Ола! Но компрендо (30.06.2017)

Иван Антони

 

Вечер неожиданно оказался свободным, и от нечего делать я взял с полки фотоальбом и вышел на балкон, чтобы полистать его на свежем воздухе и окунуться в воспоминания. К величайшему огорчению фотоальбом оказался наполовину пуст! Вот так сюрприз! Я и не думал, что друзья, пользуясь моим доверием, так основательно проредят его! Не менее половины снимков безвозвратно исчезло из коллекции!

— Слышь, я возьму эту фотографию, а ты себе сделаешь.

У тебя же есть негативы? — говорили обыкновенно добрые знакомые и друзья, перелистывая мой альбом.

Всегда чем-то занятый во время их визитов, я не особенно интересовался, какие именно фотографии они берут. И вот результат — добрая половина страниц альбома оказалась пуста! Негативы некоторых снимков действительно лежали где-то среди книг и бумаг, но я, как правило, отданные фотографии сразу не восстанавливал, а позже и вовсе о них забывал. И вот теперь в альбоме осталось только то, что никого из моих гостей не интересовало.

Исчезновение фотографий подпортило настроение, и остатки некогда солидной коллекции я стал рассматривать без особого энтузиазма, с некоторым даже равнодушием, руководствуясь выработанной с годами привычкой: «Начал дело — доводи его до конца!» Я и стал доводить до конца.

В памяти довольно хорошо сохранились ситуации, при которых делались снимки, и вскоре я увлёкся просмотром альбома и забыл про досадное отсутствие значительной части фотографий. Так продолжалось до тех пор, пока я не наткнулся на снимок, на котором были запечатлены четыре человека на расположенной высоко над землёй строительной площадке. Стояли они в позе, широко рас-пространённой в нашем поколении, а именно: ноги широко расставлены, руки на плечах рядом стоявших.

В такой позе, демонстрирующей сплочённость и единство, обычно фотографировался небольшой коллектив: спортивная команда, группа военных на полевых учениях и другие временные объединения. На фотографии, без сомнения, был запечатлён именно такой случай. А судя по тому, что стояли они на площадке пятого этажа строящегося дома, скорее всего, это была бригада строителей, состоявшая из четырёх человек.

Вследствие большого удаления сфотографированного объекта резкость на снимке была слабой, и лица на фоне светло-голубого раскалённого неба были плохо различимы. Когда и где я сделал этот снимок, и кто эти четыре человека в оранжевых строительных касках? Поместил же я эту фотографию в альбом не просто так, а с умыслом. Каким? Очевидно, на память. Но о чём?

И вот в правом верхнем углу снимка я заметил размытые очертания длинных перистых листьев. Такая форма листа бывает только у пальм. Следовательно, снимок сделан где-то на юге, в жаркой стране. И тут в голове будто щёлкнуло, и грубоватый мужской голос, сохранившийся в памяти с тех далёких, наполовину забытых времён, негромко, но внятно произнёс:

— Но мани? Гоу он!

Слова прозвучали настолько чётко, будто человек, произносивший их, находился за моей спиной. Я непроизвольно оглянулся, чтобы удостовериться в этом. За спиной, естественно, никого не оказалось, но присутствие хозяина голоса тем не менее ощущалось. И я сразу вспомнил историю, случившуюся со мной на жарком южном острове.

Эту ночь нам пришлось провести в кемпинге. Кемпинг оказался значительно лучше небольшой сказочной виллы, в которой мы прожили двое суток, наполненных отчаянной борьбой за выживание. Сравнительно дешёвая, в действительности эта вилла представляла собой душный домик, стоявший в окружении низкорослых пальм серо-зелёного цвета, листья которых были густо покрыты налипшей на них пылью. По стволам и листьям пальм, а также по пыльной земле вблизи них бегали, прыгали, ползали, скакали и летали всевозможные южные твари, совершенно не знакомые нам, выходцам старого света, и поэтому мы благоразумно старались не вступать с ними в непосредственный контакт, руководствуясь известным правилом: «Не испытывай Господа Бога своего!» Чудный домик продувался насквозь, так как имел бесчисленное количество больших и маленьких дыр и щелей под дверьми, в окнах, а также в накрытой лёгкими железными листами крыше. Особенно досаждала крыша. От её почерневших листов шёл такой невыносимый жар, что в домике нельзя было находиться, иначе от жары начинала болеть голова. Поэтому дневное время нам приходилось проводить на открытой веранде.

Кровати на сказочной вилле требуют особого описания, ибо таких кроватей мне не приходилось встречать ни до, ни после того памятного посещения острова. Из-за длительной эксплуатации без какой-либо чистки матрацы издавали спе-цифический запах. Он был настолько стойкий и плотный, что в голову мне пришла мысль: а не использовались ли матрацы до нашего вселения на виллу в качестве отхожего места по малой нужде? Иначе откуда было взяться столь настоянному «аромату», исходящему от них?

Итак, жильё, внешне напоминавшее сказочный домик на сказочном южном острове, найденное по подсказке добрых людей, в действительности, оказалось на редкость дёшевым во всех отношениях! Правду говорят: «Скупой платит дважды»! И мы в погоне за дешевизной заплатили сполна!

Я специально описал виллу столь детально, чтобы было ясно, почему два дня спустя мы сменили её на примитивный неприметный склеп, называемый кемпингом. Но прежде опишу два дня, прожитые нами на чудной вилле.

Первое, что я услышал, когда мы переступили порог этой виллы, было слово «ла л`уна». Его испуганно выкрикнула весьма эффектно выглядевшая стройная мулатка Арелия, знавшая язык и нравы островитян, ибо происходила из этих мест. Лицо юной женщины выражало неподдельный ужас. Арелия показывала пальцем на большую лягушку серовато-бронзового цвета, уютно расположившуюся на покрытом толстым слоем пыли пластиковом стуле, стоявшем посреди пыльной, давно не убиравшейся кухни.

Со времени нашего знакомства это было третье испанское слово, вышедшее из уст Арелии. С двумя другими, «ол`а» и «но компр`ендо», она познакомила нас в аэропорту перед вылетом самолёта на известный заядлым туристам южный остров. Слово «ола», как утверждала наша компаньонка, по совместительству гид, означает некое приветствие, похожее на «привет» или «здравствуй». Арелия долго и скрупулёзно инструктировала нас на предмет слова «ола». Возможно, оно действительно было столь важным для комфортной жизни на острове, не стану отрицать. Но при более длительном знакомстве с гидом, мне постепенно стало ясно, что наша прелестная Арелия тщательно разъясняла его значение с той лишь целью, чтобы на короткое время перед вылетом самолёта принудить нас быть в положениии кутят, прилежно внимающих её словам, что в приложении к неотразимой сексуальной внешности, о чём она, конечно, догадывалась, весьма льстило ей. Впрочем, родом она была из этих мест, что было нам известно, и наверняка знала обычаи и нравы островитян лучше нас, абсолютно ничего не знавших о стране, в которую отправлялись. Оставалось только верить ей на слово и слушаться во всём.

