( очерковые зарисовки и раздумья)
Антонина Шнайдер-Стремякова
Слупск на севере Польши – небольшой городок бывшего Поморского воеводства. В 2012 c насыщенной, интересной и разнообразной программой проходил здесь международный фестиваль «Вернуться в Россию стихами и прозой». Пленарная часть, авторские выступления, доклады сочетались с развлекательной программой: выставкой книг, джаз-концертом, прощальным банкетом и турпоездкой.
Нас везли в Шимбарк – музей-деревню в сосновом лесу. Туннелем обступали девственные леса, на аккуратных полях – кукуруза, озимые-яровые, во дворах в глаза бросались поленницы из брёвнышек одинаковой длины – дров для каминов. Камины – атрибуты далеко не крестьянской жизни; сибиряк рассудил бы, что люди живут в достатке. Почерневший хворост в придворьях возвышался мёртвым муравейником.
Озёра и пруды – с лилиями, признаком чистой воды. Бескрайних и ровных, как в степном Алтае, полей здесь мало. Небольшие и холмистые, их обрабатывают с максимумом усилий. В белых тюках – сено. Строения на хуторах аккуратные, городского типа, с машинами. Бревенчатых, сморщенных и почерневших от времени домов здесь нет, изредка встречаются лишь почерневшие дощатые амбары. Сосновые леса самые разные: девственные и, как в Сибири, заросшие; вперемежку с худыми берёзками; с седой травой, отчего леса (из окна автобуса) кажутся неимоверно чистыми и прибранными. Вывороченные корни лежат каракатицами; сосновые пни, вымазанные извёсткой, торчат бледными поганками. На фоне свежих насаждений внимание привлекают шпили равнобедренных еловых треугольников.
Мемориально-патриотический комплекс Шимбарк – наглядное пособие нелёгкой истории Польши.
Группа выгрузилась из автобуса и тут же попала в плен клубничных лотков – выходит, Шимбарк обеспечил работой не только сотрудников музея под небом, но и близлежащих фермеров.
Русскоговорящий гид, маленький, худенький, облачённый в робу не то электрика, не то путейца, был похож, скорее, на бомжа, нежели на просветителя. Его русский язык – на уровне плохо выдрессированного попугая; смысл рассказываемого пытался донести эпилептическими гримасами. Он застывал, кривил лицо, отчаянно жестикулировал и так гримасничал, что группа не выдерживала и подсказывала нужное слово. Он радостно оживал, но продолжал в том же духе. Акцент – харизму и фактуру любого иностранца – съедали мимика и жесты.
В знак протеста группа начала было разбредаться, но авторитет групповода приостановил стихийное бунтарство. Когда все собрались, наш милый шибздик (да простят поляки мне этот сибирский бренд) на что-то взгромоздился и с высоты зажестикулировал:
- Тут не вы для меня, а я для вас!
От подобного беспардону интеллектуальная группа, состоявшая из директоров, профессоров, докторов и кандидатов наук, писателей и поэтов, весело застеснялась и скромно потупилась – «распад», тем не менее, был приостановлен.
«Гид» привёл нас в дом и начал рассказ о кашубском (поморском) языке. Его попросили прочесть и перевести надписи на стенде, и он снова загримасничал. Единственное, что мы поняли, – на японский было непохоже...
Оказалось, дом занесён в Книгу рекордов Гиннеса, так как при его строительстве была использована «технология», получившая название «папочка-мамочка» – да-да, и не надо «ха-ха»! – пользовались всего лишь одной ножовкой. Наше внимание было обращено на самый длинный в мире стол – 36, 83 м, так что он тоже в Книге рекордов Гиннеса. К столу примыкает на чурках лавка длиною в 46 м (она, надо думать, тоже в книге Рекордов...) – дерево завезли из Северной Америки. Затем группу подвели к деревянной избе с почерневшими брёвнами.
- Запахло Сибирью… – произнесла я в недоумении.
- Так это и есть сибирская изба! – заметила групповод.
И мы вошли в просторный пятистенок – это слово нашему «просветителю» навряд ли было знакомо. Сени, прихожая, служившая когда-то кухней, далее – горница, в которой по обыкновению спала вся семья – кто на печке, кто за печкой, на полатях и на лавках.
