А. Шварцкопф
В 1950 году государство начало кампанию по укреплению колхозов путём объединения очень ослабленных и обезлюдевших в военные и послевоенные годы в более крупные колхозы. Многие мужчины в войну погибли, многие вернулись инвалидами. Семьи русских ссыльных после гибели или ранения на войне мужа или сына сразу снимались с учёта комендатуры, а после окончания войны были все поголовно освобождены. Для более молодых русских семей и молодёжи уже не оставалось возможностей принудительного удержания их в колхозах, и они в массовом порядке начали покидать сёла и уходить в город. Потребность промышленности в рабочей силе была огромной, а работа в городе гарантировала менее напряжённую и относительно благополучную жизнь, хотя и при труднейших жилищных условиях. Это было мотивом и для наших молодых мужчин, немцев из посёлка Грюнвальд после освобождения из трудармии в 1947 году к невозвращению к своим семьям в колхозе. (Гаас Василий, братья Классины, Штромбергеры, Райберы и др.)
Летом 1950 года было принято решение об объединении колхозов «Андарма» и «Боевик» в посёлке Богатырёвка, нашего колхоза «Рот-Фронт» и колхоза «Ленинский путь» в пос. Мощевикино. Объединённый колхоз получил новое название к-з имени Ворошилова с конторой в пос. Богатырёвка, а прежние отдельные колхозы стали функционировать как отделения или бригады. Но к концу 1950 года было решено, что пос. Грюнвальд будет ликвидирован, и все жители летом 1951 года должны переехать на центральную усадьбу колхоза в пос. Богатырёвка. Село Мощевикино, удалённое в 2-3 км, но и настолько же растянувшееся своей бесплановой застройкой жителями-кержаками, оставалось отдельной бригадой.
Наша семья да и все остальные жители Грюнвальда в течение лета 1951 го-да купили себе дома и переехали в п. Богатырёвка.
Ранее я уже упоминал, что пос. Богатырёвка был основан в начале 30-х годов ссыльными русскими «кулаками». И теперь, когда жизнь после войны начала потихонечку нормализовываться, если это так можно назвать, люди начали искать лучшие условия и место для жизни. Препятствовать отъезду из места ссылки могло лишь правление колхоза. Но настойчивость у фронтовиков и аргументы у семей погибших были достаточными, и они добивались необходимой для получения паспорта справки об освобождении из колхоза и уезжали.
Свободных или освобождающихся домов оказалось достаточно, и все семьи нашего посёлка без проблем нашли себе жильё, правда, оказались рассеянными по всему селению. С переездом тоже не было особого труда, в колхозе брали одну-две подводы, грузили свой «нехитрый» скарб и мелкую живность (поросёнка и кур), привязывали к бричке корову и через 2,5–3 часа были на новом месте жительства.
Дома жителей Грюнвальда за гроши раскупили, разобрали и перевезли к себе работники Андарминского лесоучастка. Только один старый недостроенный и серьёзно подгнивший домик Эрны Кайзер остался стоять. (Его в 1953 году купил Василий и перевёз в с. Бакчар.) Так перестал существовать заложенный и построенный нашими дедами и отцами прекрасный посёлок Грюнвальд.
Лично для меня 1951 год был знаковым тем, что я окончил 7 классов Богатырёвской 7-летней школы, мне шёл 17-й год, и предстояло решить, как должен сложиться мой жизненный путь. После окончания семи классов у выпускников сельских школ было для выбора три пути: один – пойти в колхоз работать и стать механизатором, но я уже с детства был сыт этой жизнью и не хотел повторять судьбу моих старших братьев; второй путь – пойти учиться в техникум или ФЗУ (фабрично-заводское училище) и получить специальность, но туда дорога была закрыта комендатурой; оставался третий путь - поступить в Бакчарскую среднюю школу и окончить 10 классов, дале - видно будет.
В период перезда население п. Богатырёвка в основном было русским. Но жило и несколько украинских семей, а также несколько депортированных перед войной семей эстонцев и молдаван, младшие дети которых были примерно нашего возраста, и все они были без отцов. В 1949 году в посёлок привезли несколько депортированных с Кавказа «турков», как мы их называли, но сами они себя считали азербайджанцами. Семьи их были в комплекте (отец, мать, дети) большими, они тяжело приспосабливались к суровому климату Сибири. Жители Грюнвальда легко и без каких-либо проблем интегрировались на новом месте и существенно укрепили объединённый колхоз молодыми работниками, особенно мужчинами. Многие из них позднее выучились и стали механизаторами.
