М. Тильманн

Смена стоянки

Каждую ночь, а то и днём в верховьях выпадал свежий снег. Он приближался к нашему лагерю всё ближе и ближе. После сытного ужина было решено перебросить лагерь вниз, в зону лесов, где можно было бы найти защиту от свирепого ветра, несущего с собой холод с перевала. Кроме того, в лесу легче найти дрова для хозяйственных нужд. Во время разборки лагеря Савва воспользовался наличием печи и выпек хлеба про запас. В каждом новом лагере приходилось заново строить печь. Возможно, эти печи будущие изыскатели примут за сооружение каменного века, ибо они почти не отличались от тех...

Итак, после завтрака изыскатели отправились в хорошем настроении на новое место. В воздухе витал запах снега и холод нарастал. Всё это заставляло нас спешить. Мы спустились на несколько сот метров, где было найдено защищённое от ветра место. То была красивая опушка елового леса, расположенная в пятидесяти метрах от реки. Здесь, среди красот природы, и был разбит лагерь. Вся команда быстро разбилась на отдельные рабочие группы, каждой из них был выделен свой участок по устройству лагеря: одни ставили палатки, другие собирали бурелом для печи, третьи строили печь. Имея неплохой опыт, приобретённый на предыдущих стоянках, строительство печи продвигалось довольно быстро.

При большом количестве молодого народа продукты быстро подходили к концу. Два всадника при таком крутом подъёме не могли много нагрузить на лошадей.

Моложёжь от 16-24 лет постоянно чувствовали голод и при этом работали с большим энтузиазмом. Все помыслы были о хлебе и о том времени, когда можно будет досыта насытиться, не опасаясь, что на следующий день начнется опять голод.

В распоряжении экспедиции было одно охотничье ружьё. Ребята решили поохотиться, предполагая, что в лесу, сразу за лагерем, непременно должны

быть косули. Разработали план. Владимир с ружьем должен был сидеть в засаде, а остальные путем громких криков и ударов палками по стволам деревьев должны были гнать на него дичь. В лесу стоял такой шум, что можно было и мёртвых поднять, но косуль не было. Видно, дичь ушла в горы, и все труды оказались напрасными. После неудачной охоты кому-то пришла идея собирать грибы, которые видели во время охоты, и сварить из них похлёбку. О, лучше бы эта идея не приходила никому в голову! На дворе стоял октябрь, температура воздуха опускалась ниже нуля. Дождь и мороз сделали своё дело: невозможно было отличить съедобные от ядовитых.

В этом безлюдном месте, вниз по течению реки, в ста пятидесяти метрах от лагеря, стояла юрта охотника и его жены. Он, как выяснилось позже, был обязан отстреливать для своего колхоза козерогов (тоотеке), косуль, архаров, барсуков - диких животных с ценным мехом. Государственный план на шкуры был так «раздут», что колхоз, в котором жили эти двое, не мог его выполнить, исходя из наличия своего стада. Вот он и «ухитрялся» выполнять его шкурами диких животных. В этом безлюдном месте дикие животные размножались довольно быстро и в больших количествах. Так что их отстрел не особенно влиял на регенерацию дикого стада.

И вот пришёл день, когда у нас продукты иссякли, а Иосиф всё не возвращался. Ежедневная работа требовала пополнения запасов калорий. Но чем? И тут пришла хорошая идея: навестить охотника и попросить его продать нам мясо дичи. Не откладывая свой план в дальний ящик, четверо техников пошли к охотнику. Тем временем оставшиеся ребята собирали грибы. Мы были радушно встречены Болотом и Зейнеп, так звали супружескую пару, и были приятно удивлены их красотой. Легкая пружинистая походка Болота указывала на его профессию и привычку лазать по скалам. Его молодость, ибо ему было лет двадцать восемь от роду, весёлые глаза, стройный стан и овал лица, положительно выделяли его среди своих соплеменников. Этому, видно, способствовал вольный образ жизни и, не в последнюю очередь, его молодая миловидная жена. Образ Зейнеп нелегко описать, ведь каждый человек представляет себе молодых девушек по-своему. Она легко вписывалась в образ красавиц, описываемых поэтами Востока. Они сравнивают девушек с газелью и этим всё сказано, ибо красивее газели у поэтов Востока ничего не существовало.

