В. Шнайдер

4

Проводив на работу Светлану, Дубов планировал отправить в школу сына и поехать к родителям. Но после раздумий на балконе и тихушного ухода в школу сына настроение стало ни к чёрту, и он решил отложить поездку на завтра.

Попив крепкого горячего чая, он принял ванну и, укутавшись в махровый халат, включил телевизор. Хотелось отвлечься от мыслей, разогнать с души хмарь. Но не получалось. Минуту-другую он следил за событиями на экране, а потом вновь возвращался в пучину безрадостных мыслей. И как заноза в пятке, засела мысль в голове: что делать, если Светлана заговорит о расставании? Шесть долгих лет он как бы находился на каком-то зыбком, гиблом месте и мечтал о надёжной суше. И вот, наконец-то, он ступил на неё. Всё, мечта сбылась! Ан нет, рано возрадовался, не твердыня еще под ногами. А где твердыня, да и найдёт ли он её вообще, он теперь не знает.

Выключив телевизор, Дубов прошёлся взглядом по корешкам книг, заглянул в сервант. Из-под аккуратной стопки полотенец выглядывал торец фотоальбома. Вытянув его, Дубов уселся в кресло и стал просматривать фотографии. По ним можно восстановить всю семейную историю, пропутешествовать по таким закоулкам памяти, которые, казалось, давно недоступны.

Вот его школьные фотографии, вот Светлана, их свадьба, много снимков с разных праздников. Вот они с Сашей, когда ему ещё и месяца нет. Боже, как время летит! Этому фото уже девятнадцать лет! А кажется, это было недавно. Очень много фотографий, на которых запечатлены разные периоды и события жизни сыновей: садик, дни рождения, приём в октябрята, пионеры, школьные лагеря. Колиных фотографий, конечно, меньше, потому как он моложе брата на пять лет. Да и Светлане было не до них, когда одна воспитывала двоих детей.

Просмотрев альбом, Дубов захлопнул его и тяжело вздохнул. В очередной раз провела его память по тропе прошлой жизни. И бог знает, в который раз ему захотелось отмотать жизнь назад лет эдак на двенадцать и начать её по-новому, по-хорошему. Но это только желание: жизнь пишется сразу набело. А жаль.

Убирая альбом на место, Дубов ощутил, как что-то мешает лечь альбому на прежнее место. Приподняв полотенца, он увидел у стенки пакетик из-под фотобумаги, туго набитый фотографиями. Без всяких мыслей он взял его и вытащил первый попавший снимок. И едва глянул на него, как дыхание осеклось, кровь хлынула в голову, руки и ноги мелко затряслись – на снимке Светлана с незнакомым мужчиной. Она держит его под руку и прижимается к нему, почти опустив голову на его плечо. Он выше её на голову, стройный, холёный. Оба улыбаются. На Светлане безрукавное, с большим декольте, плотно облегающее стройную фигуру платье.

На обороте фотографии почерком написано: «Алупка, июль 1985».

На ослабевших трясущихся ногах Дубов прошёл к креслу, сел. Вытащил из пакета все фотографии – их оказалось несколько десятков – и разложил на коленях. Откинувшись на спинку кресла, он запрокинул голову и, делая глубокие вдохи, стал успокаивать дыхание. В висках стук, в голове шум, как в машинном отделении теплохода, сердцу в груди тесно.

Волнение улеглось не скоро, но на смену ему пришла жуткая усталость. Дубов почувствовал себя так, как будто один за смену свалил деляну леса. Отяжелевшими и почти негнущимися пальцами он достал сигарету, закурил. Первый раз в жизни закурил в квартире и даже не заметил этого.

«Изменяла… изменяла… – пульсировало в голове. – Господи!.. Что же, как же?!. Лучше бы я этого не знал… Ну зачем, зачем ты, Господи, дал мне это знать. Зачем?.. Как же теперь жить-то?»

В колонии и на поселении Дубов иногда допускал мысли, что Светлана встречается с каким-нибудь мужчиной. Но это всего лишь мысли – они беспочвенны. Он понимал, что Светлана молода, привлекательна и природа требует своё. Но в душе-то всё-таки надеялся, что не станет она ему изменять.