— Итак, — с терпеливостью, достойной всякого уважения, инструктировала нас наша Арелия, — слово «ола» следует произносить приветливо, с улыбкой на лице. Уже одним только правильно произнесённым «ола» вы сможете продемонстрировать воспитанность и доброжелательное отношение к собеседнику. И в ответ вы получите такую же очаровательную улыбку от приветствуемого вами человека! Таким образом, вы сразу убеждаетесь в установлении между вами отношений, располагающих к приятной беседе.

— Слово же «но компрендо» недвусмысленно указывает на отсутствие у вас каких-либо знаний испанского языка … за исключением слова «ола», разумеется. «Но компрендо» дословно означает «не понимаю», однако произносить «но компрендо» надо тоже с улыбкой, чтобы не испортилось первоначальное впечатление от встречи, произведённое словом «ола». Островитяне любопытны и разговорчивы, поэтому важно произносить «но компрендо» сразу за «ола», чтобы не спровоцировать беседу, что вследствие незнания вами испанского языка может привести к осложнениям с трудно исправимыми последствиями.

На этом уроки испанского языка были завершены, так как пора было идти на посадку. Остальные проблемы были решены уже на борту самолёта. Чтобы не наломать дров, договорились, что от имени всех нас будет говорить Арелия, а в отсутствие Арелии при крайней на то необходимости Хосито, знавший немного материнский язык, так как в Европу его завезли ребёнком, и полноценный испанский язык получить от матери он не смог. Зато в отличие от остальной компании слова «ола» и «но компрендо» он знал хорошо и даже отличал слово «амиго» от «компанеро», что для меня до сих пор остаётся неразрешимой загадкой. Словом, известная мудрость «Молчанье — золото» как нельзя лучше подходила к ситуации, в какой мы оказались, ступив на землю южного острова.

Возвратившись позже домой, я логическим путём пришёл к выводу, что мне было известно ещё одно испанское слово, а именно, «компрендо», хотя, находясь на острове, я об этом не догадывался. По моему твёрдому убеждению, это слово означает «понимаю». Однако в той обстановке лучше всего было его не знать, так как применить его в разговоре было невозможно, а расширенное знание испанского языка толь-ко перегрузило бы и без того гудевшую от жары и духоты голову. Поэтому слово «компрендо» я благоразумно не знал.

— Ла луна! — в неописуемом ужасе вскрикнула Арелия, как ужаленная отпрыгнув к двери, в которую мы только что вошли с нашими узлами и чемоданами.

На всякий случай отпрыгнул к двери и я, скопировав действия представительницы аборигенов; кто знает, на что способна эта мерзкая тварь со столь лирическим названием «ла луна»? Уж лучше держаться от неё подальше, если не знаешь наверняка, что может выкинуть эта земноводная Божья тварь, безразлично относящаяся к нашему приходу.

Арелия, надев на руку целлофановый мешок, бочком на цыпочках приблизилась к мирно дремавшей «ла луне» и молниеносно схватив ничего не подозревавшее животное, с отвращением швырнула его в открытую настежь дверь.

В глубине тёмного сада раздался глухой шлепок о землю, недовольный грубым выносом тела «Квак!», и всё стихло.

Довольная быстрым разрешением возникшей проблемы, Арелия победоносно прошлась через зал на кухню и заперла заскрипевшую ржавыми навесами дверь на выгнутый из ржавого гвоздя крючок. Итак, опасность миновала! Однако зоркий Хосито молча указал Арелии на дверь. Несмотря на тусклый свет горевшей на столе тонкой свечи, под дверью явственно различалась щель сантиметров семь-восемь высотой. Увидев щель, Арелия разразилась необыкновенно длинным красочным монологом на местном наречии, в переводе, очевидно, означавшем крайнее неудовлетворение состоянием виллы. Что состояние виллы она находила неудовлетворительным, можно было догадаться и не зная испанского языка, так как Арелия часто использовала слово «шайзэ», что в переводе с немецкого определённо означает дурно пахнущие человеческие экскременты. Всё же полезно иногда не знать иностранные языки; не очень-то, я думаю, приятно слышать подобное из уст женщины, даже если она выглядит настоящей секс бомбой со сказочного острова.

Высказав всё и успокоившись, наконец, гид на понятном нам языке объяснила, что через щель в дом могут вползти ядовитые змеи. Своевременно оповещённые, мы с необык-новенным энтузиазмом стали собирать разбросанные по комнатам виллы тряпки, обрывки бумаг и прочий хлам и затыкать щели под всеми дверями, выходившими на улицу.

Вид плотно заткнутых щелей вселял в нас уверенность и даже гордость: нас мол голыми руками не возьмёшь! Не на тех напали! Благодаря гиду, мы всегда заблаговременно будем оповещены и, следовательно, ото всего отобьёмся!

Закончив с мероприятиями по защите от укусов ядовитых змей, мы стали придирчиво осматривать «палаты» виллы. Помещение оказалось плотно заполненным летающими, ползающими и скачущими насекомыми. Чтобы выдворить незваных гостей из оплаченного нами жилья, Арелия стала вымазывать ставни окон и косяки дверей жидкостью, напоминавшей запах керосина. Но это мало помогло, потому что глупые насекомые не поняли нашего замысла и расползлись кто куда: кто на улицу, а кто в глубь виллы, так как ситуация для «младших братьев» оказалась сложной, а объяснить доходчиво, как им следовало поступить, было некому. Поэтому мнения насекомых разделились.

Арелия и тут не упустила случая воспользоваться фактом очевидного скудоумия несообразительных Божьих тварей, и опять произнесла яркую речь по поводу их тупости и непонимания поставленной перед ними задачи. После этого она взяла за руку сына и ушла спать к соседям, предоставив виллу в наше распоряжение — трюк, не понятый мною до сих пор. Должно быть, и я недалеко ушёл в умственном развитии от насекомых, коль не понял её поступка.

Оставшись в одиночестве без нашего наставника и гида, нам ничего не оставалось, как разбрестись по комнаткам и приняться брезгливо разбирать «духмяные» спальные принадлежности. Оказалось, что все наши места плотно заселены «жильцами», которых мы только что убедительно пугали керосиновой жидкостью. Однако был уже третий час ночи. Мы догадались, что другого ночлега нам сегодня не предложат, поэтому стали готовиться ко сну.