Зейнеп было на вид двадцать три года. Её миндалевидные, широко открытые глаза с улыбкой и большим вниманием смотрели на гостей. Всё в ней говорило о молодости, жизнерадостности и безграничной привязанности к своему суженому. При обращении к мужу её взгляд излучал столько тепла, что гости, вольно или невольно, завидовали этой дружной семье.

Я быстро изложил свою необычную просьбу. Заметно смущаясь, Болот сообщил, что его жена как раз занята тем, что из последних запасов мяса готовит обед, что подтверждал приятный запах, распространявшийся в юрте. В странах Востока существует неписаный закон гостеприимства: гости званые или незваные всегда приглашаются к столу, независимо от того, велик или мал в доме запас продуктов. Болот и Зейнеп были рады гостям. Наконец-то в этом безлюдном месте появились люди, с кем можно было побеседовать и не чувствовать себя в полном одиночестве, много чего рассказать друг другу. Когда обед был готов, все сели за дасторкон - скатерть, которая стелется на полу поверх кошмы. Мы ели с большим аппетитом, правда, с некоторыми угрызениями совести по отношению к голодным коллегам, оставшимся в лагере. Если бы знали, в каком состоянии находились ребята, то, наверное, у нас пропал бы аппетит. А пока мы блаженствовали...

Болот обещал сразу же после обеда отправиться на охоту и отстрелять козерога для экспедиции. Во время благодарения за хлеб-соль и прощания с приятной парой, у Зейнеп возникла идея проводить нас в лагерь с тем, чтобы там дождаться возвращения мужа. Итак, мы впятером отправились в лагерь, не предвидя ничего плохого.

Люди в лагере лежали, где попало, стонали, их тошнило и рвало. Савва, который сам еле держался на ногах, обходил всех с большим медным чайником, поил больных чаем и утешал. По-видимому, все отравились грибной похлёбкой, но, Слава Богу, всё закончилось благополучно. Мы с Зейнеп надеялись на приятную беседу возле костра, взамен же пришлось срочно собирать дрова, а потом уже думать о теплой палатке. Зейнеп взяла на себя обязанность поить больных чаем, чтобы Савва немного отдохнул.

В лесу было много дров. Всюду лежали шестиметровые полусгнившие трухлявые стволы когда-то могучих елей, которые под действием солнца и ветра превратились почти в ничто. Они стали воздушно-сухими, и их можно было легко вдвоём нести. Эти стволы лежали там с 1933 года. В период раскулачивания зажиточных крестьян, а если их не хватало, то и просто крепких телом крестьян посылали в поросшие лесом горы для валки деревьев, оголяя тем самым склоны гор. Это мероприятие создавало эрозию почв и высушивало родники. Семьи раскулаченных крестьян высылались в Сибирь или ещё куда подальше, где многие и остались навечно. В местах, где ныне работала экспедиция, в те годы не было дорог для вывоза леса, поэтому срубленные красавицы - тянь-шаньские ели были брошены на произвол судьбы. Кто бы мог подумать, что эти деревья, вернее, что от них осталось, через двадцать лет послужат нам пищей для костра и печи. Теперь можно было больных хотя бы обогреть... Говорят: «Время лечит». И верно. После всех чайных процедур люди слегка ожили, поднялись и могли уже сидеть возле костра.

Вечерело. В долину легли длинные тени гор, а Болота всё не было. Все, кроме Зейнеп, волновались за исход охоты и его безопасность. Зейнеп только улыбалась... Она знала, что с её опытным охотником ничего не случится. В десять вечера, когда кругом была такая темнота, что непривычному глазу ничего не видно, далеко в горах раздался весёлый свист. Он служил сигналом для Зейнеп.