Однажды товарищ по несчастью получил от своей родни письмо, в котором те писали, что его жена гуляет почти в открытую. Очень сильно тот переживал.

- Вот тварь! – рычал он, скрежеща зубами. – У всех на виду шалавится! Ну, понятно, хочется. Чеши ты её, но только так, чтобы никто не знал. Чтоб мне потом, когда вернусь, в глаза никто не колол, что я чужой кисель хлебаю! Курва блудливая!

И Дубов был согласен с его логикой – греши, бери от жизни, но чтоб об этом никто не знал. А Светлана даже фотографии в квартиру принесла. Зачем? Чтоб дети видели?

Последний раз на личном свидании в колонии Светлана была у него в августе восемьдесят пятого. Получается, как раз после курорта. Если бы он мог тогда знать, что обнимает и целует свою жену после объятий чужого мужчины! От этой мысли Дубова аж затрясло.

Затушив сигарету о коробок, Дубов принялся внимательно рассматривать снимки. И чем дольше это делал, тем тяжелее становилось на душе.

«Алупка, июль 1985… Евпатория, июнь 1986… Ялта, июль 1987.., –- читал Дубов. – Каждый отпуск проводили вместе… по-семейному. А детей она, интересно, с кем оставляла?.. Курортное, июль 1988… Так… она же, вот… только…» Мысль оборвалась.

С трудом переведя дыхание, Дубов встал, фотографии, соскользнув с колен, рассыпались по полу. Как в тумане он подошёл к балконной двери, открыл её. В комнату тут же, словно стоял у двери и ждал, когда её отворят, ворвался ветер. Одним порывом он перевернул часть фотографий, сбросил с телевизора газету, разметал по комнате лежавший у кресла сигаретный пепел и затаился.

Холодный, сырой, осенний воздух осыпал тело пупырышками. Закрыв глаза, Дубов начал вдыхать медленно и глубоко. От сильного волнения сердце стало покалывать.

«Столько лет! Столько лет она вела двойную игру, – мысленно возмущался Дубов. – Как же ей совесть-то позволяла? Зачем она делала это у детей на виду? М-м-м!.. Ужас. Что делать?.. Всё, конец… Неужели между ними любовь?.. Конечно. Если б не было любви, то столько лет отношения они бы не смогли поддерживать. Да и фотографии бы не хранили… как сокровища».

Закурил. С неба сыпал мелкий редкий дождь. Ветер суетился, его порывы стали чаще и мощнее. По улице, разгоняя лужи и пугая лавирующих между ними прохожих, то и дело проносились учумканные грязью машины. Особенно быстро носились такси. Неожиданно на перила балкона сел голубь. Неподвижно стоящего Дубова он, видимо, принял за что-то неживое. Дубов покосился на голубя. Тот, в свою очередь, осмотрел человека, покрутив головой – одним глазом, потом другим. И убедившись, что опасности нет, немного прошёл по перилам, спустился на пол балкона, короткими перебежками подошёл к двери и, подёргивая головой, стал заглядывать в квартиру.

Наблюдая за птицей, Дубов почувствовал, как сильно замерзли ноги. Опустив взгляд, он увидел, что стоит босиком. Стоило ему только шелохнуться, как голубь испуганно взлетел.

5

- Ничего себе! – удивился Коля, зайдя на кухню. – Ты насмолил. Сало коптить будем или колбасу? Даже в прихожей дышать нечем. Ты чего?

- Мать во сколько приходит с работы? – вместо ответа спросил Дубов.

- Ну-у… где-то около шести.

- Успеем, проветрим.

Пообедав, Коля ушёл во двор. Дубов, раскрыв для проветривания форточки и спрятав на балконе фотографии, включил телевизор. Но какое там кино, от волнения он не мог усидеть на одном месте и минуту. То и дело вскакивал и начинал нервно метаться по квартире. Пытался сосредоточиться, обдумать со всех сторон сложившуюся в семье ситуацию, решить, как вести себя со Светланой, и вообще – как быть и что делать? Но не получалось. Мысли, словно искры, появлялись внезапно и так же внезапно исчезали. И не поймать. Голова раскалывается не понять от чего – от курева и чифиря или от переживания? Наверное, от всего вместе.