Каких-либо недружелюбных отношений по национальной принадлежности к нам, немцам, со стороны местного населения совершенно не было. Люди знали, что мы не причастны к потерям и страданиям во время войны, что мы сами жертвы этой войны. Только органы центральной власти (ЦК партии, Совмин, Президиум Верховного Совета СССР и КГБ как исполнительный орган) всё ещё никак не хотели признать ложность и надуманность поголовного обвинения всего немецкого народа Советского Союза в «шпионаже и диверсионной деятельности» и устранить учинённую несправедливость. И спустя годы после войны мы всё ещё вынуждены были жить с ограничением ряда важнейших прав. Мы оставались на учёте комендатуры и вынуждены были каждый месяц приходить и отмечаться, нам не разрешалось без пропуска коменданта удаляться более чем на 5 км от села, парней не призывали в армию, и практически была закрыта дорога молодёжи для обучения в средних и высших учебных заведениях. Но это ограничения, которые мы реально ощущали тогда, но сколько их, скрываемых, будет ещё десятилетия спустя, я тогда ещё не мог предполагать.
Богатырёвка тогда была большим, с правильной планировкой посёлком. Четыре широкие параллельные улицы пересекались более узкими переулками, образуя прямоугольные кварталы. В центре посёлка между первой от реки и второй улицами располагалась волейбольная площадка, турник и другие простые спортивные сооружения для физкультурных занятий школьников. По одной стороне площади размещались здания колхозной конторы и комендатуры (позднее детского сада). По углам площади у второй улицы располагался магазин и дом с сельским советом и маленьким для села клубом. Непосредственно к площади примыкал школьный квартал с красивым деревянным зданием школы, её опытным ботаническим участком, хозяйственным двором и двумя домами учителей. В посёлке имелся фельдшерский пункт. Вдоль улицы на каждой стороне были установлены деревянные столбы с линиями электропередач. Посёлок начал электрифицироваться с начала строительства в 1948г гидроэлектростанции на р. Андарма в нижней по течению реки части села Мощевикино. С пуском электростанции большое внимание в колхозе уделялось механизации различных работ: станки в столярной мастерской, кузнице, пилораме, на ферме и где только было возможно оснащались электроприводами. В 1952 году посёлок был радиофицирован. Радиоузел находился в здании колхозной конторы, а провода были подвешены ниже на столбах электросети. В каждом доме был установлен радиорепродуктор из картона по форме конусной тарелки чёрного цвета и диаметром 40 см. Большой репродуктор в алюминиевом корпусе висел на столбе, на площади. Из радиоузла транслировались передачи из Москвы и Новосибирска. Томск вещал тоже через Новосибирск. Использовался радиоузел и для передачи местных объявлений, информации и т. д. Примерно в это же время в посёлок была проложена телефонная линия, в сельсовете и колхозной конторе установлены телефоны–вертушки, с помощью которых можно было через ручной коммутатор в Бакчаре соединиться с нужным абонентом райцентра. Но установка телефонов на предприятии, в организации, учреждении и частным лицам на долгие десятилетия оставалась ограниченной.
Из кустарных предприятий и организаций в посёлке можно отметить маслозавод с огромным ледником-холодильником (зимой заготавливали лёд, складировали его и укрывали толстым слоем соломы), кирпичный завод по изготовлению необожжённого кирпича, региональная ветеринарная лечебница с помещениями для содержания больного скота. Это хозяйство возглавлял ветврач. Для животных был врач, а для людей нет. Недалеко от селения базировалась машинно-тракторная бригада Бакчарской МТС (Машинно – тракторная станция) со всем набором сельхозтехники для обработки полей, сеноуборки и уборки зерновых культур. Тракторы были в основном на гусеничном ходу, а прежние колёсные ещё 30-х годов начали постепенно заменяться лёгкими, быстроходными колёсными на резиновом ходу. Зимой все тракторы поочерёдно с участием самого тракториста проходили капитальный ремонт в цехах МТС с. Бакчар.