Внутри виллы было душно, и я снял с себя рубашку и майку. Брюки и носки решил не снимать. Потом осторожно улёгся в постель, и возникло странное ощущение, будто я лежу на дне хорошо просушенной палящими лучами солнца отхожей ямы. Простыней укрываться не стал, так как простыня была одна, и она, как и матрац тоже, источала едкий аммиачный запах. Выбора, однако, не было. Спать на полу никто не рискнул, потому что пол был покрыт керамической плиткой. Пролежав на таком полу ночь, можно было застудить лёгкие или почки. А я к тому же ещё и боялся разбудить вдали от родины чутко дремавший во мне радикулит. Была и другая причина не спать на полу: мы не были уверены, что, найдя щель, не замеченную нами при слабом освещении, ночью не вернётся обиженная грубым обращением с нею «ла луна» с компанией земноводных друзей. Не исключено было также и появление «ползающих живых колбасок», то есть змей всяческих мастей. Спать на кровати в этом случае было разумнее. Полёт с материка до острова длился почти одиннадцать часов, от аэропорта до виллы мы добирались ещё семь часов, так что, устав от долгой дороги, я лёг и тут же уснул мёртвым сном.

Утром в мою голову пришла мудрая, однако запоздалая мысль: надо было бы всё же укрыться чем-нибудь, перед тем как уснуть, или, по крайней мере, не снимать рубашку, так как весь левый бок (на правом боку я спал) был сплошь покрыт волдырями. Вид был ужасный. Такого мне ни разу не приводилось видеть. Но был и повод порадоваться: я не снял на ночь брюки и носки! Вроде, мелочи, а всё же! Однако мои брюки, носки и весь я. … Господи! Короче говоря, не помогли ни тёплый душ с мылом, с утра принятый мной, ни резкий запах тройного одеколона, «омовение» которым я совершил после душа, обрызгав себя с головы до пяток. Аромат постели настолько глубоко проник в поры моей кожи, что вернувшись из путешествия домой, я ещё два месяца ощущал в моей квартире «духи», привезённые мною с юга! Запах упорно не исчезал, несмотря на многократную стирку белья сильнодействующими моющими средствами и ежедневное многочасовое проветривание помещений.

Таким образом, первое утро на сказочном острове было омрачено «духовной» причиной, но не от «духа» одеколона; этот-то как раз был плотно забит «духами постели». Была и ещё одна причина упадка жизненного тонуса: в связи с отсутствием знаний испанского языка и в целях нашей безопасности нам было категорически запрещено гулять по острову, ибо мы могли не вернуться назад, не зная, как спросить дорогу к вилле. Да мне, честно говоря, и самому не хотелось ходить по острову и удивлять местных жителей «исходящим от меня ароматом», дабы не провоцировать необоснованные предположения о причине исходящего от меня специфического запаха. Поэтому первый день на райском южном острове я провел по-барски развалившись на скрипучем кресле-качалке, стоявшем посреди открытой, хорошо продуваемой веранды. На веранде я мог наблюдать всё многообразие мелких тварей, ибо и там их было полно.

Ночной сон после утомительной дороги был глубоким, но недолгим, и я, расположившись в качалке, дремал, тщетно пытаясь восполнить недостаток ночного отдыха. Однако это не мешало мне приветствовать гостей, заходивших на виллу, радостным возгласом «Ола!». А когда, наговорившись вдоволь с Арелией и Хосито о текущих новостях, они, удов-летворив любопытство, уходили, я говорил им на прощанье «Чао!», потому что прощанию на испанском языке к тому времени Арелия нас ещё не научила. Было ли на моём лице приветливое выражение, как она нас инструктировала, утверждать не стану, потому что зеркала на вилле не было, и видеть себя со стороны возможности не представлялось. Однако спустя короткое время, вследствие расплывчатого дремотного состояния, у меня вдруг возникло подозрение, что посетители понимают меня неправильно, если не сказать больше, вообще, превратно понимают. Виной этому могло стать непонимание ими нового для них слова «чао», ведь на языке островитян оно вполне могло быть бранным. А что, если и впрямь так? Какой позор!

Представьте себе, что вы зашли к соседям, к которым приехали гости из далёкого зарубежья. И вот эти гости встречают вас с порога вежливой улыбкой: «Ола!» Привет, значит! Очень рады вас видеть! И вам приятно услышать приветствие чужестранцев на родном вам языке! «Это надо ж, из такой глуши приехали, а какие вежливые!? Ну, совсем как мы!» Как иностранцы, они, сказав вам «ола», конечно же, находятся на достойной вежливых людей высоте.

Отведя душу в приятной болтовне с роднёй и находясь в благодушном настроении, вы покидаете дом соседей, и на ваше дружелюбно сказанное «до свидания» зарубежные гости неожиданно отвечают дружным матом из трёх букв: «Чао!» И при этом ещё сально улыбаются. Представили? Каково? То-то! А я как представил себе такое дело с моим «чао», куда и сонливость девалась! Тут же переключился на язык жестов, который однозначно понимают на земле все люди и даже ближайшие к человеку развитые приматы. Обезьяны, к примеру. На душе сразу полегчало, и я снова задремал в благодушном настроении. Как, думаете, я решил проблему? А вот как: я регулярно поднимал правую руку ладонью к посетителям, всё равно входили они или, вволю наговорившись, покидали виллу. Получалось здорово! Гости что-то говорили мне, улыбались! И я улыбался в ответ!

А почему нет? Мне улыбок не жалко. Только улыбался я молча и таинственно, как Джоконда на картине Леонардо да Винчи. А почему молча? Да чтобы не ляпнуть случайно что-нибудь неуместное и непотребное, вроде «чао». Такой диалог устраивал обе стороны! Гости могли вволю выгово-риться, видя, что их не перебивают и, следовательно, со вниманием выслушивают. А мне не составляло труда в ходе их словоизлияний участливо улыбаться в ответ!

В первый день пребывания на острове я плохо различал посетителей, потому что, во-первых, их было много. Что за мания разглядывать белую кожу гостя? Нет, идут и идут один за другим, глаза пялят! А во-вторых, я не исключаю, что это могли быть одни и те же люди, но заходили они по нескольку раз на день. Не стану с уверенностью утверждать ни первое, ни второе, потому что для меня все они были на одно лицо и примерно одного цвета, цвета кофе. Позже я стал различать их по оттенкам, как различают густой кофе от слабого, или кофе простой от кофе со сливками. Различал я их, разумеется, и по возрасту — детей от взрослых, по полу — мужчин от женщин и мальчиков от девочек. Дети к тому же хорошо различались по причёскам.