Прихода Светланы он ждал со страхом. Сейчас, пока её нет, раскол в их отношениях невидим, но с её приходом он станет явным. Дубов хотел этого и в то же время нет. Своей жизни вне семьи он просто не представлял. Ни раньше, ни сейчас. Все его планы и мысли на настоящее и будущее были связаны только с семьей.

И хотя Дубов ждал появления Светланы ежесекундно, трель дверного звонка заставила его вздрогнуть. Его как током дёрнуло. Сердце, казалось, с места рвануло вскачь. Сделав несколько глубоких вдохов, Дубов открыл дверь.

- Фу-у! – сморщилась Светлана, – табачищем-то прет. Ты что курил в квартире?

Дубов состроил виноватое лицо.

- Прости, но… понимаешь… сердце что-то придавило, – соврал он.

- Тем более незачем было курить.

Разувшись и позволив Дубову снять с себя плащ, Светлана прошла на кухню и стала вытаскивать из сумки продукты.

Следуя за супругой, Дубов вновь почувствовал внутри нервный мандраж, и обида за измену захлестнула разум. Прислонившись плечом к косяку, он стал лихорадочно соображать: начинать разговор о фотографиях или нет? Голос ревности требовал выяснения отношений, а страх услышать правду и требования развода не давал заговорить.

- Кстати, чего это вдруг у тебя сердце забарахлило? Ты никогда на него не жаловался, – и даже не глянув на мужа, Светлана направилась в зал.

- Рано или поздно всему приходит конец, – чуть посторонившись и с трудом сдерживая волнение, проговорил Дубов.

Светлана никак не отреагировала на его слова. Немного помедлив, как бы решая идти ему за Светланой или нет, Дубов прошел следом. Два чувства к жене – любовь и ненависть – такую в душе создавали тряску, что аж сердце заходилось, не говоря уж о рассудке.

Любит ведь он её, любит как никогда! Но измена, можно сказать, в открытую, это… нет, словами это не высказать.

Взяв с трельяжа пульверизатор, Светлана, разбрызгивая духи, прошлась по залу и спальне.

- Набери мне, пожалуйста, ванну, – попросила она, избегая смотреть на мужа. Дубов прошёл в ванную комнату. Включив воду, сел на край ванны.

«Надо же, – подумал, усмехнувшись, – бухгалтер так марается на работе, что по приходу домой срочно принимает ванну… так бы сказала, что подмыться надо».

Ревность переполняла душу и мутила рассудок.

«Что же делать-то, что делать?! Если начать разговор, то это всё, стопроцентный развод, конец семье. А если промолчать, сделать вид, что ничего не знаю, может тогда со временем уладится? А если нет? Если они будут продолжать встречаться, тогда что? Нет, рогоносцем я не хочу жить!.. Ну, что же делать?!. Господи, как все красиво планировалось, и как гадко всё вышло. Ведь я за свои грехи получил сполна, так за что же ты меня ещё-то наказываешь?»

В надежде хоть как-то охолонить мысли он сунул голову под струю холодной воды. Немного полегчало.

Пока Светлана принимала ванну и готовила ужин, Дубов сделал с сыном уроки и проиграл ему несколько партий в шашки.

- Ты поддаёшься, что ли? – удивлённо спросил Коля после очередной победы.

- Что? – растерянно переспросил Дубов.

- Ты поддаешься или как?

- Да почему… нет… но… не в форме чего-то.

Ужин и остаток вечера прошёл в каком-то гнетущем молчании, по крайней мере, для Дубова. Коля уединился в свою комнату, Светлана, включив телевизор, занялась вязаньем. Дубов не знал, куда себя деть: к телевизору – не смотрится, на балкон – накурился уже до тошноты. Приняв ванну, попробовал занять себя чтением – не получилось, пробежит глазами страницу и не помнит, о чём написано. Отложил книгу. Сидеть истуканом на одном месте невмоготу. А Светлана как бы ни замечает его метаний – петляет да иногда поглядывает на экран.