Жаль, русская печь была лишь грубой имитацией её. Рассказывая, как в такой избе проживало до десяти сосланных советским режимом поляков, наш «просветитель» морщился, словно от зубной боли: «Понимаете, десять человек!»
Да в такой избе и двадцать поместить можно! В Калпашевском районе Томской области семья моего свёкра из 12 человек жила в 13-квадратных метрах – сарай, по нынешним понятиям! А в горнице шимбаркского дома квадратных метров было не менее тридцати...
И вспомнился Алтай; село наше Степной Кучук; избушка, которую называли Hütte (хижина, хибара); наши с сестрой железные бордовые кроватки за печкой, где было тесно, но тепло. На железной сетке с полосатыми матрасиками, набитыми соломой, можно было прыгать, как на батуте, – жаль, слОва этого тогда не знали. Там, за печкой, грызли мы украдкой выбеленные белой глиной стены – кальция, видимо, не хватало. Матрасики весной и осенью наполняли свежей соломой, и в милом нашем закутке мы превращались в принцесс на соломе!..
Эх, нам бы «сибирский» дом из Шимбарка, мы бы богачами слыли! Такими хоромами было лишь правление колхоза – дом бывшего кулака. Роскошью в Сибири считался четырёхстенок, а тут такой домина!.. И символизировать он должен был (символ совсем не убедительный) тяжёлую судьбу «двадцати миллионов» сосланных 17 сентября поляков!
«Двадцати»?.. Оговорился, видно, «гид» – хотел сказать «двадцати тысяч» или «двух миллионов»… Хотя «два миллиона» и даже «двадцать тысяч» – тоже, конечно, немало… Судьба поляков мне знакома – училась и общалась с ними.
Но!..
Что преподносилось в Шимбарке, как нищета и бедность, в Сибири считалось богатством – за пятистенный дом там раскулачивали!.. Кому и зачем понадобилось осовременить представление о нищете?
Пол в избе, по выражению «гида», был «глиняным» – да простит наш «гид» мне мой теперь экскурс. Не глиняным – земляным! А земляным его оставляли, чтоб не поддувало и было теплее. Летом его мазали смесью жёлтой глины и свежего коровяка; зимой подметали, предварительно сбрызнув водой, – чтоб меньше было пыли. В углу выкапывали ямку метрОвой глубины, наподобие могилы. Сухая, она выполняла роль открытого холодильника. В одной её половинке складировали с осени тыкву, в другой – недельный запас картофеля, моркови и свёклы – на случай метели и сильных морозов: в свирепые метели и морозы погреба во дворах открывать не рисковали. Чтобы малыши не падали в ямку, на неё ставили топчан – спальное место для взрослого.
Так в сибирской глубинке и теперь ещё живут. И похуже есть дома – может, все их собрать в один большой музей?.. Сибиряки, однако, веками так жили – не считают, что живут плохо...
Затем группе представили бараки без окон и дверей с двухъярусными деревянными полатями. «В таких бараках жили в Гулаге сосланные советским режимом поляки. В 35-40-градусные морозы люди спали без постели и, конечно же, замерзали», – пояснил «гид».
- Двери в бараках были, – возразила я.
- Не было, – стоял на своём «гид».
Помилуйте, зачем к ужасам придумывать легенды о бараках без дверей? В них и с дверьми было стыло!.. И правда состоит в том, что узниками этого коммунистического холокоста (трудармий) были в основном советские немцы, судьбу которых разделили латыши, литовцы, эстонцы, ну, и, конечно же, поляки.
А ещё вернее, что от этого молоха пострадал весь советский народ. И мне представился Ивдельский барак отца, погибшего в трудармии. Пока строили бараки, трудармейцы в морозы спали на ветках у костра. Утрами складировали трупы, чтобы увезти их в общую яму подальше от лагеря. Но больше умирали всё-таки не от холода, а от голода.
После бараков было предложено спуститься по едва заметному лазу в рукотворные катакомбы (бомбоубежище) – символ сопротивления во второй мировой войне двадцати тысяч подпольщиков. В это едва освещаемое подземелье туристы спускались из любопытства – в полутьме продвигались в три погибели по узким лабиринтам траншей.
