали и сразу…

Засыпала Настя с трудом. С мыслями обо всем – о себе, о сыне, об Андрее. Вообще о жизни. Беспокойный ее сон был наполнен видениями – мелькали чьи-то лица, как тени, волновалось темное море, один за другим катились его свинцовые валы, и из них всплывала черная подводная лодка. Это был тяжелый полусон - Настя слышала, как беснуется осенний ветер и, как раненая птица, бьется в оконное стекло телевизионный кабель.

Разбор

Я не помню мерзавцев, в штабах оглупевших от лени,

Я не помню кричащих от страха – до рвот, но я помню

парней, что не стали в беде на колени…

(С. Шабовта “Песнь ветеранов”)

К обеду на корабле была уже толпа посетителей. Прибежали флагманские специалисты дивизии, за ними повыше – штабные, с флотилии. Последними спешно прибыли офицеры из штаба и Технического управления флота. Каждому, по принадлежности к боевой части или службе нужно было все рассказать, предъявить документацию для проверки и немедленного устранения выявленных замечаний. В ожидании московской комиссии им нужно было успеть подчистить и свои хвосты, чтобы не попасть под раздачу. Все они были предупредительны, вежливы и даже ласковы. То ли из сочувствия, то ли от желания предотвратить нежелательную для них информацию наверх. Приехали без фляг за пазухой, обычных при инспекторских проверках, и спирта не просили. К концу дня не спавшие несколько суток корабельные офицеры вообще ошалели от наплыва гостей, бесконечных объяснений, предъявлений и наставлений – что и как говорить москвичам. Физики доказали, что реакторы в рабочем состоянии, что их можно было ввести, и, довольные собой, убыли с корабля. Командир дивизии Караваев был еще в Белом море и, похоже, возвращаться не торопился.

- Володя, ну ты как? – опекал Калисатов механика, черного от копоти и с красными, от бессоницы, глазами.

- Пошел ты… Борис Аполинарьевич, знаешь куда! - хмуро огрызнулся Малых, раскуривая “Беломор”. Папироса, сломанная у мундштука, не хотела затягиваться, механик в сердцах швырнул ее за борт и пытался грязными от копоти пальцами выковырить из мятой пачки новую. И уточнил, куда должен пойти Калисатов…Командир ушел в штаб дивизии на совещание к Устинову. К вечеру, когда гости наконец покинули корабль, экипаж завалился спать. Назавтра, когда прибыли москвичи, целый день пришлось давать показания и им - комиссиям Особого отдела и Технического управления ВМФ. Заместитель флагманского механика Борис Аполинарьевич Калисатов, вызванный на собеседование вместе с механиком Малых, заявил, что рапорта с полным перечнем замечаний от последнего он не получал и никаких документов на этот счет не имеет не имеет.

- Есть акт о приеме подводной лодки и в нем подпись Малых. В акте серьезных замечаний, как вы видите, нет, иначе мы бы в море их не выпустили.

- Да как же, Борис Аполинарьевич, вот эти замечания. Они же были у вас на столе, у вас перед глазами… - Малых вынул из кармана репсовой робы скомканные бумажки с замечаниями, - вы же их сами…

- У меня их не было и нет! – отрезал зам флагмеха, - Володя, ну ты что? Разве там есть моя подпись? - Малых молчал. Подписи Калисатова на перечне замечаний не было.

Встреча

Мне все надоело - разлука, быт неустроенный наш,

Тоска – безысходная мука, что гложет меня каждый час.

(Юрий Диаментов )

- Ну, наконец-то! - Настя поднялась навстречу Андрею, когда он открыл дверь, - ну что там у вас? Впрочем, я уже все знаю. Это трагедия! И что же теперь будет? – обнять Андрея она так и не решилась, потому что он не успел отмыться, как следует, от копоти на лице и руках, и от него веяло запахом гари. Андрей был еще в ступоре после всех событий последних дней и бессоницы.