Пока Дубов в очередной раз выскакивал на перекур, Светлана легла спать. Перед ним встала новая дилемма: ложиться спать в зале на диване значит дать ей понять, что он всё знает. Разделить ложе с ней как ни в чём не бывало – не получится. Даже простая близость с супругой, не то что прикосновение, вызывает в душе такую бурю, что хоть в петлю лезь.

Как же быть? Что делать?

«Ну, почему же она молчит? Если она всё для себя решила, сделала выбор, то почему не расставит точки? – терзался Дубов. – Самой-то ей каково вот так… Господи! Ну, уж если она решила рвать, то пусть рвёт! Не мочальте душу! Но я молю тебя: не допусти этого!»

И снова балкон – сигарета, кухня – чифирь.

«А может мне всё-таки переломить себя и сделать вид, что всё нормально? – размышлял он. – Это даст ей возможность одуматься, взвесить всё спокойно и обстоятельно… у нас же дети, семья… Ну, а ЭТОТ – так он мысленно окрестил любовника жены – с ним… время вылечит. Её тоже понять можно: молодая, жизнь идёт, а мне девять лет дали… Вот только зачем афишировала, зачем фотографии в дом… М-м!»

И снова балкон – сигарета, кухня – чифирь.

В спальню он прокрался далеко за полночь. Осторожно лёг. Светлана лежала лицом к стене. Близость некогда родного человека усилила терзания. Два чувства бесились в нём – любовь и злость. А может не любовь, а простое самолюбие собственника, которого лишили чего-то без разрешения?

Сна - ни в одном глазу. Обнять бы её, приласкать, но как? Ведь наверняка всего лишь несколько часов назад это делал другой мужчина. Сдержав тяжёлый вздох, Дубов повернулся к жене спиной.

За окном полусонный дождь. Его монотонная, чуть слышимая дробь по карнизу, как дробь пальцами по столу в минуту задумчивости.

6

Кое-как дождался Дубов утра. А стрекот будильника для него был как разрешение спрыгнуть с дыбы. Не ночь, а сущий кошмар. Ни на минуту не удалось сомкнуть глаз. Все бока отлежал. На несколько раз прокрутил в мыслях свою жизнь от начала и до вчерашнего дня. И в который раз до мельчайших подробностей проанализировал все припомнившиеся грехи и проступки. И ещё раз убедился: «как мало пройдено дорог, как много сделано ошибок».

Заглушив будильник, Дубов быстро вскочил, набросил на плечи халат, сунул ноги в шлёпки и скорее на балкон курить.

Во время завтрака Светлана спросила:

- К родителям когда собираешься ехать?

- Наверное, сегодня, – не сразу ответил Дубов. – Колю спроважу в школу да поеду.

- Надолго?

- До вечера побуду, – немного подумав, спросил. – А может мне их к нам пригласить? Накроем стол, посидим. Вы-то с ними когда последний раз виделись?

- Саша перед уходом в армию ездил к ним и Колю брал с собой.

- А ты?

- Среди недели-то, я думаю, не совсем удобно застолья устраивать, – после непродолжительной паузы заговорила Светлана, оставив вопрос мужа без ответа, – завтра же на работу вставать. Если приглашать, то на субботу. И стол хороший приготовить, и потом отдохнуть.

«Наверное, они всё знают, и тебе стыдно им в глаза смотреть», – подумал Дубов, а вслух согласился:

- Да, конечно.

Проводив жену и сына, он прошёл в зал. Тишина, только из спальни чуть слышно тиканье будильника. Пройдясь взглядом по залу, Дубов остановил внимание на семейном снимке портретного формата в белом паспарту. Это их единственный снимок, где они всей семьей. Фотографировались в ателье. Подойдя к серванту, Дубов вынул снимок, всмотрелся: какими же счастливыми они были в тот момент. Почему момент? Нет, не правильно. Вернее будет сказать: в то время. Они со Светланой склонили головы друг к другу, улыбаются. Дети у них на руках. Старший - у него и смотрит в объектив настороженно, а годовалый Коля, удивлённо вытаращив глазёнки, у матери. В то время, глядя на их семью со стороны, навряд ли кто мог бы подумать, что пройдёт год с небольшим, и семейная идиллия начнёт таять, как снег в конце весны.