В первый день мы купили много продуктов, потому что нас было много, а магазин находился далеко. В магазин мы съездили на машине полувоенного образца, пережившей, видимо, не один обстрел, потому что дверцы машины дре-безжали, как консервные банки, и закрывались на выгнутые из гвоздей крючки. Кажется, это было маршрутное такси, потому что поездка оказалась не дешёвой. Но хуже всего оказалось то, что мы купили много скоропортящихся про-дуктов, потому что в тот же вечер отключился ток, что, как нам «своевременно» сообщили участливые соседи, у них происходит довольно часто. Без электричества работать холодильник категорически отказался. А кругом жара.

Может, кто-то другой и растерялся бы, попав в такой переплёт, но только не наша команда, ведь каждый третий из нас имел высшее образование, и нам было бы стыдно беспомощно опускать руки. Ещё вчера, когда мы с энтузиаз-мом боролись с насекомыми, стало ясно, что перед нами поставлена трудная, хотя и выполнимая задача — выжить в экстремальных условиях, вопреки то и дело возникавшим препонам! Оптимистическая, жизнеутверждающая цель, не правда ли? Так что в душе мы были готовы к испытаниям, и отключение тока не застало нас врасплох. Осталось лишь недоумение: почему ток не выключали, когда мы приехали, и выключили сразу, как только мы купили продукты?

В данном конкретном случае достаточно было вспомнить, как жили наши предки без электричества (а ведь они были менее развиты, чем мы!), и решение пришло само собой. Возникло даже вполне обоснованное сомнение в необходи-мости человечества напрягать мозги, чтобы изобрести электрический холодильник, когда решение столь просто?

Сделали же мы следующее: купили у уличных продавцов ведро кубиков льда, который на острове в ходу (лёд остро-витяне употребляют вместо воды для утоления жажды). Этим льдом мы пересыпали продукты в холодильнике, и он снова стал функционировать! Таким образом, мы были готовы мириться с «переменным» электрическим током!

Однако на следующий день гостеприимную виллу всё же пришлось покинуть, несмотря на то, что весь предыдущий день мы тщательно отмывали и оттирали все углы до блеска в надежде прожить под её крышей весь отпуск. Пределом терпения стало то, что у сына Арелии от укуса какого-то насекомого распухла нога, и несчастная мать, схватив в охапку сына и выписки из истории его болезней, со слезами на глазах умчалась на маршрутном такси к врачу. В связи с постигшим её несчастьем пришлось искать другое жильё. Вот почему вечером второго дня мы оказались в кемпинге, где и провели нашу третью ночь на острове.

 

Странное сооружение этот так называемый кемпинг. Очертаниями напоминает обыкновенный гараж, какой можно увидеть, например, в Казахстане: такой же низкий, накрыт плоской крышей, и ворота опускаются до земли. Кемпинг почему-то ассоциировался в моём сознании с хранилищем людей так же, как гараж является хранилищем автомашин. Вечером ты закрыл его, оставив содержимое на хранение, а утром открываешь, и вот вам — всё на месте: машина — если это гараж, или человек — если это кемпинг.

Комнаты в кемпинге без окон, поэтому освещение только от электрических светильников, половина из которых не работает — сам лично проверил, пощёлкав выключателями; деньги-то заплачены, зачем же сидеть в потёмках? В комна-тах прибрано, всё блестит, и стоит мёртвая тишина. Такое ощущение, что ты находишься не в жилом помещении, а в гробнице, как какой-нибудь Тутанхамон, только пока ещё не забальзамированный.

Однако и здесь душно, как на улице. Можно, конечно, включить вентилятор, подвешенный к потолку. Но вклю-чишь его, и через минуту-две становится невыносимо холодно и сыро. Знобит, и в носу свербит. Вот-вот чихать начнёшь. А дальше что? Простуда, конечно, и лечение. Да и гудит проклятый вентилятор! Гудит неимоверно громко, уснуть не даёт! Выключишь его, отогреешься немного — опять душно! Вот и провели мы ночь, словно вахту ночную отстояли, по очереди включая и выключая вентилятор.

Насекомые, правда, нас не покусали — не нравится им что-то здесь жить. Должно, понимают, что кемпинг на гробницу Тутанхамона смахивает, и не хотят свою короткую земную жизнь в гробу проводить. Не прельщает. А нам, хомо сапиенсам, куда деваться? Мы, человеки, согласны на всё, лишь бы не на улице, лишь бы не под открытым небом, где все нормальные насекомые живут.

Ванна, что стоит посреди зала, с дырками в днище и в боках. Заинтересовались. Анатолий высказал мысль, что по дыркам в ванну поступает сжатый воздух, и получается водный массаж с воздушными пузырями. Где-то раньше он читал об этом. И я тоже слышал про такое изобретение. Заманчиво! Ещё ни разу в жизни не приходилось купаться в ванне с пузырями! А тут случай выпал почти бесплатный, хотя, видимо, нами уже оплаченный, раз ванна посреди зала ничем не занятая стоит. Но что важно: ванна-то с дырками! Не каждый день такое бывает! Рискуем искупаться!

Быстро раздеваюсь и сажусь в ванну. До чего же холодная, зараза! Принимаю позу лотоса, ожидающего цветения во время холодной весны, и сижу терпеливо; надо же хоть раз в два дня провести вечер по-людски, а заодно и от аромата виллы отмыться! Тем более что такой сервис предложен!

Анатолий включает воду. Вода поступает хорошо. Это радует. Но холодная до невозможности, и это омрачает радость. «Ну, ничего! — утешаю себя внутренне. — Скоро пойдёт горячая вода, надо только немного потерпеть. Просто ванна давно не включалась, вот холодная вода и застоялась в трубах. Пройдёт холодная вода и пойдёт тёплая. И пузыри тоже будут — заплачено же за всё!» Сижу и терпеливо жду тёплую воду с пузырями. Нет проклятых пузырей, а вода всё холодней и холодней. Но, что интересно, поступать продолжает бесперебойно.

Продрог до костей! Выскакиваю из ванны, как кенгурёнок из сумки матери, и резво бегу в душ. Одно желание: согреть-ся под тёплыми струями воды. Но в душе вода тоже ледяная!

