(повесть в рассказах)

Вячеслав Сукачёв (Шпрингер)

Моей дочери, Даше, посвящается

Даша

1

Такой летний, такой ясный, такой теплый-теплый день…

Он совсем старенький, этот летний день – после обеда ему пошла вторая половина жизни. Но он, наверное, не знает об этом, потому что изо всех сил продолжает жарко припекать и старательно высвечивать каждый заулок большого и уютного двора. Вон, например, Славик из 44-й квартиры, забыл в песочнице свою грузовую машину, и она сверкает под солнцем так, что больно глазам. Значит, до вечера, когда день состарится совсем, еще ой как далеко…

Из магазина домой возвращается Бауля. Вообще-то зовут ее баба Уля, но это когда разговаривают с ней, а так гораздо проще выговаривается – Бауля.

Старенькая она, седенькая, сразу видно, что до вечера ей осталось совсем - совсем немного. Вот, несла свою сумку с кефиром и хлебом, а теперь устала и села на скамейку у подъезда. Она только села, а уже летят к ней с крыши голуби, уже урчат возле ее толстых ног, выпрашивая крошки. Предатели они, эти голуби: пока их кормишь – в глаза заглядывают, воркуют, а как только хлеб или пшено кончаются, сразу улетают к себе на крышу, и там выклевывают дневную лень из-под крылышек.

Бауля крошит теплую булку и улыбается так, словно видит своих маленьких детей, которые у нее давно выросли и разъехались, оставив ее доживать свою старость одной. Конечно, так говорят взрослые, которые думают, что они все знаю про Баулю. Смешно! Все знает про Баулю только она, Даша, и больше никто. Ведь это она уже два раза вызывала неотложку и слышала, как сердитый врач неотложки говорил шоферу, когда садился в машину с красным крестом: «Две недели, больше она не протянет…» И про эти две недели не знает даже сама Бауля. А сегодня от этих двух недель осталось уже только три дня...

- Дашенька, девочка, поди сюда, - зовет Бауля и запускает глубоко в сумку огромную руку с трясущейся, изморщиненной кожей. Она что-то долго разыскивает в безразмерной утробе коричневой сумки, доставшейся ей от старшей дочери, выпорхнувшей замуж за Мурманского флотского офицера. Наконец Бауля довольно ухмыляется, тяжело поднимает руку над коленями и разжимает короткие, пухлые пальцы: на морщинистой Баулиной ладони лежит помятая карамелька.

- Спасибо, - Даша с трудом отдирает бумажку от раскисшей конфеты и медленно отправляет карамельку в рот.

- Скусная? – дребезжащим голосом спрашивает Бауля, маленькими голубенькими глазами наблюдая за тем, как Даша справляется с конфетой.

- Угу, - мычит в ответ Даша.

- Вот-вот, - кивает седенькой головой Бауля. – Моя Тонька конфетку-то в первый раз во втором классе попробовала. И то, знаешь ли, случайно: у нас на заводе женщина померла, меня от профсоюза к ее деткам и отправили. Так я, прости Господи, с тех гостинцев и Тоньше конфетку припасла… А что ты думала, - замечает она недоверчивый Дашин взгляд, - после войны-то мы тру-удна жили. На хлеб и то не всегда хватало – тут уж не до баловства… Помоги мне, внученька, на проклятые ступени забраться.

Когда они преодолевают восемнадцать ступеней и останавливаются у Баулиной двери на втором этаже, она, с трудом переводя дыхание, упираясь рукой в косяк, хрипло говорит:

- Дай Бог, Дашенька, тебе жениха хорошего...

Даша слышит, как что-то всхлипывает и стонет у нее в груди.

2

Даша поворачивает за угол и мимо автобусной остановки спешит к своему любимому магазину – «Сувениры». Раскаленный асфальт тяжело и противно воняет, даже в обуви ноги от него горят и просятся в холодную воду. Раньше, когда Даша была еще совсем маленькой, можно было сбегать на площадь и искупаться в фонтане, а теперь, когда ей уже восемь лет, делать это неудобно. Хотя – ох, как хочется! Конечно, хорошо взрослеть, думает иногда Даша, но вместе с годами все больше появляется всяких - разных «нельзя», «нехорошо» и совсем часто – «ты ведь не маленькая».

«Человек всегда маленький, - недовольно думает Даша, - потому что летом ему жарко и хочется нырнуть в воду».

Но вот и магазин. Даже возле больших окон этого магазина можно стоять часами. И чего только в них нет: бочонки, часы, янтарные бусы, плюшевые медвежата и зайцы, ложки и чашки, календарь и термометр в деревянном чехле, расшитые бисером тапочки и красивые платки… Все блестит, все сияет за чисто умытыми стеклами и все хочется потрогать.

