Годы плена у своих - из воспоминаний отца (31.08.2020)

 

Биографическая справка

(1924 – 2007)

 

Александр Георгиевич Горст - отец

 

 Horst Alexander

Александр Георгиевич Горст родился в 1924 г. в с. Нижняя Добринка АССР Немцев Поволжья. В 1928 г. семью выселили в г.Карши Узбекской ССР, затем в г. Янгиюль Ташкентской области. Там А. Горст в 1941 г. окончил 10 классов и поступил в Ташкентский индустриальный институт. В марте 1942 был мобилизован через военкомат в лагерь «Челябметаллургстрой» НКВД СССР, куда прибыл 17 апреля. Первоначально был направлен в 11 стройотряд; в лагере работал в конном парке, бригадиром, трелевщиком, статистиком и нормировщиком. В декабре 1946 ему удалось вернуться в Самаркандскую область к родителям. Продолжить учебу в Ташкенте срецпоселенцу оказалось невозможным, но ему удалось поступить заочно на физико-математический факультет Самаркандского университета. Работал (1952-1959) учителем в узбекских школах, а позже до 1984 г. - в Самаркандском институте усовершенствования учителей и инспектором Областного отдела народного образования. После выхода на пенсию проработал еще несколько лет учителем. Отличник народного образования Узбекской ССР (1967), был награжден орденом Трудового Красного Знамени (1971) и медалями. С января 1998г. проживал в Германии. Умер в 2007 году в г. Bietigheim- Bissingen.

 

 Часть 1

Посвящаю детям и внукам

 

Был 1941 год. Я учился в 10 классе средней школы № 5 в небольшом городке Янгиюле в Узбекистане под Ташкентом, на железнодорожной станции «Кауфманская». В ночь на 22 июня состоялся выпускной вечер до 6 часов утра. Проснулся в 15 часов. Мою душу, дотоле спокойную, омрачили известия о начале войны - самой жестокой, самой кровопролитной из всех войн.

В это время в живых оставалось два старших брата - Виктор и Леопольд. Виктор с семьей: супругой и двумя дочерьми-школьницами - жил и работал в Андижанской области на строительстве гидроплотины «Кампыраватводстрой», а Леопольд служил в армии сначала в г. Кушке, а затем в пограничном местечке Фирюза под Ашхабадом.

В конце апреля 1941 года получили телеграмму от Леопольда: «Буду проездом, Красноводским поездом». Встречали с отцом. Из вагона вышел стройный, подтянутый красноармеец, вооруженный револьвером и доложил после объятий с отцом и со мной, что едет в Ташкент в САВО (Среднеазиатский Военный Округ), сдаст военные пакеты и на обратном пути на двое суток заедет домой. Двое суток общения со средним братом (1916 г., 4 января рождения) оставили много воспоминаний о нем. Это была наша последняя встреча. Предстояла еще одна последняя встреча со старшим братом Виктором (1908 года рождения) в 1942 году. О ней расскажу позже.

Вскоре меня вызвали в военкомат и вручили письмо от начальника военно-морского училища в Севастополе с отказом в приемных экзаменах, как немцу. Я расстался с военной романтикой юности и поступил в индустриальный институт. Ташкента, сдал приемные экзамены и начались учебные занятия на факультете «Геологоразведка». Шла тяжелая для народа война. Ее отголоски были заметны и в Ташкенте. Жил в общежитии, занятия приходилось пропускать почти ежедневно, чтобы выстоять очередь за коммерческим хлебом (хлеб в свободной продаже). Осень. Объявлена мобилизация студентов на уборку хлопка. Сбор к 22 часам на Ташкентском вокзале. Город затемнен. Погрузились в вагоны. Утром прибыли в Гулистан Сырдарьинской области. На 1,5 месяца «продовольственная программа» была решена. Кто учился в вузах Узбекистана знает, что такое хлопковая страда: студенты разных национальностей сплочены в единый дружный коллектив, там надо работать, но там, хотя и скромно, но кормят.