- Знаешь, я Алешку оставила у мамы. 1-го сентября он пошел в школу, там, рядом с нашим домом. Мы все были! Все было так торжественно и красиво - этот первый звонок на ленточке, музыка! Правильно я сделала?

- Погоди, Настя, дай мне раздеться хотя бы… Я сейчас… помоюсь…

- Ну вот, я приехала, а ты даже не хочешь меня слушать. И так - всегда!

- Я хочу, но не могу пока прийти в себя. Извини…

- Ну, вот опять – твои дела, твоя служба, твои проблемы, а семья для тебя…

- Семья для меня, Настя, - все… - Андрей опустился на стул.

- Где же все? Я тебе о сыне, а ты мне о своих делах. Ты к сыну относишься, как к чужому…

- Настя, перестань, пожалуйста…

- А разве это не так? Мы тут с Алексеем для тебя как бесплатное приложение. Для тебя - чтобы было, как у всех! Но другие к своим детям относятся…

- Настя, я смертельно устал… Дай мне…

- Что? Не нравится? Тоже мне, герои-подводники! Какие вы герои? Угробили доктора!

- Настя!!! Ты… как ты можешь? – у Андрея перед глазами вдруг возникло лицо погибшего Ревеги, и он вскочил.

- Какие вы герои? Мне особисты рассказывали… я знаю… - женщина распалялась.

- Что тебе рассказали особисты и с каких пор ты черпаешь сведения у них? - но Настя уже поняла, что под злую руку наговорила лишнего.

- Говори, что ты знаешь… - Андрей достал из холодильника бутылку водки, налил полный стакан и выпил залпом, не закусывая.

- Нам с тобой давно нужно поговорить! Вот – опять пьешь! - пыталась перейти на другую тему Настя.

- О чем?

- О нашей жизни, о перспективах.

- Что? Прямо сейчас? Какие перспективы? Ты что, не понимаешь?

- А почему бы и нет?

- Знаешь что…

- Что? Я вижу, ты не очень рад моему приезду! Хочешь, чтобы я уехала? - запальчиво выпалила Настя, не осознавая, что сама осложнила обстановку, как будто какой-то внутренний голос ее к этому подталкивал.

- Я этого не сказал! Но если ты… - вяло вспылил Шарый.

- Мне все надоело, Андрей! Это не жизнь, а сплошное ожидание жизни, вперемешку с твоими неприятностями…

- Надоело? Уезжай! Я тебя не держу… Вообще, я очень устал!

- И уеду! – поссорившись, спали врозь. На другой день Настя, еще не остывшая после вчерашней размолвки, все-таки уехала. Все жизненные сомнения, мучившие ее так долго, сошлись в этом отъезде. Казалось, нужен был только повод. Искра. И она возникла…

Выводы

Светлой памяти доктора атомной ПЛ К-8

старшего лейтенанта Арсения Соловья

- А память? – Черная шинель Фуражка, китель,

горсть медалей, ″Парадка″, смятая постель

Пустой причал… Любили… Ждали…

(Vitalij 073, мичман Сайт www Flot.com)

Догадывались, что всю вину, как обычно, свалят на экипаж, но такой финал все равно застал врасплох. С должностей сняты командир корабля Гиви Капанадзе, механик Малых и… гулявший в отпуске у самого синего Черного моря флагманский механик Хапов.

Капитан 2 ранга Малых за ”не принципиальность при приеме материальной части″. Флагманский механик - за …“плохую организацию электромеханической службы дивизии”. Шарый предупрежден о “неполном служебном соответствии”.

Заместитель флагманского механика Калисатов сказал Андрею:

- Это тебе, как медаль на грудь! Гордись! За одного битого – двух небитых дают! - и хохотнул.