Со словами: «Я побегу к нему навстречу!» - она вскочила и выбежала из палатки.

Наше предложение составить ей компанию, она отклонила с замечанием, что в темноте ей, возможно, пришлось бы ещё и нас нести на своих плечах. Нам ничего не оставалось, как ждать... Прошел час. Вдруг послышались шаги. Мы бросились к выходу. Перед нами стояла Зейнеп, а за нею – Болот. У каждого на плечах, словно меховой воротник, лежал козерог. Болот рассказал, что ему в этот день удалось отстрелить четыре козерога, двух из которых он спрятал на вершине горы под камнями и засыпал снегом, чтобы голодные волки не нашли их. Освежевав туши и, оставив нам мясо, Болот и Зейнеп попрощались и исчезли в темноте ночи. Мы ещё долго сидели у костра и восторгались Болотом и Зейнеп: одни говорили о том, что это очень приятное чувство, в казалось бы, безвыходном положении, встретить в безлюдном месте таких доброжелательных и жизнерадостных людей. Другие высказывали мнение, что больше бы было таких доброхотов на Земле, с которых следовало брать пример, а не таких бездельников с партбилетом, как их начальник Боб- ров, тогда бы жизнь на Земле была намного лучше и богаче...

Среди подсобного персонала находился студент третьего курса Индустриального техникума Петя Акуленко. Он был удивительно любознателен и одновременно наивен. Он верил всему, что ему рассказывали, даже общеизвестные небылицы принимал за чистую правду. И вот на следующее утро, рассвет ещё только-только забрезжил и все ещё мирно спали, Петя вышёл из палатки и вдруг замер: вокруг потухшего костра, который накануне был разведён на опушке леса, бродили два волка. Очевидно, их внимание привлек запах свежего мяса, и они решили испытать счастья, но тут вышёл Петя. Он поднял такой крик, что напугал не только волков, но и всех обитателей лагеря, которые вскочили, как ужаленные. Люди выскочили из палаток, но волки не стали их ждать и трусцой побежали вдоль берега реки, скрывшись за её поворотом в лесу. Этот случай послужил поводом для очередных небылиц о волчьих повадках. После этого визита ребята решили привести ружьё в боевую готовность. Они почистили его, смазали, зарядили картечью и отдали Савве - бывшему бойцу, на хранение. Всё это произвело на Петю большое впечатление. Рабочие, заметив это, решили подшутить над ним. Однако для этих забав нужно было выбрать место и время.

Утро стояло великолепное, но холодное. Лагерь лежал ещё в тени гор, на вершинах которых лежал снег, уже освещённый восходящим солнцем. Снег на вершине горы блестел мириадами мелких бриллиантов и на него было больно смотреть, в то же время красота завораживала и не давала отвести взгляд. Это заметили не только мы, но и целое стадо козерогов, которое собралось на освещённой солнцем поляне на вершине одной из гор. Стадо было радо великолепному дню и резвилось так, что сверкающая снежная пыль, поднятая им, полностью скрыла его из вида. Да, природа была так хороша, что не хотелось возвращаться в действительность и приступать к работе.

После ужина все собрались на опушке леса у костра, который обычно разводился большим и ярким, благо, дров хватало. Часто к таким вечерним посиделкам приходили Болот и Зейнеп. Им ребята всегда были рады. Они и этим вечером сидели вместе со всеми. Один из рабочих спрятался незаметно для Пети на лесном склоне и стал ждать, пока все усядутся вокруг костра, успокоятся и начнут рассказывать эпизоды о волчьих повадках. Болот рассказывал о встрече с волками, и как они себя ведут при встрече с человеком. Савва тоже сидел тут же с ружьём. И вдруг на самом интересном месте рассказа совсем недалеко от костра завыл «волк». Первым вскочил Петя: - Волк! Дядя Савва, дай ружьё, я его застрелю!

- А ты когда-нибудь стрелял? – спросил тот.