Завершался 1941 год. Не ведал я тогда, что крупные военачальники: Тухачевский, Егоров, Блюхер, Уборевич, Якир и другие - были объявлены «врагами народа» и расстреляны. Был расстрелян один из разработчиков ракетной артиллерии немец Лангемак, а Королев и Туполев находились в заключении. Так сталинщина способствовала поражению Красной Армии в первые месяцы Отечественной войны.

Помню 39-40 годы, годы подъема технического творчества молодежи. Большое влияние оказали идеи Циолковского. Мы, ученики 7-10 классов, изучали в детской технической станции (ДТС) радиодело, фотодело, авиамоделизм. Ракетные кружки еще не существовали, но я увлекся и успешно запускал примитивные бумажные ракеты. Одна из моих ракет спикировала в стог сена военрука (офицер, отвечавший за преподавание начальной военной подготовки и др. спецдисциплин) школы - майора Ляпина, жившего через два двора от нас. Стог сена сгорел, но военрук, узнав через несколько дней, чьих рук это дело, сначала отругал, а в заключении похвалил за интересное увлечение. Отец сделал мне тогда серьезное внушение и объяснил, чем это могло плохо кончиться. Но майор Ляпин оказался весьма благородным человеком. В то же время он серьезно относился к начальной военной подготовке для нас, школьников. Изучали ПВХО (Противовоздушная и противохимическая оборона СССР. В 1935 г. был учрежден значок «Готов к ПВХО». Создавались группы молодёжи для сдачи нормативов ПВХО), строевую подготовку, тактику, геодезию, азбуку Морзе, морскую азбуку. Всё практически закреплялось при участии в военных играх. Он провел с группой старшеклассников семинар, подготовив инструкторов ПВХО, и мы, соответственно, готовили значкистов ЮПВХО из числа учащихся 5-7 классов. Так что к войне против фашизма мы готовились, но были слишком уверены в легкой победе. В окончательной победе Красной Армии и Советского народа мы не сомневались еще в начале войны, когда наши войска отступали в беспорядке.

Мы с другом Ваней рассуждали так: «Чем глубже проникают фашистские войска на нашу территорию, тем им труднее, тем меньше войск у них остается на передовой, а в тылу у них развернется широкое партизанское движение». Помню, Ваня сравнил блицкриг противника с погоней льва, у которого, на каждый последующий прыжок остается все меньше сил и в какое-то время они вовсе иссякнут. Так оно и получилось, и в 1945 наступила долгожданная Победа.

* * *

Пару слов в память о моем друге Ване. Он из простой крестьянской семьи. Его родители были рабочими совxоза. Он был очень одаренным юношей – самородком. Удивлялся я его способностям в учебе, его физической выносливости. Он легко справлялся с грамотой, литературой, легко давались ему физика, математика, химия. Окончил 10-й класс с отличием и получил соответствующий аттестат. Когда меня призвали в «армию» через горвоенкомат, провожал меня Ваня, а Юрий Борисенко напутствовал в добрый путь. (С Юрой мы учились в одном классе семилетки, потом в разных средних школах, но жили по соседству. Его судьба мне неизвестна). О судьбе Вани я узнал позже, находясь уже в так называемой «трудармии». Его призвали вместе с отцом. По дороге на фронт эшелон бомбили, и они оба погибли. Так ушел из жизни и остался в доброй памяти мой школьный друг Иван Сергеевич Кузенков. Наследников у него нет, он был неженат и единственный ребенок в семье. В нашей средней школе № 5 им. Горького г. Янгиюля нынче стоит памятник погибшим ученикам и учителям, на котором среди других выбиты фамилии учеников нашего класса: Борисенко Юрий и Кузенков Иван. В сооружении памятника я и моя сестра оказали, как и многие другие, материальную помощь.