Он, вопреки всему, что случилось, остался в должности. Однокашник по училищу взбодрил еще проще:

- Ты, чудак, остался жив, а все вы были на волоске! Забыл, как все это совсем недавно было на восьмерке? Помни об этом всегда! А сейчас - живи и радуйся! - но радоваться было трудно. Доктора Ревегу, Славу Соломина и Колю Донцова родственники забрали хоронить на материк. Большакова приняла полярная земля. Старуха-мать из костромского села не смогла приехать… Дорога дальняя и нездоровье… Неизгладимый след оставили в душах моряков эти утраты. Наверное, после трагедии, случившейся прямо на их глазах, многие в экипаже стали совсем другими. Какими?

И вот только теперь на свет явились злополучные замечания по материальной части, которые “халатно не заметил” механик Владимир Константинович Малых. Составлен график их устранения, немедленно начат ремонт и о его выполнении ежедневный доклад заместителю флагманского механика Борису Аполинарьевичу Калисатову, счастливо сохранившемуся в должности в этом наводнении снятий и выговоров.

Запчасти добывали известным способом. Ну, и плавреммастерская… Впрочем, все, как всегда… Шарый, и не только он, мучился сомнениями – он что-то не сумел, не успел, не предотвратил! Илин поручил Андрею, как другу Ревеги, оповестить семью доктора и проинструктировал, что и как говорить...

- Скажете, что погиб при исполнении служебных обязанностей - и все! Больше ни слова! Вы меня поняли, Шарый? Больше – ни слова! Это требование оттуда, - и он выразительно поднял указательный палец. Такой же инструктаж получили и другие оповестители. Как показаться Ларисе на глаза? Как выдать ей этот бездушный набор слов, как успокоить, когда и свое сердце разрывается на части? Начальник политотдела Каретников доложил наверх, что в семьях моряков известие о гибели офицеров и матроса воспринято “с пониманием, переносится “мужественно” и что “неправильных настроений и нездоровых разговоров на эту тему в военном поселке не отмечено”… Вероятно, он относил этот факт к успехам своей политико-воспитательной работы.

А Настины слова точили душу Шарого сильнее ее отъезда. Он не понимал, что этот экспромт – обычное проявление женского характера – в сердцах, под злую руку свалить в одну кучу все проблемы. Он не догадывался, что это, не осознанный до конца, отзвук ее внутренних переживаний, о которых он, занятый службой, никогда даже не подозревал.

Дорогой мой…

Там в туманы кутаются скалы,

Там с тревогой ждут у берегов,

Женщины особого закала – верные подруги моряков…

( Г. Цветков Женам подводников.)

“Икарус” увозил Настю из городка. Навсегда или как? Мелькали знакомые до боли пейзажи - порыжевшие сопки, тундра, наверное, еще с грибами и ягодами. В городке оставались подруги – Тамара Маркова со своей Дарьей, Катя Лисицына, Наталья с Инночкой, Соня Рашникова, Анжела… Докторова жена, а теперь вдова, Лариса с дочкой. После всего и со своими проблемами. Они никуда не уехали. И Андрей… Обида еще остро давала себя знать.

- Так я ему нужна. Была бы нужна – побежал бы следом. Но… он остался, а я… уехала, - это все не давало покоя… и мысли, мысли.

Пассажиры в автобусе весело переговаривались, два лейтенанта открыли бутылку водки и украдкой, стесняясь, разливали в раскладные стаканчики. Наверное, отпускники. Отпуск здесь всегда был событием долгожданным и потому радостным. На Севере уже дождливая осень, а на Юге бархатный сезон. Лупоглазый карапуз с колен соседки тянулся к яркой пуговице настиного плаща, норовясь открутить. Что же будет дальше, мучила Настю мысль, так и не дав за все сто километров пути до аэропорта в Килп-Ярве вздремнуть. Билет с трудом, но удалось приобрести. До вылета оставалось еще три часа. Неуютный барак эаропорта на военном аэродроме, мелкий моросящий осенний дождь усугубляли настроение и вскоре от тяжелых мыслей стало совсем невыносимо.