- Нет, но ничего особенного в этом нет! – и пытался выхватить у Саввы ружье, но тот держал его крепко. И тут вновь завыл «волк». Савва поднялся с места, а с ним ещё двое ребят и Петя. Они побежали к тому месту, где слышался вой «волка». Ребята шепчут:

- Петя, смотри, вон, вон глаза сверкают!

Но Петя не видел, а только возбуждённо озирался по сторонам. Савва прицелился, но «выстрелить» не успел, так как «волк» кубарем скатился им под ноги. Петя спешно бросился бежать к костру, он знал, что волки боятся огня. Тут он услышал взрыв смеха, одни держались за живот, другие катались по земле…

Петя слегка обиделся, но тут кто-то из ребят начал простую народную песню, и все обиды прошли… Мелодия этой песни распространилась по ближайшему лесу и устремилась к вершинам гор. Был чудесный вечер, и Зейнеп с Болотом никак не хотели возвращаться в свою юрту, очевидно, они предчув ствовали, что таких вечеров на их долю оставалось всё меньше.

Пропавший начальник

Прошло уже три недели, как Бобров покинул лагерь. Чем бы ребята всё это время питались, если бы не помощь Болота и Зейнеп?

Однажды вечером, возвращаясь с работы, ребята увидели Боброва. Все были так злы на него, что возникло желание побить его. Однако Бобров оказался хитрее. Он стал так расхваливать наш успех, что мы «растаяли». Он говорил, что с ним мы бы не достигли такого результата. У нас не было никакого опыта, как вести себя с льстецами. Столько лести в свой адрес никто из нас за всю жизнь не слышал. Потом он начал рассказывать, что был тяжело болен и три недели лежал в больнице. Слушатели раскрыли рты от такой откровенной лжи. В том, что это была чистейшая ложь, никто не сомневался. Потом он стал хвалиться тем, что привёз много продуктов, хотя на самом деле их было ничтожно мало, так как лошадь была не в силах тащить всадника да ещё и продукты.

К этому времени было проложено сорок пять километров трассы дороги. До конца участка оставалось пять километров. Это то место, куда ребят доставил на машине Константин Иванович. Там же стоял глинобитный чабанский домик, в котором имелись пустые помещения. Было решено перебраться туда всем составом и отпустить Шаршена с лошадьми домой, дабы за них не волноваться, да и одним едоком было бы меньше. Так и поступили. Ребята в последний раз навьючили на животных и на себя все вещи, и сердечно попрощавшись с Болотом и Зейнеп, предварительно рассчитавшись с ними за мясо, отправились в путь на новую стоянку. Зима шла по пятам. Надо сказать, что зима удивительно стойко соблюдала дистанцию и давала нам время для работы. Создавалось впечатление, что она с нами заключила пакт уважения. Каждый раз, когда мы меняли место стоянки, на предыдущей стоянке в ту же ночь выпадал снег.

Разместившись на новом месте, мы приняли решение о завершающем этапе работы. Было решено Боброва вновь отправить в Покровку с тем, чтобы он оттуда через пять дней вернулся с машиной для вывоза экспедиции. Он обещал вернуться через пять дней ровно в девять утра. И мы опять поверили. О, какая наивность! К тому времени мы должны были завершить работу, чтобы потом сразу же погрузить все вещи в машину и отбыть, так как снег лежал совсем близко. При его покрове никакая машина не смогла бы пробиться к лагерю.

Предвкушая скорое окончание работ и возвращение домой, все трудились особенно усердно и закончили её за три дня: тринадцатого октября. На следующий день был православный праздник Покров Пресвятой Богородицы. Официально он не отмечался, но в одноименном селе Покровка его праздновали особенно весело. В период вынужденного безделья почти все ребята завели знакомство с местной молодежью. Закончив полевые работы, большинство из них отправились на празднование с условием, что вернутся с Бобровым. В лагере оставался только технический персонал и Савва.