 

* * *

 

Итак, был конец марта 1942 г. Согласно повестке горвоенкомата, меня и других земляков в возрасте от 15 до 55 лет призвали в ряды Красной Армии. Получив в комсомольском комитете запечатанный пакет с личным делом, я явился с вещами и постелью на призывной пункт. Хотя до призыва прошли слухи, что нас, граждан СССР с отметкой в паспорте «немец» отправят на работу в трудовую армию, в душе теплилась надежда, что какую-то часть из нас (членов ВЛКСМ и ВКП(б)) направят в действующую армию, на фронт. Но, увы, надежды не оправдались, нас повезли на Урал для претворения в жизнь идеи Троцкого «О мобилизации населения в трудармию» с изуверским ее осуществлением Сталиным [Лев Троцкий на IX съезде РКП(б) весной 1920 г. выступил с предложением распространить различные формы трудовых мобилизаций и милитаризации труда на важнейшие отрасли народного хозяйства. В наиболее завершенном виде эти идеи нашли претворение в организации «трудовых армий»: в 1920-21 гг. личный состав некоторых армий РККА (Рабоче-Крестьянской Красной Армии) не демобилизовывался, а направлялся на работу в советское хозяйство с сохранением военной дисциплины и системы управления]. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 года обвинил всех немцев Поволжья в пособничестве диверсантам. В нем указывалось: «Имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов, которые по сигналу, данному из Германии, должны произвести взрывы в районах, заселенных немцами Поволжья». В то время таким указам было принято верить, тем более членам ВКП(б) и ВЛКСМ - их было много в среде азиатских немцев [то есть немцев, проживавших в Средней Азии, прежде всего в Узбекистане, где они в большинстве своем были городскими жителями. В одной Ташкентской области насчитывалось по данным переписи 1939 г. 7.131 немцев, из них 4.068 в городах (57%), проживавших в основном в г. Ташкенте. По СССР в целом процент горожан среди немецкого населения составлял 20,9%, а в АССР Немцев Поволжья уровень урбанизации был еще меньше – 14,2%, см.: Всесоюзная перепись населения 1939 года. Основные итоги. Москва 1992, с. 57, 67, 74.]. Тем не менее вкрадывались большие сомнения. Не могло так быть, чтобы весь народ республики можно было обвинить в измене. И, если надо было не допустить контакта советских немцев с наступающими германскими войсками, то можно было население просто эвакуировать, как это делалось по отношению к другим народам. Но в данном случае это смахивало на геноцид, тем более, что высылке из мест проживания подверглось все население немецкой национальности из любой местности. А позднее, в 1944 году, я узнал, что этой же участи подверглись финны (из Карело-Финской АССР), венгры, австрийцы (бывшие военнопленные первой мировой войны и их дети). А почему невозможно призвать мужчин в действующую армию и отправить на укрепление обороны от ожидаемой японской агрессии на Дальний Восток, учитывая, что в период первой мировой войны на стороне русской армии в боях против германских войск и ее союзников участвовало около 100 тыс. немцев из российских поселений?[Число российских немцев, участвовавших в Первой мировой войне, оценивается в 250-300.000 человек. В это число входили не только выходцы из бывших колоний-поселений, но и городское немецкое население, немецкое население прибалтийских и польских губерний, бывших до 1918-20 гг. в составе Российской империи. Только из поволжских колоний, в которых перед войной проживало примерно пятая часть всего немецкого населения империи, было призвано с октября 1914 по январь 1917 года около 50.000 рекрутов, большей частью отправленных на Турецкий фронт, из: Шульга И.: Воинская служба поволжских немцев и ее влияние на формирование их патриотического сознания (1874-1945 гг.). Автореф. ... дисс. канд. ист. наук. Саратов 2001, с. 16.] Да и до середины 1942 г. сотни тысяч советских немцев находились в рядах действующей армии на фронте и случаи предательства среди них были единичны. [Это преувеличение. Мобилизаций в годы германо-советской войны советских граждан немецкой национальности в действующую армию не проводилось, так что речь может идти только о нескольких десятков тысяч человек, призванных в РККА еще до начала военных действий. На основании секретной директивы Наркомата обороны № 35105 от 8 сентября 1941 г., подписанной Сталиным, проводилось изъятие солдат и офицеров немецкой национальности из рядов армии, с направлением их первоначально в тыловые и строительные части. Позднее, в 1942 г., большинство из них как трудмобилизованные оказались в лагерях принудительного труда, см. Шульга (2001), с. 18-19.] С такими мыслями я ехал на трудовой фронт. С такими думами прошли годы войны.