Анатолий высказывает догадку, что тёплую воду дадут утром. До утра ждать не решаюсь — больно долго. Хватаю махровое полотенце и жестоко тру себя везде, где только достаю. Тело начинает гореть огнём, но ступни ног ледяные. Быстро прыгаю в постель. Благо, кроме простыней есть и тёплые покрывала. Учли, значит, и такой случай! Позаботи-лись о посетителях! Видно, и до меня некоторые поселенцы пытались искупаться в ванне с пузырями, а потом быстро

прыгали под тёплое покрывало! Выходит, не первый я терпеливо дожидался пузырей в ванне, сидя в позе увяда-ющего лотоса! Были и другие! Мысль о том, что я не одинок в этом мире, согревала душу и замёрзшие внутренности.

Мы вселились в кемпинг вечером одними из последних, и нам поэтому достался неисправный кемпинг. У нас ворота до земли не опускаются: доходят до половины, становятся наперекос и со скрежетом заклинивают. Для нас это хорошо! В случае отказа можно выбраться наружу под воротами! Чай не баре, поклонимся! Было бы значительно хуже, если бы они опускались до земли. Представьте себе: вам утром надо срочно выходить из кемпинга, а ворота не поднимаются. Что делать? Звонить по телефону и вызывать службу? Ага! Позвоните! А что скажете? «Ола! Но компрендо!» То-то же! Телефон-то в кемпинге был — факт очевидный. Вот только работал ли он, утверждать не стану. Не рискнул я, честно говоря, трубку поднять, чтобы не наделать переполох, так как изъясняться по-испански не могу, а Арелия с сыном и вся женская половина расположились в другом кемпинге.

И Хосито с друзьями разместился не с ними. Вот и поговори тут! Одним словом, «но компрендо».

Но своё «ола» высказать мне всё же удалось, когда после утомительной ночной вахты у вентилятора, протиснувшись под воротами, я вышел погулять на свежем воздухе. Меня заметили и сразу направились в мою сторону два амиго, а может быть компанеро; до сих пор не нахожу различия в значениях этих двух слов. Я ещё подумал, когда увидел их: «Этим-то что не спится? Тоже у вентилятора дежурили, что ли?» Один амиго нёс жестяной котелок, полный льда, а его компанеро — блокнот и шариковую ручку. Для меня уже не было новостью, что в этой стране дьявольской жары лёд продают везде, а на улицах и подавно. Сами же мы вчера ещё покупали с рук целое ведро льда для холодильника! Что тут непонятного? Люди с утра бизнесом занимаются, лёд продают. Кушать, видно, хочется. Я их очень даже понимаю, потому что сам ещё не завтракал. Есть ужасно хочется, а наши компанеры в город поехали да что-то задерживаются.

— Ола! — радостно приветствую, как только они подошли.

— Ола! — отвечают мне дружно и тоже улыбаются; приятно, мол, в такую рань встретить воспитанного человека. Ну, поздоровались и шли бы дальше по своим делам, не держу ведь! Разговора-то всё равно не будет. Нет, стоят оба, лопочут что-то по-своему и отходить не собираются. Лёд, должно, купить предлагают. А я в ответ, как Арелия учила:

— Но компрендо!

Сказано же мне было не вступать в душещипательные беседы с местным населением. «Ола» — и достаточно! На всё остальное один ответ — «но компрендо!» Так что до тех пор, пока не вернётся из города Арелия, разговора у нас, господа амиги, не получится! Гуд бай, как говорится! Гуляй-те, пока солнце ещё не высоко поднялось, и дышите полной грудью, пока воздух не раскалился до невозможности!

Однако амиго, который с шариковой ручкой и блокнотом, не понял, видимо, мою мысль, что хватит, мол, разговаривать и пора бы уже гуд бай делать, и тычет пальцем в блокнот: смотри, мол, дружище, лёд по сниженным ценам продаём! Как интуристу — скидка! Заманчиво, если со скидкой-то. Ну, что там у вас? Смотрю из вежливости в блокнот и вижу три крупные буквы. Глубоко-то в смысл не вникаю, к чему мне это? Всё равно покупать не буду! Что зря глаза пялить? Но из приличия киваю им, принято, мол, к сведению. Спасибо за информацию. Ну, а дальше — как Арелия инструктировала:

— Но компрендо, — повторяю и дружелюбно улыбаюсь.

Но компанеры взволновались почему-то, услышав моё конкретное заявление, и, перебивая друг друга, стали поспешно сообщать мне что-то; должно, начальную цену сбросили. Но вежливо так, убедительно. Наблюдать такую воспитанность — одно удовольствие! Ну и я тоже не в грязь лицом: киваю вежливо, всё мол понял, господа компанеры. Как не понять? Всё до предельности ясно! И стою на своём:

— Но компрендо!

Жалко мне вас, дорогие амиги! Понимаю, заработать да поесть хочется. время подошло уже. Но у меня, извините, установка. Мне её неукоснительно выполнять следует.

Посмотрели амиги вопросительно друг на друга, на меня поглазели, пожали плечами, хмыкнули и с миром отошли.

«Ну, — думаю, — слава Богу, отбился! Всё равно, не мне так другому кому-нибудь лёд продадите. Без денег, надеюсь, не останетесь, позавтракаете. Приятного вам аппетита!»

Нет ничего более печального, скажу я вам, чем беседовать с хорошими людьми, когда ни одного слова не понимаешь, и они тебя тоже ни-ни, и только по жестам и движению рук догадываешься, что они тебе сказать хотят. Врагу такой беседы не пожелаешь! Утомился я только от их сервиса со льдом. Слава Богу, ушли. Похожу ещё по двору, подышу.

Ага! Рано обрадовался! Походили эти два амиго по двору, походили, даже в некоторые кемпинги позвонили, и снова ко мне подходят. И опять второй компанеро мне под нос блокнот свой суёт. На этот раз молча, без «ола». Обиделся, должно, что не купил я у них ни грамма льда. И в кемпингах тоже никто не купил. Я видел. Должно, много за лёд просят.

Однако, люди добрые, что же это делается? Я же ясно дал понять: «Но компрендо!» Не куплю, значит. И они, вроде, со мной согласились. Зачем же заново разговор затевать? Не буду я их лёд покупать! Сказал, не буду, значит, не буду!

Но, душа-то мягкая: начинают сомнения донимать. А что если здесь что-то не так? Уж больно напористо компанеры товар предлагают. Ладно, Бог с вами, ребята. Попробуем разобраться с этим делом. Может, и не так всё сложно, как вначале показалось? Зачем спешить с выводами? Так. Ну, что там у вас? Поглядим.