Наконец, группа облегчённо вздохнула – вошла в просторное подземелье, где горел свет и можно было выпрямиться. В годы войны это был штаб, где размещалась рация и ежедневно дежурило не менее трёх человек, куда по мере необходимости созывали на совещания командующий состав. Чтобы воссоздать эффект ужаса и войны, в темноте продемонстрировали бомбёжку с грохотом и разрывами снарядов. Мы находились под землёй – в условиях, приближённых к войне, но после телевизионных «ужастиков», в которых без конца стреляют и убивают, имитация войны не вызывала ощущение тревоги, ужаса и страха…
После войны все двадцать тысяч подпольщиков были отправлены в Гулаг на лесоповал – участь далеко не одних только поляков.
Гвоздём экскурсии явился перевёрнутый дом – известная достопримечательность, о которой знают и куда съезжаются не только поляки. Дом держится на крыше, внутри всё перевёрнуто: стулья – на потолке, освещение снизу бьёт кверху.
Интрига в том, что в нормальном состоянии в доме находиться невозможно: человека качает, бросает из стороны в стороны, тошнит. Эффект морской качки усиливается на втором этаже. Ощущение, что прочно стоишь на земле, возникает, лишь если закроешь глаза.
Что же символизирует дом, выстроенный кверху ногами? Почему, подводя нас к новому объекту, «гид» постоянно воздевал руки к небу и восклицал: «Благодарю Господа: он дал нам господина Чапевски!» Повторенное не однажды, имя запомнилось. И когда он в очередной раз воскликнул: «Хвала господину Чапевски! Благодаря ему, мы хорошо живём!», вспомнилось: «Спасибо товарщу Сталину за наше счастливое детство!» Хотелось знать, отчего гид боготворит этого не известного нам Чапевски. Оказалось, Шимбарк и, конкретно, перевёрнутый дом, который должен символизировать перевёрнутую коммунистическую идеологию советской эпохи, был построен по замыслу предпринимателя Чапевски.
А что – лишь идеология советской эпохи является перевёрнутой кверху дном? А идеология обогащения, любви и развлечений в современном мире не перевёрнута? А представление о морали и культуре? А идеология жить с закрытыми глазами? А книга рекордов Гиннеса – не перевёрнутое представление о достижениях?
После перевёрнутого домика, в котором штормит, группе продемонстрировали самый большой рояль в мире – 6 м длиной и 2,5 м шириной. Он, разумеется, тоже в Книге Рекордов...
Когда воспитывают патриотизм и чувство гордости, это прекрасно. Но гордость должна быть не от того, что смастерили никому не нужный самый большой в мире рояль, а от того, что конкретные люди играют на нём лучше всех в мире. Культивируя самые большие в мире торты, столы, рояли и т. д., культивируют перевёрнутые достижения. Когда гордятся, что домик сконструирован по технологии «папочка-мамочка», то есть практически голыми руками, это законная гордость. Но когда демонстрируют прекрасный пятистенок, в котором, якобы, в нечеловеческих условиях сибирского климата выживали сосланные поляки, работает перевёрнутая пропагандистская система – то же самое о бараках без дверей. Сибирский дом (тем более такой!) наказанием не являлся; наказанием являлась необжитая и суровая Тьмутаракань – места, куда Макар телят не гонял, а дом – демонстрация лишь девственного, нецивилизованного тьмутараканьего быта.
Перевёрнутый дом предлагает: хочешь жить, чтобы не качало и не штормило, закрой глаза... Выходит, норма НЕперевёрнутого дома – равнодушие и безразличие…
Когда-то в Советском Союзе было всё самое, самое – летали выше всех, читали больше всех, были умнее всех и гуманнее всех. Это вызывало сомнение и скрытое недоверие в подрастающей поросли, и в результате – крах…
Любовь к родной стране невозможна без уважения к другому народу и его достижениям: воспитание неприязни настораживает, а лживая правда правдой никогда не станет. Перевёрнутая идеология – основа перевёрнутых взаимоотношений.
Сделать НЕперевёрнутыми перевёрнутые отношения между изначально близкими народами – славянскими – возможно лишь при обоюдном желании и согласии. Может, попробовать?..
Июль 2012
<