«Вот если бы», - сладко думает Даша и тут же пугается своей мысли, убежавшей так далеко и захотевшей так много, что становится страшно и неловко, словно бы ее застали на кухне в тот момент, когда она отпивала из литровой банки глоточек компота.

Из магазина выходят две девушки с худыми, загорелыми коленями, в ярких коротких юбочках. Одна из них несет красивую пепельницу из малахита.

«Жениху купила, - равнодушно думает Даша. – Чтобы он побыстрее отравился».

Далеко, на Центральной площади, электронные часы бьют четыре раза. Заскрипел и остановился троллейбус на перекрестке, вскинув высоко вверх жилистую руку с крепко сжатыми пальцами, из которых вырвался электрический провод. Маленькая женщина в зеленых брюках надела резиновые перчатки, отцепила веревку и с усилием стала пригибать «руку», стараясь, чтобы она вновь уцепилась за провод. Мимо провели маленького, толстого мальчика в вельветовых шортах, и он долго оглядывался на Дашу, а потом показал ей длинный, бледно-розовый язык. Даша отвернулась. Так хотелось купить мороженое, но даже самое дешевое стоило три рубля.

3

В магазине почему-то всегда прохладно. Может быть, из-за толстых стен старого дома, а может - из-за тополей, в чьей густой тени прятался дом. Она вошла в эту мягкую прохладу, оглядела весь магазин быстрым взглядом, и лишь затем приступила к более тщательному осмотру его содержимого, которое давно уже знала наизусть. Вот шкура медведя на стене – почему-то очень маленькая, с белым пятнышком и короткими лапами. Вот рукавицы и теплые платки, очень много картин в деревянных рамах, среди которых Даше нравится только одна – мальчик играет с собачкой, и такая добрая, такая славная улыбка у него на лице. Но вот, наконец, и то, ради чего она ходит в этот прохладный и уютный магазин: на витрине под стеклом множество красивых шкатулок. Деревянные и железные, из камня и пластика, они стоят рядами и от них просто невозможно оторвать взгляд. Очень нравится Даше маленькая, зеленая шкатулка из малахита, но она стоит очень дорого, и Даша лишь вздыхает, глядя на нее. А вот в самом углу спряталась крохотная деревянная шкатулка в виде сундучка. Она такая вся светленькая, с тонким рисунком на боках и покатой крышке. Внутри же шкатулка отделана коричневым сафьяном, и Даша представляет, как тепло и уютно будут лежать здесь ее пластмассовые колечки, брошки, заколки и прочие женские мелочи, успевшие скопиться у нее. И стоит шкатулка хорошо – всего тридцать шесть рублей и сорок копеек…

- Девочка, не наваливайся на стекло, - строго говорит русоволосая продавщица, на которую невольно распространяется Дашина симпатия к магазину.

- Я не наваливаюсь.

- Как же, не наваливаешься, - ворчит блондинка.

- Извините.

- Ты что-нибудь хочешь купить?

- Да… Шкатулку. Вот эту, маленькую, - Даша не удерживается и показывает пальцем.

- За чем же дело встало?

- Я еще не все деньги скопила, - вздыхает Даша и смотрит на продавщицу во все свои синие, широко распахнутые глаза.

- И как же ты их копишь? – блондинка садится за кассу и впервые внимательно смотрит на стройную девочку в цветастом платьице с длинной русой косой.

- Я хожу в магазин за продуктами и мне разрешили сдачу меньше рубля оставлять себе… Когда деньги дает папа, - охотно рассказывает Даша, - сдача всегда остается, а вот когда мама… И я уже месяц совсем не ем мороженое и не хожу в кино.

- Бедная девочка, - искренне жалеет ее продавщица. – И сколько же ты уже накопила?

- Девятнадцать рублей и семьдесят две копейки, - бойко отвечает Даша.

- Что же это родители так издеваются над тобой? – качает головой продавщица. – Давно бы купили эту несчастную копилку… Подумаешь, тридцать рублей жалко потратить на такую красивую девочку.

- Им не жалко, - хмурится Даша. – Просто у нас каждый зарабатывает свои деньги сам.

- Ну, ты посмотри! – всплеснула полными руками блондинка, а в это время в магазин вваливается большая компания туристов с фотоаппаратами. Они, как плохие школьники, начинают тыкать во все стороны пальцами и громко восклицать:

- Я! Гут…

- Зер гут!

Даша потихоньку выбралась из магазина на улицу и здесь увидела, что день еще немножко состарился.