Наступило утро, когда Бобров обещал приехать на машине. Все поднялись пораньше, чтобы быть готовыми, если покажется машина. Девять часов, десять, двенадцать, восемнадцать, но от Боброва ни слуху, ни духу. Все прислушивались, не урчит ли где мотор, но только холодный ветер завывал в трубе мазанки, в которой мы жили. Уже солнце закатилось за горизонт, но никто не появлялся. Продукты были на исходе, и мы решили, что отправимся в Покровку и найдём Боброва. Отправиться туда, значит прошагать двадцать километров пешком по горам. В лагере оставался только Савва, оставшихся продуктов должно было хватить ему на несколько дней. Зная, что Савва бережлив, о нём не беспокоились.

Мы с Василием шли размеренным шагом по горной дороге, спотыкаясь от усталости. В селе Сару нас подобрал крестьянин, ехавший на телеге в Покровку. Прибыв туда к обеду, мы разыскали Владимира и Исаака. Те поведали нам, что Боброва в Покровке нет. Предполагалось, что он уехал в областной центр Пржевальск, ныне Каракол. Что делать? Все голодны и без денег. Я обратился к главному бухгалтеру ДЭУ за помощью и получил взаймы пятьдесят рублей. Предполагалось, что их хватит на то, чтобы сходить в парикмахерскую, ибо все заросли до неузнаваемости, пообедать и на проезд в Пржевальск на поиски начальника.

Мы заказали в местной столовой на всех борщ и гуляш. В это холодное время года в столовой собралось много мух. Казалось, все мухи района собрались здесь, чтобы отсидеться до весны. После долгого полуголодного существования, обед показался нам особенно вкусным. Мы не наелись... Не- ожиданно Владимир заявил, что закажет ещё борщ. Я сказал ему, что денег нет.

- А я и не прошу денег, – ответил Владимир.

У него ещё оставалось немного борща в тарелке. Он поймал пригоршню мух, что было совсем не сложно при их изобилии, и бросил себе в тарелку. Затем громогласно, чтобы слышали все посетители столовой, потребовал шеф-повара и с возмущением заявил:

- Чем Вы кормите порядочных людей? Посмотрите, что это? Я Вас спрашиваю: что это плавает в моей тарелке? Шеф-повар извинился и обещал тут же заменить Владимиру борщ, что он и сделал. Все сидели широко раскрыв рот, удивлённые дерзостью парня и, конечно, с завистью наблюдая, как он поглощает вторую порцию борща.

После обеда мы с Василием отправились на попутной машине в Пржевальск. Этот город находился в тридцати пяти километрах от Покровки. Мы въехали в город около пяти часов пополудни и сразу же направились в областной дорожный отдел, чтобы что-либо узнать о местонахождении Боброва. Однако там сказали, что видели его дня три назад. Я интуитивно чувствовал, что от нас что-то скрывают, но что? Где может быть человек, любящий заглядывать в стакан? Либо у кого-нибудь дома, либо в каком-нибудь ресторане или пивной, и мы с Василием начали поиск своего «без вести пропавшего» начальника. Мы обошли все рестораны и пивные города, но Боброва, по описанию его внешности, никто не видел. Тогда позвонили во Фрунзе в институт, чтобы сообщить директору о положении вещей. Однако в институте рабочий день был закончен и только случайно там ещё оказался секретарь парторганизации. Он посоветовал нам поискать Боброва в ресторанах... Окончательное решение нам обещали сообщить в Покровку, в ДЭУ, утром.

Мы пошли вновь в областной отдел дорог и передали главному инженеру этой организации, что возвращаемся в Покровку и, если Боброва в десять часов утра там не будет, то всё бросаем и уезжаем во Фрунзе. Затем мы купили на оставшиеся деньги булку хлеба и вышли на главную дорогу, ведущую в Покровку, в надежде, что какой-нибудь попутный транспорт нас подберет. Единственная грузовая машина, нагруженная доверху сеном, нас не взяла. Пришлось идти пешком, и это после 20-километрового марша из лагеря в Покровку и 4-часового поиска Боброва в областном центре.