Колхозные поля с двух сторон примыкали непосредственно к посёлку и простирались на огромной территории с удалением местами более 10 км, причём поля колхозов «Андарма», «Ленинский путь» и частично «Боевик» имели большие площади и не были так заболочены, как поля колхоза «Рот-Фронт». Из полевых культур колхоз специализировался на выращивании пшеницы, овса, льна, небольшого количества озимой ржи и ячменя. Пахота велась только с помощью тракторов, для сева очень редко в отдельных местах использовались и сеялки на конной тяге. В первые годы после нашего переезда убирали хлеб тяжёлыми комбайнами «Коммунар» на прицепе у трактора. Жатка (хедер) у этого комбайна, как я уже писал, крепилась сбоку, поэтому поля приходилось предварительно перед уборкой обкашивать полосой в 3-4 метра с помощью сенокосилки на конной тяге. Но вскоре начали появляться маневренные самоходные комбайны «Сталинец» на резиновом ходу и жаткой впереди, для которых уже не требовалось предварительное обкашивание. Они стали на первых порах применяться в комбинации с комбайнами «Коммунар», пока последний не был полностью вытеснён из применения. Для хранения зерна в Сибири его в обязательном порядке требовалось просушить, для чего в колхозе имелось две большие, полностью механизированные электроприводами зерносушилки с веялками и сортировочной техникой. Для уборки льна также начали поступать прицепные к трактору льнотеребилки.
Для заготовки сена большие площади в колхозе засевались травами: клевер, экспарцет, тимофеевка. Использовали и брошенные поля с луговым разнотравьем. Под покосы были оставлены многие удалённые поля бывших колхозов «Рот-Фронт», «Боевик», а также поля на левобережье реки за широким болотом с дорогой из лежнёвки. Косили траву в основном тракторными и конными сенокосилками, но и не отказывались от ручной косьбы. Сенозаготовка и стогование мало отличалось от привычной и связана была с большими затратами ручного труда. На эту работу активно привлекались школьники 11–12 лет и старше в бригаде с одним-двумя взрослыми мужчинами. Траву для закладки силоса косили вручную по опушкам рощ и болот и обочинам полей. К процессу силосования также активно привлекались школьники.
В животноводстве основной упор делался на выращивание коров и производ-ство масла и говядины. Подлежащие забою бычки отгонялись на сборный пункт «Заготскот», а после формирования большого стада постепенно перегонялись на мясокомбинат г. Томск. После объединения колхоз решил развить производство свинины, и между нашим посёлком и п. Мощевикино был построен большой свиноводческий комплекс, к которому примыкали просторные площади для выпаса свиней летом.
Основная хозяйственная зона колхоза с зерносушилкой, мукомольной мельницей, складами, коровниками, конюшней для лошадей, курятником и другими сооружениями располагалась на окраине села во внутренней излучине реки. Без особой надобности туда никто не заходил (страх отпугивал), и многие колхозники не имели представления, что и как там делается. Сразу за рекой на левобережье были пастбища колхозного молочного стада. А за болотом на полях левобережья были две большие колхозные пасеки. Пастбища индивидуальных коров находились в противоположном направлении от посёлка, на территории бывшего колхоза «Боевик».
Работа в укрупнённом колхозе была менее напряжённой, чем в «Рот-Фронте»: меньше работ выполнялось вручную и на поля ездили на подводах, а не ходили пешком, и домой возвращались раньше, и «выходной» можно было позволить, и летом привлекались к работе не такие малые дети. Быт и жизнь в п. Богатырёвка были сравнительно более цивилизованными, особенно для молодёжи. В доме и подсобных помещениях был электрический свет. Все с удовольствием слушали радио и были осведомлены о жизни в стране и области, начинали сами себя чувствовать частицей страны, обсуждать услышанные по радио новости. А как интересно и увлекательно строились музыкальные и литературные передачи, трансляции футбольных матчей. В посёлок из райцентра часто приезжала кинопередвижка, и в клубе или зале школы демонстрировались кинофильмы. Регулярно в клубе под гармонь молодёжь устраивала танцы. Летом до наступления темноты на площади играли в волейбол, причём не страдали мы на новом месте так сильно от гнуса, которого было гораздо меньше. При клубе имелась неплохая библиотека. В те времена молодёжь и школьники очень много читали и на популярные книги записывались даже в очередь.
И дома, и на приусадебном хозяйстве с работой управлялись легче – стало больше времени и многое решалось проще. Индивидуальные огороды уже не приходилось копать лопатой, а пахали с помощью лошади. Без проблем можно было получить лошадь для вывозки сена, доставки из леса дров и, если очень необходимо, остаться дома для выполнения домашних работ. Да и оплата за труд из года в год улучшалась в натуральном виде, дома у всех в закромах стала храниться пшеница и при потребности в муке можно было загрузить мешок, увезти на мельницу и вернуться с мукой. Хлеба хорошего качества в каждой семье ели теперь досыта. В колхозе можно было выписать и получить мясо, мёд и другие продукты в счёт трудодней. Но всё же основным источником жизни оставалось индивидуальное приусадебное хозяйство. Практически в каждой семье имелась корова с приплодом, выращивались один-два поросёнка, содержались куры. Излишки продукции можно было продать на базаре в райцентре или на месте, а также в магазине потребкооперации. В это время были снижены сельхозналоги, объём обязательной сдачи масла с коровы, снижено давление по подписке на заём. Само содержание животных стало легче – без особых проблем можно было накосить сена, и на корм имелось небольшое количество зерна. Огороды по площади были меньше, но по желанию можно было получить дополнительный участок на примыкающем к посёлку поле.