В Ташкенте - санобработка в бане текстилькомбината, строем до вокзала пригородных поездов с вещами и постелью, посадка в телячьи вагоны по 40 человек на две оси, гудок паровоза, и мы тронулись в путь 3 апреля 1942 года...

Куда едем, нам было неизвестно, сопровождающие нас представители НКВД держали это в секрете. Я ехал в двадцатом двухосном вагоне, устроился на втором ярусе. Весь путь до места назначения длился 14 суток. За это время нас потчевали горячим питанием только один раз и то по ошибке, приняв наш состав за воинский эшелон. Это было на станции Казалинск в Казахстане. Вот здесь мы и встретились в последний раз со старшим братом Виктором. Ему было тогда 34 года. (До мобилизации жил в Андижанской области, участник строительства Большого Ферганского канала). Я стал просить начальство перевести к брату во второй вагон, но мне было отказано под предлогом, что все равно будем вместе, когда приедем на место. Но, увы, ночью в Челябинске эшелон расцепили на 2 части. Переднюю часть с братом оставили, а нас привезли на станцию Чебаркуль и выгрузили 17 апреля. В пути следования на каждый двухосный вагон три раза выдавали по 2-3 буханки хлеба и все. В основном мы занимались самообеспечением. На стоянках меняли вещи на муку. Запомнилась трехсуточная стоянка на станции Акбулак Оренбургской области. Там на базаре мне удалось выменять на домашнюю новую куртку килограмм муки. Месили тесто и в порядке очередности жарили лепешки, прилепив их к стенке «буржуйки», уголь добывали, набирая понемногу со встречных эшелонов. Одним словом, в пути многие изрядно наголодались, и до начала работы уже ослабли, потеряли много сил.

В Чебаркуле к концу дня за нами явился представитель лагеря и повел в лес за 20 км. Была распутица, ночь, нести вещи было трудно. Прошли село Непряхино и в 5 км за ним обосновались в лесу, где башкирскими «трудармейцами» был подготовлен барак и расставлены две палатки на 100 человек каждая. Нас покормили пшенной кашей, и мы уснули в 3 часа ночи на своих вещах.

 

* * *

 

Утро. Просыпались по-разному. Кто выскакивал из барака обозреть окрестности, кто выглядывал в окошко, как будто боясь оживающей природы, а кто-то был безразличен ко всему и тоскливо сидел на вещах, опустив голову: дома остались дети, жены, старики. Надо было умыться и скинуть с себя 15 дневную дорожную неподвижность. Я выскочил из барака, оглянулся кругом завороженно. Прекрасная, очаровывающая своей красотой, просыпающаяся после зимней спячки природа вызвала чувство радости, восторга. Я такое еще никогда не встречал: дымка испарения над голубыми озерцами, и мини холмами, зеленеющий мох, стройные сосны и березы, волна теплого воздуха - все это манило и привлекало. Так и хотелось пройтись быстрым шагом по окрестностям нашего нового жилья и впитать в себя всю эту прелесть. Пошел я в направлении небольшого утеса, предвкушая полюбоваться красивым озерком, и вдруг навстречу выскакивает из укрытия с оштыкованной винтовкой наперевес вохровец (cтрелок военизированной охраны - ВОХР) с возгласом: «Стой, назад!». Говорю: «Надо по естественным надобностям». Но слышу в ответ слова: «Стой, стрелять буду!» Я ушел в противоположную сторону - и снова охрана. Прошелся по периметру - кругом оцепление. Вернувшись в барак, рассказал ребятам, они не поверили, а потом сильно расстроились. Так, 18 апреля 1942 г. мы стали заключенными.