Всматриваюсь внимательно в блокнот и замечаю, что первая буква «s» и не буква вовсе, как до этого показалось. Она больше на цифру пять смахивает. Ага! Значит, и вторая будет не буква «q», а цифра девять! Такс! Ну, а с третьей и вовсе просто — это цифра четыре! Итого, пятьсот девяносто четыре! …Что? Ничего себе, цену заломили! Льда-то всего ничего осталось, да ещё тот амиго, который без блокнота, не стесняясь моего присутствия, нагло запускает в котелок руку, выгребает кубики и засовывает себе в рот! Это надо же настолько совесть потерять?! Хоть бы для приличия отошёл в сторону! Или отвернулся! Нет! Стоит передо мной и нагло пожирает продаваемый им лёд! Да ещё в глаза заискивающе невинно заглядывает! Детский сад, да и только! И хоть жарко уже стало и холодненького хочется, но стою на своём:

— Но компрендо, — вежливо, но твёрдо заявляю, чтобы они могли уяснить, что не нужен мне их лёд, зря только время со мной теряют; в другом месте давно бы уже продали.

Нет, конечно, купил бы я немного льда, наверное. Да, во-первых, никак в толк не возьму, что за цена такая? Пятьсот девяносто четыре песо — это же больше десяти евро! Где-то около пятнадцати будет! На кой чёрт мне такой лёд, хотя предлагают компанеры, вроде, по сниженным ценам? А если первый знак всё же не цифра пять, а всё же буква «S»? Тогда это целых девяносто четыре доллара! Или более семидесяти евро! С ума сойти! Это ж надо так задрать цены и навязчиво предлагать купить! Что ж они думают, что я считать в уме не умею? Как-никак, а за четырнадцать лет учёбы таблицу умножения выучил, наверное! … А может, это какие-нибудь другие доллары, не американские, а помельче? Бывают же другие доллары! Точно знаю, что бывают! Канадские или австралийские, например. Впрочем, какая разница! Песо у меня всё равно с собой нет, не успел я мои евро на их песо разменять. А евро я привёз в крупных купюрах, и один в отсутствие моих компаньонов показывать их не буду, если жить долго собираюсь. Ладно, обойдусь как-нибудь без их льда. Вот приедут из города Арелия и Хосито, пусть они поторгуются, если хотят. Всё равно все наши наличные песо у них на руках. И пусть заодно поинтересуются, на каком основании так взвинчены цены. Плохо только, что ребята уехали в город и неизвестно когда вернутся.

Компанеры ушли, и я с облегчением вздохнул: слава Богу! Теперь-то уж точно не вернутся! Что с меня взять кроме «ола»? Одно слово — но компрендо! До чего же навязчив торговый люд иногда бывает! Привяжется к тебе: купи да купи! А если я не хочу покупать? Может, я свои деньги на что-то другое коплю? А ему и дела до этого нет! Одна мысль терзает: «Купи да купи!» Будто, если я не куплю, зачахнет он с зелёной тоски или помрёт с голоду! Нет, ни за что на свете не хотел бы я быть на месте торговцев! Тоска пожизненная с нервотрёпкой впридачу, и больше ничего!

Однако пока я глубокомысленно размышлял о торговой профессии, гуляя по дворику, ситуация изменилась и никак не в мою пользу. Эти два амиги, с которыми я только что вежливо попрощался, снова появились в конце улицы и не одни, а вели с собой двух компанеро! Их теперь, стало быть, уже четверо, и это кое-что значит! «Эх! Надо было мне уйти в кемпинг и закрыться, пока их не было. Сейчас подойдут и опять начнут непонятные торги. Да хоть бы одно понятное слово сказали! А то балаболят, балаболят, наговорят целую кучу слов, а в голове никакой ясности не образуется, только давление поднимается. А привязались-то как, Господи! Вон, двоих с собой ведут! Решили, должно быть, что вчетвером уж наверняка заставят меня купить их поганый лёд! Будто я единственный покупатель на всём острове остался, и им некому больше свой лёд продать! Нет уж, дудки, дорогие мои амиги! Потрудитесь-ка сперва убедить меня купить ваш лёд, а я ещё подумаю, стоит ли мне его у вас брать, раз вы такие назойливые!»

Уходить в кемпинг поздно, они уже заметили, что я стою во дворе. А драпать трусливым зайцем, не испытав силу противника и не показав свои бицепсы, я как-то не привык. С детства у меня такая установка выработалась: не бояться ничего, а идти и выяснять отношения, как бы страшно ни было. «Эх, была не была! — решаю. — Придётся, видимо, поговорить с вами, ребята! Не моя в том вина! Хоть и не разрешала Арелия ввязываться в разговоры, а придётся! Что поделаешь — сами напросились». И как только принял я такое решение, так сразу укрепился духом. Выхожу враз-валочку на площадку, что между кемпингами, и принимаю стойку борца на борцовском ковре: ноги на ширине плеч, руки слегка в стороны и полуколесом. Один против четырёх стою и спокойно их подхода дожидаюсь.

Идут. Все как на подбор одного роста, на всех кремовые безрукавки одного пошива, а из-под рубашек животы-арбу-зы разного размера выпирают. Сами приземистые и на голову ниже меня. Что ниже — это мне на руку: в случае чего смотреть на них сверху буду. Взгляд сверху впечатляет. А если разговор круто пойдёт, легче будет справиться. Но что их четверо, это плохо. Многовато на одного получается.

Компанеры между тем решительно приближались, и вскоре я уже мог детально рассмотреть их. Вон тот, что гордо вышагивает впереди остальных, живот аж через ремень свисает, должно быть, главный у них. Да! Так и есть! Вон и пистолет у него на поясе болтается ... Что? Ничего себе! Да что ж это они задумали? Уж не решили ли деньги за их поганый лёд под дулом пистолета с меня стряхнуть?

И это у них свободный рынок, свободная торговля и конку-ренция называется? Ну, не извращенцы ли?

После обнаружения оружия у главного амиго стало ясно, что разговор предстоит обстоятельный, и я по-настоящему пожалел, что не скрылся заблаговременно. Но теперь, когда они находятся уже недалеко, каяться было поздно. Итак, будь что будет! Бог не выдаст, свинья не съест! Постою за свободу рынка и права зарубежного покупателя на их извращённом острове!

В крутом разговоре что главное, спрошу я вас? Главное — не идти на поводу у противника. Поэтому в предстоящих переговорах решаю сыграть ведущую скрипку. Для этого, лишь только они подошли, беру инициативу в свои руки:

— Ду ю спик энглиш, пли-из? — бодро вопрошаю, и при этом слегка покачиваю носком правого туфля, чтобы пока-зать им, что я мужик ещё тот, не трусливого десятка. Хоть и много вас, компанеры, но постоять за свои права сумею!