- Боже, что я делаю? Зачем все это? Что я скажу Алешке, он же спросит, где папа, пришел ли он с моря, сколько шоколадок привез? Он ведь большой уже, Алешка. А мама… Что мама? Мама многого не понимает. Зачем? – возбуждение нарастало, мучили сомнения и вдруг вспыхнула мысль:

- Ведь я его, фактически, бросила! Оставила в беде. Одного! Как же я? Как я могла? - Настя, бросив дорожную сумку, ходила кругами по аэропортовской площадке со своими мрачными мыслями среди веселых отпускников. Наконец, решение пришло. Она решительно сдала свой билет к радости очередного безбилетника, схватила сумку и бросилась на стоянку такси. Рыжий парень, таксист, согласился подкинуть в Западную Лицу за пятьдесят рублей – за туда и обратно. “А кого я из вашего захолустья, да еще вечером, возьму?” - и болтал всю дорогу…

Если бы Настя отвлеклась от своих тяжелых мыслей, она многое бы узнала из трудной и опасной жизни таксистов. Cколько нужно сдать за смену выручки и сколько отстегнуть слесарям за ремонт. Но Настя не слушала его, занятая своими мыслями, а потому так ничего и не узнала. Дверь квартиры Шарая открыла своим ключом и застала Андрея лежащим на диване в кителе и брюках. На полу перед диваном стояла початая бутылка водки. Он вскочил, и она увидела его небритые щеки, воспаленные от бессоницы глаза, его недоумевающий взгляд и слегка дрожащие руки.

- Андрюша, милый, прости! – Настя заметила его повлажневшие глаза, от охватившего ее волнения дыхание перехватило, и она порывисто бросилась к нему на шею, не сдержавая внезапно хлынувших слез.

- Родной мой, я тебя никому не отдам, никому! Слышишь? Прости меня, прости! – слезы ее катились по его небритым щекам и скатывались за шиворот грязного кителя, еще пахнувшего корабельным пожаром, - Я сейчас что-нибудь приготовлю. Я сейчас! Сейчас… А китель сними, я проверну его в машине, - тормошила она застывшего перед нею мужа. Когда перед стиркой Настя освобождала карманы андреева кителя, она нашла в нагрудном, слегка помятую, свою еще студеческую фотографию, где она снята с капризно вздернутыми губами, но с детским открытым и наивным вопросом в глазах – что ждет меня впереди…?

С надписью на обороте: “Родной мой, я всегда рядом во всех твоих штормах! И с тобой, любовь моя, никогда ничего не случится!”

Эпилог

Постигая законы помалу, спотыкаюсь порой на бегу,

Понимать вроде все понимаю,

но простить – ну, никак не могу

Е. Гулидов.

Случилась беда, а лодка была у причала. Погиб матрос. Сидел над открытой аккумуляторной ямой, вдруг искра, взрыв и - готов! Конечно, гремучая смесь – воздух с водородом! Аккумуляторная батарея старая и “газует”. Рано утром дежурный по живучести капитан-лейтенант Анисин доложил заместителю флагманского механика Калисатову, что на этом корабле не работает газоанализатор контроля содержания водорода. И запись в журнале дежурного по живучести о неисправном приборе, как назло, сделал. Заместитель флагманского механика Калисатов бегло пробежал глазами по страницам и расписался. А к обеду – ЧП. Борис Аполинарьевич еще до прибытия компетентных органов вызвал “черного Аниса” к себе и, заговорщически подмигнув, предложил заменить лист со своей подписью в журнале дежурного на другой, где его подписи не было. Вместе и заменили. Но на этот раз Калисатову не поверили, несмотря на то, что его подписи не было нигде. Доказательством был сам Анисин, который по известным причинам не мог соврать особистам. Калисатова сняли с должности и определили в штаб флотилии сверх штатного расписания. А он уже примерял на себя должность флагманского механика вместо зря снятого Хапова.