В этот же день мы узнали, что находимся на территории знаменитого Ильменского Государственного заповедника им. Ленина. Специальным постановлением государственного военного Совета Обороны ввиду чрезвычайного положения было разрешено разрушать святыни заповедника. Его мы будем вырубать: уничтожать лучшие сорта могучих мачтовых сосен и снежной белизны строительных берез. На второй день появилось начальство: Толстов - начальник стройотряда, Полишко - политрук и др. Стройотряду присвоили номер 11, а само название «стройотряд» скрывало истинную форму быта и положения заключенных концлагеря. Началось формирование подразделений - колонн, бригад и оформление (фотографирование в профиль и анфас, оттиски пальцев, медкомиссия определяла годность, к тому или другому по тяжести физическому труду) на заключенных заполнялись анкеты со всеми данными и адресами родственников. Обычно в концлагеря сажали за совершенные преступления, придуманные и приписываемые «врагам народа». Все они имели статью. В отличие от них, мы не имели статьи, нас сконцентрировали в лагеря за то, что в паспорте, в метриках в графе национальность было записано «немец». За что? Почему же советские люди должны были отвечать за деяния фашистов, за возникновение фашизма, если они советские немцы не имели никакой связи с Германией, выступали против нацизма, под оккупацией не были. Их даже подозревать в предательстве считаю преступлением против народа.

 

* * *

 

Как создавался лагерь: стали строить бараки, кухню, ставить по периметру столбы, обтягивать колючей проволокой в два ряда, подобно шелковому червю, оплетающему себя в коконе, вспахивать огневую полосу, ставить вышки. Так нам подготовили условия для защиты от внешнего мира, и мы в «безопасности». Нас и наш покой будут «охранять» от населения «Большой земли». По другому это не объяснить – за колючей проволокой – советские люди, в числе которых – большое количество коммунистов и комсомольцев, орденоносцев еще с гражданской войны и пятилеток, без объявления наказания и срока заключения, без суда и следствия. Так начались годы – в плену у своих».

Когда вначале многие стали возмущаться, нам попытались объяснить, что будем строить лагерь для военнопленных. Но мы уже знали и видели в пути следования на Урал такие лагеря за колючей проволокой, где работали «трудармейцы», мобилизованные раньше нас. Мы не верили тогда, что окажемся в таких же лагерях. Но, увы, случилось то, что мы не предвидели.

На третий день стали вызывать к начальству организуемого лагеря для зондирования и формирования подразделений. Беседа со мной проходила по следующему сценарию:

Толстов (начальник стройотряда):

- Сколько вам лет?

- Восемнадцать недавно исполнилось – отвечаю.

- Образование?

- Окончил десять классов. Учусь на первом курсе индустриального института.

- Вы уже не учитесь!

- Мечтаю закончить, когда кончится война.

- До этого надо дожить.

- Постараюсь выжить, - говорю неуверенно.

- Если мы вам дадим такую возможность

В разговор вмешивается Полишко (политрук):

- Вы комсомолец?

- Да, - отвечаю, - с 1939 года, когда учился в 8 классе.

- Личное дело и комсомольский билет при себе?

- В нагрудном кармане.

- Покажите!

Достаю билет, пакет с личным делом, запечатанный сургучными печатями горкома комсомола и подаю политруку. Знакомятся и, посоветовавшись между собой, Толстов объявляет:

- Мы назначаем вас бригадиром. Будете возглавлять очень ответственную бригаду возчиков, на которых лежат обязанности возить воду, дрова, подвозить кругляк к лесопилке, чурочному хозяйству, другие хозяйственные работы, отвечать за состояние лошадей. Бригаду скомплектуем из опытных возчиков, работавших раньше на лошадях.