4

У подъезда стоят люди и смотрят вслед отъезжающей машине скорой помощи. Даша посторонилась, пропуская неотложку, и лишь успела перехватить встревоженный взгляд молодого врача с черными усиками. Она стояла на зеленом газоне и растерянно разглядывала яркий красный крест на задней стенке машины, а потом услышала, как Молодая Пенсионерка Руфина Львовна, заработавшая пенсию где-то на Севере, сказала:

- На этот раз – все! И вот надо же, троих детей воспитала, а закрыть глаза будет некому.

- Они же могут и не знать, - возразил ей Старый Пенсионер Дорнарел (Дормидонт Наумович Релякин). – Ведь даже некому им сообщить…

- Это все разговоры, уважаемый Дормидонт Наумович, - высокомерно вскинула голову Руфина Львовна (Руль). – Хорошие дети всегда в курсе того, как живут их родители. И не надо, - выбросила она вперед загорелые руки, - не говорите мне об этом больше ничего… Ее Тонька в Мурманске тысячами ворочает, а домой к матери три года приехать не может…

- Насколько мне не изменяет память, Руфина Львовна, - прокашлялся Дорнарел, опираясь обеими руками на толстую, красную трость и хмуря широкие, седые брови, - вы на похороны отца тоже не приехали?

Огромный, толстый нос Руфины Львовны покраснел, издал какой-то странный, шипящий звук, и лишь затем по двору прокатился ее громогласный ответ:

- Вы не имели право мне это говорить! Это моя личная трагедия. У нас месяц вылетов не было – нечем было самолеты заправлять. Я, может быть, в аэропорту поседела, а вы меня теперь упрекаете…

- Да хватит вам! – смачно сплюнул между широко расставленных ног дворник Степан Степанович (когда ребятишкам доставалось от него – они называли дворника СС). – Раскудахтались, понимаешь, как на поминках… Смотришь, выкарабкается еще наша Бауля.

- Дашенька, а ты тут что делаешь? – вдруг сморщилась Руфина Львовна. – Слушаешь, о чем старшие говорят? Не-хо-ро-шо,.. Лучше бы вон, со Славиком в песочнице поиграла.

- С чего бы это? – проворчал Степан Степанович. – Она, чай, школьница уже.

- С вами просто невозможно разговаривать, - Молодая Пенсионерка презрительно сморщилась, шмыгнула огромным носом и быстро пошла в подъезд, хлопая широкими штанинами на тонких ногах.

- Совсем нервы подпортила на своем Севере, - вздохнул Степан Степанович, бывший бригадир плотников на стройке. – А ведь я ее помню еще вот такой, - кивнул он на Дашу и широко улыбнулся, показывая много стальных зубов и коронок.

5

Даша с трудом взобралась на высокий стул, положила перед собой бланк телеграммы, кошелек с деньгами и потянулась к шариковой фиолетовой ручке на длинном скрученном шнурке. Грузная, большеглазая женщина за окошечком «До востребования» с любопытством поглядывала на нее.

«И чего смотрит? – подумала Даша, раскручивая шнур.. – Люди ведь каждый день телеграммы пишут».

Прикусив нижнюю, по-детски еще полноватую губу, она тщательно вывела на бланке слово «Мурманск». И представился ей этот город: много-много домов с острыми деревянными крышами, с деревянными же тротуарами и парусными кораблями на горизонте. И только один-единственный дом в этом городе из кирпича – магазин. И в нем работает тетя Тоня, старшая дочь Баули. Она продает хлеб, консервы, макароны и смотрит в окошко на море, откуда должен вернуться ее муж – морской офицер. Тогда они соберут большие, кожаные чемоданы, накупят много подарков и приедут в гости к Бауле, чтобы забрать ее из городской больницы…

Даша пишет адрес дальше и мысленно видит высокие полки с хлебом и сахаром, сушками и макаронами, а в углу, справа от двери – витрину под толстым стеклом. И там, в глубине витрины, стоят пятьдесят крохотных шкатулок в форме сундучков с черными тонкими рисунками на покатых лакированных боках…

«Тете Тоне Пилюгиной», - заканчивает писать адрес Даша и оглядывается на окошечко – но на нее уже никто не смотрит. – «Тетя Тоня, - старательно пишет Даша, - приезжайте скорее. Вашу маму увезли в больницу. Скорее, пожалуйста», - добавляет Даша волшебное слово и переводит дыхание. Она смотрит за окно на пыльные ветви тополей, за которыми медленно приседает на корточки совсем уже старенький день. Даша облизывает горячие губы, потом перечитывает написанное, берет кошелек, в котором спрятано все ее состояние, и решительно направляется к окошечку, где принимают телеграммы.

Даша уверена, что денег на телеграмму хватит.

продолжение следует