Но что касается оплаты труда в денежном выражении, то она у колхозников оставалась крайне низкой и, следовательно, их покупательская способность промышленным товарам, количество и сортимент которых в магазинах всё возрастали. Я не располагаю данными по нашей семье, но для наглядности приведу это на примере оплаты мужчины возраста около 50-и лет, активно круглый год трудившихся в колхозе, причём на работах, требующих квалификации, опыта и грамотности, а в период хлебоуборки 2-3 месяца управляющего работой огромной зерносушилки и отгрузкой зерна государству, при практически круглосуточной занятости. По выполняемой работе он никак не мог относиться к низкооплачиваемым в колхозе. Не буду здесь называть его имени, но при оформлении пенсии в 1965 году в колхозе «Родина», куда относилось теперь поселение Богатырёвка, ему была выдана официальная справка за подписью председателя и главного бухгалтера колхоза и со всеми необходимыми штампами и печатями о заработке по годам: 1951 год – 173 руб, 1952 год – 252 руб., 1953 – 1954 гг. – документы не сохранились, 1955 год – 353 руб, 1956 год – 541 руб. в год. В справке не указано, что это заработки по курсу масштаба 1961 года, но будем исходить, что это так. Для сравнения приведём некоторые твёрдо осевшие в памяти цены в 1955 году в пересчёте на масштаб цен 1961 года: банка тушёнки из свинины, китайская, около 0,8 кг – 2,5 рубля, селёдка жирная – 1,4-1,7 руб/кг, ведро картошки в г. Томске на базаре – 0,7–1,0 руб, за купленный в 1953 году велосипед уплачено 76 рублей. Госстипендия студентов горно-геологических специальностей составляла 462 рубля в пересчёте на год и к масштабу денег 1961 года. (Эти данные представил мне Роберт Гердт). Конечно, при таких низких заработках колхозники могли ограничиться приобретением в магазинах только самых необходимых и примитивных товаров. Само выживание и улучшение благополучия семьи могло строиться в первую очередь на базе самообеспечения с индивидуального приусадебного хозяйства. Уровень жизни сельского и городского населения всё более расходился. Колхозники видели это, чувствовали свою ущемлённость, были недовольны, но большинство смирилось со своей судьбой. Но подрастающая молодёжь не хотела повторять судьбу родителей и стремилась покинуть село. После окончания 7-го класса, а семилетка была в то время основной и уже обязательной всеобщей формой школьного обучения, выпускники стремились поступить в техникумы или какие-нибудь профессиональные училища или устроиться просто рабочими на заводе. Парни после завершения службы в армии старались устроиться на работу в городе на промышленных предприятиях и не возвращаться в колхоз. В это время усиленно шёл процесс саморазрушения колхозов изнутри, причём такая тенденция наблюдалось повсеместно.
Колхозы, как и в 30-е годы их организации, оставались крепостнической структурой в политике коммунистической партии и советского государства, а колхозники бесправны были распоряжаться результатами своего труда, беспаспортными, лишёнными свободы выбора места жительства и работы крепостными государства. Это крепостничество было окончательно узаконено Постановлением ЦИК и Совнаркома от 27 декабря 1932 года. Причём дети колхозников при достижении ими 16-летнего возраста автоматически считались членами колхоза независимо от их желания быть или не быть ими. Примерный устав колхоза – пустая, никого не обязывающая декларация. Фактическим руководителем колхозов была компартия Советского Союза через свои районные комитеты на местах. Все важнейшие решения принимались в их кабинетах, там назначали и снимали с должностей председателей, принимали и распределяли планы поставок продукции государству и обеспечивали их выполнение любой ценой. Там не очень–то хотели видеть людей с их проблемами и условиями жизни, которые должны были выполнить устанавливаемые планы. От этого карьера партийных функционеров не зависела, а вот за невыполнение плана – тут могли и голову снести, и они их «выполняли и перевыполняли». Порядок «выкручивания рук» крестьянству, установленный ещё во второй половине 20-х годов при организации колхозов, сохранился полностью. Решениями высших партийных и государственных органов устанавливался государственный план заготовок или госпоставок (заметьте, не закупок) зерна, затем по инстанциям сверху книзу в уютных кабинетах хорошо оплачиваемыми функционерами распределялся, и в конце этого распределения стоял колхоз, которому доводился твёрдый госплан объёма госпоставок, имеющий статус закона. Цены за поставляемую продукцию определяло тоже государство, а они были очень низкими, и никак не соизмеримыми с реальными затратами. Сельское население всё также продолжало оставаться основным финансовым источником различного рода государственных крупномасштабных проектов. Если в 20-30 годы это была «индустриализация страны», в годы войны – «Всё для фронта, всё для победы», в первые послевоенные - восстановление народного хозяйства, и если их можно было как-то обосновать и оправдать, то зачем нужны были новые планы: «Догнать и перегнать Америку». И не зря в народе был распространён анекдот, в котором говорилось: «Догнать-то можно, но обгонять нельзя, чтобы не показать голый зад». А он был голым.