Услышав конкретно поставленный вопрос, компанеры растерялись поначалу, но, преодолев шоковое состояние, быстро-быстро залопотали вразнобой, и мне стало ясно, что с английским у них нелады: не только не спикают, но и ничерта не смыслят в этом языке. Нуль полный, в общем.

«Хорошо, — думаю, — тогда поговорим с вами, ребята, по-другому!» И опять с вопросом:

— Тогда, быть может, ду ю спик джомен, пли-из? Шпрехен зи дойч, говоря проще, или как? Джомен-то всем известная нация! Должны бы знать их язык для всемирного общения и культурного обогащения, если не в пещерах живёте!

Батюшки! Что тут началось! Ещё громче загалдели, да что толку-то? И так ясно — не шпрехают и по-немецки! Не знают дойче спик! И что за народ такой, эти островитяне?

Как они, вообще, тут без языков живут? Уму непостижимо!

Уяснил я для себя печальную жизнь островитян и делаю третью попытку на сближение, бросаю последний спаси-тельный козырь:

— Ду ю спик рашен, пли-из? А говорите ли вы, скажем, по-русски? Куда уж проще! У нас в России любой сопливый пацан по-русски свободно говорит и понимает! А вы как?

И, сказав это, внимательно наблюдаю за ними: должны же они хоть один международный язык знать! Нет! И рашен не знают! В отчаянии за безъязыковую жизнь несчастного народа быстро наговариваю наводящие слова:

— Катюша! …Калинка! …Калашников!

При слове «калашников» компанеры дружно отступили на шаг назад, набычились и стали с пристрастием обшаривать меня недобрым взглядом с ног до головы. И я нутром почувствовал, что назревает международный конфликт с возможным переходом в холодную войну. «Э, нет, ребята, — думаю сам себе. — Так мы не договаривались! Это мне ни к чему!

Я человек мирный и всегда выступал против войны. Ещё с детского садика, когда мы, взявшись за руки, всей группой дружно пели: «Ми мийные юди, но нас банипоис стаит на запасной путе!» Вот! И пусть там стоит!»

Однако, что же мне делать? И я решил изменить тактику выхода на контакт с островитянами, для чего, собравшись с духом, запел дребезжащим высоким фальцетом:

— Калинка, калинка, калинка моя! В саду ягода малинка … ну, и так далее ещё пару строк.

Компанеры удивлённо переглянулись, пожали плечами и перестали бычиться. Но в смысле общения сдвигов всё равно никаких. Не знают «рашен», хоть ты тресни! Я бы на их месте сквозь землю от стыда провалился! А им хоть бы что! Да ещё тот амиго, что с шариковой ручкой, вместо того, чтобы языки с прилежанием изучать, опять блокнот мне под нос суёт! Ну, не наглец ли? Тут уж я не выдержал:

— Но компрендо! — рявкнул во всю глотку, раз он до сих пор не понял, что надоел мне уже с глупыми выходками. — Достал ты, компанеро, с утра пораньше со своим дурацким блокнотом! Что, перед своими амигами рисуешься, храбрец? Сказано же тебе было: «Но компрендо!» Или ты и свой язык перестал понимать? Голова на солнце перегрелась?

На этот раз он, кажется, уразумел, какую мысль я ему постоянно внушаю, и больше в переговоры уже не встревал.

Беседа не получилась. Не готовы оказались компанеры. Какое-то время стояли они, уныло понурив головы, не зная, что им предпринять. Наконец, толстый амиго, главный их компанеро, почесав в задумчивости арбуз под кремовой рубахой, обратился к остальным с зажигательной речью. Те как по команде повернулись в сторону строившегося рядом с кемпингами дома. На лице главаря появилась злорадная улыбка: видно было, что амиго обрадовался. Он сказал ещё что-то, и его компанеры стали дружно кричать.

На верхней площадке дома неведомо откуда появился человек. Компанеры прокричали ему что-то, и тот, согласно кивнув в ответ, стал кричать дальше. К нему подошли три человека, и один из них стал пререкаться с толстым амиго, что стоял на земле, так что мне представилась возможность немного отдохнуть от бестолковых переговоров. Пусть, думаю, друг на друга покричат. Может, договорятся меж собой без меня как-нибудь. Всё равно же я «но компрендо».

Вдруг амиго, что стоял наверху, стал кричать громче, и я догадался, что это он обращается ко мне. Для прояснения обстановки прибегаю к испытанной мною тактике, задаю ему пробный вопрос:

— Ду ю спик энглиш, пли-из, или нет? Только честно!

Так прямо в лоб и спросил, чтобы, значит, поставить крест на переговорах, если и этот амиго не может по-человечески изъясняться. И, не поверите, сдвинулось с мёртвой точки! Тот амиго, что наверху, оказывается, спикает по-английски! Не то, что остальные компанеры на острове!

Я воспрянул духом! Не все, оказывается, в этой стране безграмотные! Есть и знающие люди! Поговорим, значит, по-людски, как жентельмен с жентельменом!

А он такой радостный, смеётся, должно, единственный знаток языков на острове остался, и очень уж ему хочется с зарубежным гостем по душам поговорить! Не каждый день, видно, знающий человек ему попадается, с кем по душам поговорить можно! Остальные-то все «но компрендо»! И вот смеётся он и кричит на всю улицу:

— Ес! Ес! — и в подтверждение добавляет, — Мани, мани!

Вот чудак человек. «Мани, мани». Стоило бежать с другого конца стройки, чтобы сообщить мне эту новость? Кто же не знает «мани»? Я и сам отлично знаю, что им нужны мани, которые в моём кармане. Однако неужели я всё же должен купить их поганый лёд? На каком основании они это требуют? Меня, что, лишили права выбора? Ну и порядочки!

Я попытался проанализировать возникшую проблему: действительно, какая-то дикая, прямо скажем первобытная, торговля получается! Главное дело — силком! Хочешь, не хочешь, а бери! Что-то не припоминаются мне примеры подобной торговли в мировой истории. Рэкет что ли? Да и этот, который с котелком, не уймётся никак: рука туда-сюда так и снуёт, доставая из котелка последние кубики льда! Что же это получается: и льда-то уже почти нет, съел гад, а цена прежняя? Или, может быть, у них такие правила, что полный котелок они принесут, когда я им деньги дам? Впрочем, что я голову себе морочу? Платить-то мне всё равно нечем! Так сейчас им и скажу. Может, поймут, в чём дело и уймутся. На нет, как говорится, и суда нет.