- Навряд ли я справлюсь, - отвечаю, - У меня еще нет никакого житейского опыта, производственного общения с людьми.

- Научитесь, завтра примете бригаду. Вы свободны.

- А можно вопрос?

- Ну, давай! – дает добро Толстов.

- Почему нас охраняют? Нет доверия? Меня, комсомольца тоже будут водить под штыком? За что недоверие?

- Ты немец! – разъясняет политрук.

- Но я же советский человек!

Раздается дружный хохот начальства.

- А мы чекисты!

Беседа велась относительно корректно, а Толстов и Полишко показались мне людьми доброжелательными И я выдал желаемое за действительное. Несколько позже я испытал на себе их безжалостность, волчьи зубы.

 

* * *

 

К концу третьих суток мы закончили работу по установке колюче-проволочного ограждения, вышек, проходной и ворот «рая». На третьи сутки утром последовала команда: «Выходи строиться на плац, на поверку, на развод! Построение побригадно! И мы вышли строиться, а за зону, во внешнюю часть лагеря, нас выводили под охраной. Там уже вокруг производственного участка (лесничество, чурочное хозяйство, конный парк, склады, административные здания, контора и др.) было выставлено оцепление.

Нарядчик направил мою бригаду на конный парк. Разобрались, за кем закреплена какая лошадь, какое транспортное средство в чье распоряжение и на какую работу направляется возчик. Все разъехались, а я обязан осуществлять контроль – обходить объекты. Стал передвигаться и почувствовал слабость в ватных ногах (ведь уже 3 недели как из дома и фактически кормежки не было). Через каждые 20-50 метров находил пенек и присаживался на минуту - две (это в 18 лет). Работать требовалось в темпе, за этим следили специальные надзиратели, которые докладывали к концу дня начальству. Конец рабочего дня извещался специальным свистком локомобиля, и все дружно собирались побригадно, выстраивались перед входом в «рай». Все жаждали скорее вкусить вечернюю баланду. И, когда уже дней 10 как мы жили на баланде, силы не прибавлялись, а все больше покидали нас, мне в очереди в окошко кухни приходилось наблюдать такие сцены: отходит очередной доходяга от окошка, на ходу ложкой пытаясь что-то извлечь из жидкости и приговаривает: «Wieder Wasser! - Опять вода» Следующий, произнося: «Immer Wasser! Reines Wasser! Lauter Wasser! Helles Wasser! Wasser! Wasser! Wasser!.. - Всегда вода! Чистая вода! Сплошная вода! Светлая вода! Вода! Вода! Вода!».

Трагическое творчество при этом проявлялось изощренно и непрерывно. Мои ноги продолжали все также наполняться «ватой» и не только от «светлой воды», но и от того, что у меня не было котелка. Ими мы не обеспечивались. Вместо котелка мне приходилось совать в раздаточное окошко маленькую детскую кастрюльку, вмещавшую лишь пол-литра жидкости. Что делать? Где взять котелок хотя бы на 1 литр? Мне подсказали: можно выменять на пайку хлеба у мастеровых ребят, которые работали в мастерских. Я прикинул: пайка 400 гр заменит примерно ведро баланды, если его нальют в числе первых. Получая в свою кастрюльку полнормы, я терял в день 200 гр хлеба, в 10 дней – 2 кг. Расчет меня убедил, и я выменял на хлеб котелок, изготовленный из ржавой жести. Люди настолько изголодались, что многие опускались нравственно, не брезгуя ничем. Ели траву, корни, а несколько молодых ребят на моих глазах копались в помойке кухни, находили и ели различные гнилые отбросы. Судьба их закончилась трагично, они скончались от кишечных заболеваний.

продолжение следует

 

 

 

 

↑ 579