Уборка урожая в Сибири, в зоне крайне рискованного земледелия, с её не-предсказуемыми погодными условиями, всегда была сложной и затяжной работой. И хороший урожай на полях ещё далеко не был гарантом хорошего урожая в закромах.
К середине 50-х годов решением высших партийных органов на помощь колхозам по уборке урожая начали привлекать рабочих промышленных предприятий и большой парк прикомандированных автомобилей для вывозки зерна. Привлекались и студенты высших и средних специальных учебных заведений, начало занятий которых переносилось с 1 сентября на 1 октября. В наш колхоз направлялись рабочие и автотранспорт из областного центра г. Томск, но студентов не бывало. По-прежнему на период уборки от высших партийных и хозяйственных органов в колхозы направлялись уполномоченные. Это были «глаза и уши» партийно-хозяйственных органов на местах. Их функция сводилась к обеспечению контроля за руководством колхоза по организации уборки и в первую очередь выполнению госплана поставок зерна. За поставкой зерна осуществлялся жесткий контроль и спрос с председателя колхоза. Порочным в этой системе было то, что об интересах самого колхоза и колхозников все эти вышестоящие партийные органы и контролёры не заботились. А председателю колхоза необходимо было ещё заложить семенной фонд, фураж для колхозного скота и колхозникам что-то выдать натурой на трудодни из того, что оставалось. И горе было колхозникам тех колхозов, председатели которых в условиях трудностей с выполнением плана поставок не могли в интересах своих людей проявить достаточно мужества в противостоянии давлению партийных органов, от которых фактически зависела его судьба как председателя. К середине 50-х годов в нашем колхозе председатель решился на выдачу части зерна на трудодни ещё до завершения уборки и поставок зерна государству, что служило каким-то гарантом на случай, если хлеб из-за дождей или снега не удастся убрать с полей.
Важнейшим органом для поддержания крепостничества ссыльного крестьянства была система комендатуры. Она гарантировала, что никто не мог покинуть места жительства, как бы велико ни было желание и какими неприемлемыми были условия жизни в колхозе. И все ссыльные немцы свыклись со своей безысходной судьбой, и те небольшие улучшения жизни последних лет в Богатырёвке воспринимались ими с большим удовлетворением.
И вот наступил июль 1954 года.
По посёлку Богатырёвка пронеслось для нас, немцев, радостное известие – нас снимают с учёта комендатуры. Откуда такое первое сообщение было, я не помню. Нас поодиночке начали приглашать в комендатуру и вручать справку о снятии с учёта спецпоселения, которая давала право свободного перемещения и получения паспорта без ограничительной отметки. В 1954 году освободили только тех, кто был выслан ещё до войны, в 30-е годы. Высланные во время войны и после вынуждены были около двух лет ждать.
Напомню читателю, что введённая в 30-е годы в СССР паспортная система не распространялась на сельских жителей, и колхозники паспортов не имели. При необходимости временного выезда из своего населённого пункта они пользовались справками сельского Совета или управления колхоза, вроде командировочного удостоверения, но это не был «документ», удостоверяющий личность, с ним далеко не отлучишься от дома, любой милиционер мог задержать. Для смены места жительства и проживания в городах требовался паспорт, удостоверявший личность владельца. А для получения его в паспортном столе необходимо было представить освобождение из колхоза и от сельского Совета о месте жительства. Эти две последние инстанции обычно работали слаженно, свои действия согласовывая. Председатели колхозов при вечной недостаточности рабочей силы никак не были расположены к выдаче таких справок.
Брат Василий, практически постоянно проживая в районном центре с. Бакчар с паспортным режимом, будучи под комендантурой, имел вместо паспорта своеобразную справку, с которой далее 5 км от поселения тоже не сунешься.