— Но мани! — твёрдо заявляю, чтобы они могли уразуметь, что не в состоянии я заплатить за их лёд, потому что деньги у меня в евро-купюрах, а песо-денег не имеется вовсе.

А этот-то, знаток английского языка, что наверху дома, вдруг как засмеётся, да так весело, будто я ему смешной анекдот рассказал или новый «Мерседес» просто так подарил. Насмеялся он вдоволь, и говорит:

— Но мани — гоу он! — что на нормальном человеческом языке означает: коль нет денег, покинь это место, не маячь перед глазами! Пшёл вон, говоря короче.

«Ничего себе торговля!» — думаю, а самому нехорошо как-то сразу стало, и в животе подозрительно заурчало. Взяло тут меня великое сомнение: а вдруг всех нас, по-испански не говорящих, и впрямь, на убийственную жару выгонят? Вон их сколько! И наган! Наган — это весомо! И что за глупые порядки заведены на этом острове? Главное, по-людски

сказать, разъяснить толком не могут, а гонят вон! За что?

Компанеры, стоявшие со мной на земле, услыхав приговор переводчика, засуетились, стали наперебой что-то громко лопотать и интенсивно размахивать руками. Чувствую, что переговоры подошли к наивысшей точке. Представил я, как выйдем мы из кемпингов на убийственную жару, вынесем наши узелки и чемоданы ... Плохо мне как-то сразу стало, и понял я, что не до разборок тут. Надо остановить как-то этот беспредел, эту средневековую расправу над гостями из-за рубежа, попытаться уговорить их, чтобы не выгоняли из кемпингов, пока не вернутся наши ребята из города и не разберутся, в чём тут дело, где собака зарыта. А раз так, придётся напрячь остатки моих мозгов и вспомнить пару подходящих по ситуации английских диалогов из тех, какие я прилежно учил в средней школе. Надо уговорить их как-то подождать с деньгами! Хоть недолго! Всё не на жаре стоять, а под крышей в тени хорониться.

— Но, но! — вежливо повёл я диалог со старшим компанеро через того амиго, что стоял наверху и всё ему переводил. — Ай донт гоу он! Итс нот посыбл! Выходить на улицу при такой жаре никак нельзя, господа амиги! Жарко потому что! Уф – уф! Заболеть можно!

Да им-то что за дело до жары? Что они в ней понимают, когда родились здесь? Для них это обычный летний день. Комфорт, можно даже сказать. А тут ещё амиго переводчик, что наверху, осатанел вконец. Орёт, зараза, будто его режут:

— Но мани — гоу он! Но мани — гоу он!

Противно слушать! Не хочет, значит, менять своего мнения, нехороший человек! А ещё переводчик называется, объединитель языков и народов! Да сгорел бы ты вместе со своим английским языком, не знал бы ты его лучше совсем! И без тебя как-нибудь договорились бы с мужиками! Живые ведь люди, понимать должны! Ишь, раскудахтался, попугай!

Порылся я основательно в своей голове, в тощем моём английском словарике поковырялся, и выдал всё, что смог там найти:

— Плиз вейт, — вежливо обращаюсь к главарю, чтобы тот проникся создавшейся ситуацией и уразумел, наконец, в чём гвоздь проблемы, где собака-то зарыта. — Май френдс кам фром сити энд пэй фор ол! Ай донт гоу он! — приедут, мол, ребята и разберутся с вами, а я никуда не гоу, а останусь в кемпинге, потому что на улице жарко.

Сказал я так и принял первоначальную стойку — руки колесом, ноги на ширине плеч. «На этом запас английского языка закончился, — успел ещё подумать. — Если и дальше непонятки будут продолжаться, то придётся говорить на языке «жестов», то есть руками и ногами».

И только я успел так подумать, как вижу, переводчик мой озадачился и перестал рьяно пререкаться с начальником амигов. Да и начальник сник сразу и прекратил активно атаковать меня. Остыли и компанеры. Побеседовали они ещё немного меж собой о чём-то, а потом начальник и трое амиго, что пришли с ним, нехотя поплелись восвояси туда, откуда появились. И я сразу догадался, что не придётся нам «гоу он» из кемпинга. Пронесло, значит.

А часа где-то через полтора вернулись из города наши компанеро и сказали, что им удалось найти неплохое и относительно дешёвое жильё, и надо поторопиться, а то его могут занять другие туристы.

Когда мы подъехали к шлагбауму, к нам снова подошли те двое компанеро, что со льдом, блокнотом и ручкой, и пока-зали нашему гиду свои «мемуары» из трёх букв. Коротко переговорив, Арелия достала портмоне, отсчитала деньги и отдала «писателям». Довольные, что добились своего, они злорадно ухмыльнулись и подняли шлагбаум.

— А лёд? — спросил я Арелию. — Почему они не отдали лёд?

— Какой лёд?

— Тот, за который ты им только что заплатила!

Она недоумённо захлопала чёрными ресницами знойной островитянки и, так и не поняв моего вопроса, ответила:

— Мы не освободили кемпинг до восьми часов утра. За это нас оштрафовали на пятьсот девяносто четыре песо.

А-а! Вот, оказывается, к чему они постоянно клонили! Так бы сразу и сказали! А то всё с блокнотом да с намёками! Выходит, и пистолет здесь не причём. Старший охранник он у них! А старшему по уставу с пистолетом быть положено!

Впрочем, лёд нам бы сейчас не помешал. Жара поднялась невообразимая, и всё, что было вокруг — и дома, и пальмы, и даже асфальт — всё плавало в зыбком слоящемся мареве.

А снимок этот я сделал сразу, как только меня оставили в покое охранники. Те компанеро, что работали на площадке дома, увидев, что я направляю на них объектив фотоаппара-та, тут же без всякого «пли-из» приняли позу трудового братства, положив руки на плечи друг другу. Так и запечат-лелись они: в строительных касках на фоне южного неба.

С тех пор прошло много лет, но с годами я почему-то всё больше склоняюсь к тому, что тот амиго, строитель и переводчик, когда я говорил ему по-английски, не очень-то хорошо понимал мою речь. Не такой уж я крутой специалист по части английского языка, чтобы быть уверенным в правильности изложенных мною мыслей. Скорее наоборот. Мне теперь всё больше кажется, что ему просто стало жаль нас. Они-то, строители, имели специальную защиту от палящего солнца, а у нас ничего не было. Мне теперь даже кажется, что ему с самого начала не хотелось, чтобы мы «гоу он», даже если бы у нас не оказалось в наличии «мани».

И вообще: не приведи, Господь, ехать куда-то без языка! Врагу не пожелаю!

 

↑ 2589