Убрав портрет на место, Дубов, заложив руки за спину, прошёлся по комнатам.

По человеческому и сыновнему долгу надо бы съездить к родителям, проведать их, но с таким душевным настроем, как у него сейчас, ни с кем видеться не хочется. Сильные эмоциональные встряски и сутки без сна наверняка наложили на внешность свой отпечаток, а потому мама с первого взгляда поймёт, что у него дела далеко не в порядке. И начнутся расспросы, охи, ахи. Но это все мелочи по сравнению с тем, что мать начнёт переживать. Она и так перенесла, бог знает, сколько, когда его осудили, а теперь и ещё. Нет уж, с неё хватит. Не допустит Дубов, чтоб мать с отцом на склоне лет рвали сердца из-за его ошибок. Разумней будет отложить встречу, как и предложила Светлана, до субботы. Может быть, к тому времени в их отношениях настанет ясность. А если нет? До субботы осталось два дня. Навряд ли за такой короткий период что-то изменится. Слишком далеко всё зашло. Что порушено годами - за дни не воссоздать.

С другой стороны, если не ехать к родителям, значит, метаться по квартире целый день. Оставаться одному в таком состоянии тоже невмоготу. Куда ни кинь, кругом клин. К друзьям съездить? Но… по большому счёту, друзья-то у него были только в школе. Где их теперь искать после двух десятков лет. Купить водки и сделать разрядку в одиночку? Нет, это только усугубит состояние.

Пометавшись по квартире, Дубов всё-таки решил навестить родителей. Как ты ни крути, а когда человеку плохо, он всегда бежит к близким. А к кому больше?

На улице пасмурно, но дождя нет. Вдохнув полную грудь бодрящего воздуха, Дубов запрокинул голову: на фоне низкого, непонятного цвета неба тополя с растопыренными ветками с чёрными кляксами – воронами.

От глубоких вдохов, а может, от нервного переутомления закружилась голова. Присев на скамеечку, Дубов достал из кармана сигареты, но тут же сунул их обратно – от курева уже воротило. Откуда-то, низко склонив голову и что-то вынюхивая, выскочила доходная бродячая дворняга. Мельком глянув на Дубова, она обнюхала урну, вход в подъезд, посмотрела по сторонам, как бы решая, куда податься дальше, и потрусила к соседней пятиэтажке. Дубов проводил её взглядом.

- Никак Валерий? – раздалось рядом.

Дубов повернул голову на голос. Около лавочки стоял сосед и смотрел на него с удивлением и любопытством.

- А я смотрю: ты не ты? По времени-то вроде рановато, а так – ты. Откуда ты, когда прибыл?

Не расположен был Дубов к общению, но и молчать нехорошо, сосед как никак.

- Позавчера прибыл.

- Амнистия что ль, какая вышла?

- Почему?

- Ну… раньше отмеренного-то… отпустили.

- А-а… да нет, не амнистия. За примерный труд и хорошее поведение.

- М-м, – многозначительно протянул сосед. – А дома-то ждали?.. Всё нормально?

Такое откровенное, хамское вторжение в личную жизнь вывело Дубова из себя в долю секунды. Резко встав, он так глянул на соседа, что тот непроизвольно попятился.

- У тебя, однако, воспитание было плохим, недостаточным… пробелы имеются. Можно восполнить!

- Да я… – залепетал сосед, ретируясь к двери, – Валера…

Круто развернувшись, Дубов зашагал к остановке.

«Значит, – размышлял он, – сосед что-то знает об отношениях жены с ЭТИМ, раз задал такой вопрос. Позор!.. Какой позор!.. Я - рогоносец!»

И стыд, и негодование, и обида, и чувство вины – всё перемешалось в душе и создало такую взрывоопасную смесь, что он сам себя испугался.