Командир дивизии капитан 1 ранга Караваев получил, наконец, звание контр-адмирала. Цена погон с зигзагами, правда, была высоковата, четыре жизни - доктора Ревеги, комдива Соломина, управленца Донцова, матроса Большакова и снятые с должностей офицеры.

Шарого вызвал к себе начальник политотдела дивизии Каретников. С чего бы это? Редкий случай! Обычно приглашали в преддверии крупного “фитиля”!

- Андрей Викторович, - начал начПО, когда Андрей сел на стул напротив - я слышал, вам не нравятся порядки в нашем флоте?

- На нашем флоте мне не нравятся беспорядки, - с вызовом ответил Андрей и подумал, – наверняка “артиллерист” накатил. Резануло слух – “в нашем флоте”, моряки так не говорят! – Каретников слегка опешил. Спросить – какие, нарвешься на правду-матку. Тогда что? Помолчал.

- Мы тут подумали насчет вашего продвижения, товарищ Шарый. Аттестации у вас хорошие и вы уже опытный инженер-подводник, но вот, правда, последняя авария… - Андрей с трудом удержался, чтобы не выдать начальнику политотдела свое понимание ситуации - “теперь я уже точно знаю, откуда берутся аварии…” Они подумали…

А о чем они думали, когда погибали Ревега, Донцов, Соломин и Большаков? О соцсоревновании? – Шарый до боли сжал под столом кулаки, скулы непроизвольно свело, но он промолчал.

- Но я не об аварии. Знаете, не совсем все от нас зависит. Некоторые сведения из вашей биографии… - сказал Каретников, закурил и предложил - курите. Ну, вы знаете, как у нас строго с мандатной комиссией. Вот ваши дед и прадед…

- Да, насколько я знаю, дед был офицером царской армии и командовал ротой на фронте до 1917 года. А в гражданскую, с 1919 в Красной Армии полковым командиром. А прадед… Но это их биографии. Не моя. А в чем дело? Начинается гражданская война?

- И репрессирован в 38-м? - не заметил шпильки Каретников. Или сделал вид, что не заметил.

- Да, но реабилитирован в 56-м! - Шарый еще не понимал…

- А его отец, полковник Иван Шарый, служил в Белой армии, кажется у Врангеля?

- Да, но я знаю это очень смутно, - начПО в продолжительной паузе барабанил пальцами по столу.

- Знаете, товарищ Шарый, вам нужно подумать, где бы вы хотели служить. Может на берегу? Выслуга у вас большая, в тридцать шесть… Вы ведь на лодках-то уже 14 лет! Год за два…

- А почему вдруг возник этот вопрос? Напротив, я хочу служить на подводных лодках… И еще, Аркадий Борисович, я считаю, что настоящий флот на самом деле – корабли и те, кто ими командует, а армия - это батальоны, - дерзко, невпопад, но с явным вызовом заявил Шарый и про себя подумал – к чему это я? Наверное – штабы… достали. Каретников не отреагировал на вызов, глубоко задумался, догоревшая сигарета жгла ему пальцы, и пауза затянулась. Потом начПО долго задумчиво вминал окурок в пепельницу и закашлялся.

- Времена сейчас такие, товарищ Шарый, времена… - наконец, неопределенно сказал он, - вы свободны, - начальнику политотдела больше нечего было сказать Андрею… Шарый вышел. Как не сдерживался, а все же разволновался…. На причале прохладный сентябрьский ветерок остудил его пылающую голову. Вдалеке по заливу в синей туманной дымке в море выходил красавец эсминец, острым форштевнем разрезая серую водную гладь, оставляя за кормой пенистый кильваторный бурун и все земные заботы и проблемы.

- В море все яснее и проще, - подумал Шарый.

Вдоль причалов строем шел его экипаж готовить корабль к новому дальнему походу. Далеко - в Атлантику.

2010 - 2015

Североморск – Черновцы – Киев