Итак, изнурённые и возмущённые, мы тронулись в обратный путь. Было девять часов тёмного, холодного октябрьского вечера. Температура была минус восемь градусов, но это пока не чувствовалось. От усталости наши чувства несколько притупились. Светлая полоса, которая указывала нам путь в эту ночь, было гравийное шоссе со всеми своими многочисленными выбоинами и замёрзшими на них лужами. Сначала мы подбадривали себя маршами, которые громко распевали на безлюдной дороге, но постепенно усталость взяла своё, язык стал заплетаться, на марши уже не хватало сил. Ноги не слушались, а глаза закрывались сами собой. Тогда мы решили прилечь где-нибудь. Через некоторое время увидели сбоку дороги скирду соломы, которая так приятно манила накопленным летом теплом. Выбрав сбоку нишу таким образом, чтобы двое могли там свободно разместиться, забрались туда и почти мгновенно уснули. Летнее тепло из соломы давно выветрилось, и она оказалась просто ледяной. Но вначале это не было замечено. Сколько мы проспали, неизвестно. Я проснулся от холода, руки и ноги занемели. Вначале хотел подняться, размять ноги и руки и этим немного согреться, но Василий так тихо и мирно сопел, что я не решился своими движениями его тревожить. Пролежав ещё некоторое время, не двигаясь и прислушиваясь к дыханию Василия, заметил, что оно не похоже на спящего человека, слегка повернулся и тут же услышал:

- Ты не спишь? Я давно уже не сплю, замёрз и дрожу, как цуцик, но не хотел тебя тревожить...

- Ну, ясно, – заметил я, - только такие простаки, как мы с тобой, могут так поступать...

Мы вскочили, заделали нишу в скирде, размялись немного и пошли дальше. Осеннее раннее утро встретило нас смешанным стадом мелкого и крупного рогатого скота, которое пастух гнал для разминки из Покровки нам навстречу. В восемь утра на восходе солнца мы входили во двор ДЭУ. Во дворе лежал штабель досок, который ласкали еле тёплые лучи осеннего солнца. На эти доски мы улеглись с Василием, чтобы ещё немного поспать. Солнце согрело лежащих горемык, уснувших тихим мирным сном...

Я проснулся от необычного чувства: мне казалось, что кто-то за мной наблюдает, и медленно приподнял веки... Передо мной стоял Бобров и смотрел пристально в глаза. Непроизвольно посмотрев на часы, я заметил, что было ровно десять утра. Значит, главный инженер Областного отдела дорог прекрасно знал, где находился Бобров, раз тот с точностью до минуты появился в ДЭУ.

Бобров рассказывал, что с ним случилась неприятность: он якобы отдал свои часы в ремонт, а часовой мастер не дал ему квитанцию на приём часов. Когда же он хотел получить свои часы обратно, мастер заявил, что их не брал. За это Бобров якобы ударил мастера, а тот вызвал милицию, и Бобров попал на три дня за решётку. Мы с Василием знали, что всё это очередные небылицы, но отрадно было то, что Бобров пригнал грузовик. Срочно были собраны разбежавшиеся по всей Покровке члены экспедиции, и мы поехали в лагерь.

Дорога была хоть и мокрая, но всё же мы благополучно добрались до места. Собрав быстро вещи, ребята приступили к погрузке, во время которой начался снегопад. Если бы Бобров прибыл на час позже, мы бы не смогли подняться к лагерю. И опять природа была к нам снисходительна и подождала со снегопадом, пока машина не прибыла к месту. Окончив погрузку, все сели в машину и тронулись в обратный путь. Если подъем был затруднительным, то спуск был просто опасным, так как машина скользила по свежевыпавшему снегу. Её тянуло то к косогору, то к обрыву. Ребята сидели в кузове, посматривая, куда прыгать, если машина станет опрокидываться. Однако путь, полный приключений и опасностей, в конце концов благополучно закончился, и мы прибыли в Покровку. Здесь машина была заправлена горючим и экспедиция, не задерживаясь, поехала дальше.

Финиш путешествия - институт во Фрунзе, был ещё в 360-ти километрах, и до него ещё нужно было добраться. Вся команда сидела в кузове, тесно прижавшись друг к другу, и мысленно возвращалась к перипетиям прошедших месяцев, их первой совместной экспедиции. Глядя на прижавшегося в углу Савву, люди с благодарностью вспоминали его неутомимое колдовство над малым ассортиментом продуктов, чтобы из него приготовить что-то необыкновенное. С благодарностью вспомнили и дружную, добросердечную чету Болота и Зейнеп. Их всё ещё мысленно видели, стоящими рядом при прощании. И ещё все были очень рады, что среди коллектива рабочих не нашлось ни одного скандалиста. Все относились друг к другу с должным пониманием и уважением, и усердно выполняли, порой даже с юмором, порученную работу. Всю работу, в основном без начальника, удалось выполнить только благодаря усердию, оптимизму и спаянности коллектива. Начальник присутствовал только на первых двадцати километрах, из пятьдесяти положенных... За всё это я, как старший, при отсутствии Боброва, был очень благодарен всей команде. Одна ложка дегтя в этом великолепном коллективе - его начальник Бобров. Подтвердились все закулисные разговоры о нём.

Приехав в институт, мы были с восторгом встречены, как герои. Все участливо спрашивали, чем закончилась изыскательская эпопея, ибо они уже слышали о проделках Боброва. На следующий день начальник отдела пригласил меня в й кабинет, поручив написать подробный доклад обо всём периоде изыскательских работ, и особенно о «деятельности» Боброва. Я отказывался:

- Но, Константин Иванович, Вы же сами приезжали, всё видели и слышали. Зачем Вы меня заставляете заниматься ещё и этой неблагодарной работой?

Однако начальник отдела утверждал, что без такой докладной нельзя обсуждать деятельность Боброва на партийном собрании. И я, скрипя сердцем, написал всё, как было. Через неделю состоялось открытое партийное собрание. Техники экспедиции, да и многие сослуживцы надеялись, что Боброва лишат возможности руководить экспедициями, но ему вынесли только выговор.

Отношения между ним и начальником отдела остались незамутнёнными, а вот на техников экспедиции, особенно на меня, смотрели осуждающе за то, что вынесли сор из избы... Всё-таки партийный билет - хороший щит для не-порядочных людей. Это было последним испытанием в первой для меня экспедиции. Все её участники, кроме Саввы, были молоды, и каждый имел свои идеалы. Однако негативные стороны первой экспедиции и решение партийного собрания были поводом для переосмысливания этих идеалов. Молодые люди, быстрее, чем хотелось, перешагнули через барьер молодости и оказались в стане взрослых, среди которых отношения строятся совсем по другим критериям.

Я тоже приобрёл печальный опыт и не только в своей первой экспедиции, но знал, что вокруг много добропорядочных и честных людей. К ним, в первую очередь, можно отнести начальника паспортного отдела, который выдал мне, вопреки закону, первый паспорт. Не забыть Марию Цесаревну Голубину, которая была мне опорой во все времена до ее смерти в девяносто пять лет и главного инженера Главного Дорожного Управления Григория Андреевича Егурнова, который по сути дела спрятал меня от «высылки» в сибирскую тайгу. Особенно следует отметить самоотверженную бригаду мостостроителей, которые в ледяной воде восстанавливали сорванный вешними водами мост и охотничью чету Болота и Зейнеп, пришедших на помощь в трудные дни. Не забыть Савву, молчаливого и усердного повара экспедиции, который по сути дела спасал ребят от постоянного голода.

Все эти люди убедили меня в том, что в мире много хороших людей, они обычно держатся в тени и выявляются только при особой нужде. Эти скромные добросердечные люди дают человечеству надежду на счастье и сглаживают драматические стороны жизни. продолжение следует