Валентина Штро-Фельхле
Моя мама - Полина Христьяновна Фельхле - родилась на Кавказе в апреле 1926 года. Она была одной из одиннадцати детей, из которых умерли все, кроме неё и младшей сестры Галины.
В девять лет она осталась без отца и, как старшая в доме, заботилась о хозяйстве. Мать Эмилия уходила на полевые работы в пять утра; Полине нужно было полить грядки, сварить еду, накормить младшую сестрёнку, принести воды из колодца, вымыть посуду. Девятилетняя девочка всё успевала: ей хотелось помочь матери.
В посёлке Ванновское на Кавказе она окончила семь классов на немецком языке – девочка мечтала стать учительницей после окончания местного педучиища. Но ситуация в стране уготовила ей другую судьбу.
Началась Великая Отечественная война...
По указу правительства Полину вместе со всеми немцами отправляют в холодных и неуютных товарных вагонах в трудовую армию, в Сибирь. На заводе изготавливались сорокакилограммовые заготовки для фронта. Работу на станке под охраной они называли меж собой попросту «мокрой сепарацией». Надо было точить заготовки, а на детали постоянно лилась вода - мокрая сепарация. За станком стояли по двенадцать часов, работали по сменам, на обед получали баланду и паёк чёрствого хлеба.
Когда её мама Эмилия вышла на Урале замуж за Фельхле Андрея Андреевича, его сын Андрей, сводный брат Полины, стал хлопотать о вызове Полины из трудармии. Она приехала к нему, они поженились.
В Томске, в трудармии, Андрей работал на лесоповале - после трудармии работал шахтёром. Один за другим родила Полина четверых детей, первенец умер сразу после рождения, над другими тремя хлопотала и заботилась вся семья: её мама, сестра Галя и она сама.
На шахте работал муж и сестра, взрослые все ещё получали хлебный паёк. Еду добывали из-под снега, осенью собирали колоски, свеклу, картошку и прочее. Когда отменили комендатуру, было решено переехать в Казахстан. На тридцать лет осели на станции Апановка Кустанайской области. Здесь родилась ещё одна дочь; здесь все дети закончили школу.
Мама хорошо пела, а отец прекрасно играл на гармони. Ни один юбилей, ни одна свадьба не обходились без них. Их с удовольствием приглашали, и мама была заводилой в танцах, запевалой в песнях. Иногда на праздниках удавалось присутствовать и нам. Здесь были и различного рода вальсы, танго, переходные польки и, конечно же, не обходилось без дробушек. Казалось, под ногами танцующей поезд медленно набирал ход, и вот он уже мчался с огромной скоростью, а навстречу бешено стучали колёсами другие. И это была уже всеобщая дробная пляска.
"Посмотрите, как красиво выстукивают!"- говорила мать восхищённо. Она никогда не завидовала, умела радоваться за других. Нас тоже учила и петь, и танцевать. Мы с удовольствием выступали в клубе под руководством баяниста школы Ваннера Антона Францевича. Зал всегда был полон и без мамы не обходилось. "Все хорошо выступали!" - комментировала она дома. К таким вылазкам мы тщательно готовились и наряжали маму, причёсывали локоны, от рождения подаренные Богом, и делали это с любовью: приятно было укладывать послушные красивые волосы.
Платья в то время были из штапеля, крепжоржета, в школу на собрание она одевала костюм из габардина, для домашней одежды годился ситец, а зимой- помазейка. Мама учила нас следить за собой: "Der Mensch ist das, was er aus sich macht!"
Когда отец попал в аварию, он месяц лежал без сознания в больнице на станции Кушмурун, не приходя в себя. Мать оставила хозяйство, детей бабушке и сестре и месяц не отходила от больного. Мочила губы водой, поила из чайной ложечки, вытирала пот, протирала влажной тряпочкой, смазывала кожу кремом. Собрала все деньги, которые можно было собрать, и пошла к врачу: "Доктор! Вы лучше знаете, какие лекарства надо, закажите, я оплачу!" Он отвёл её руку: "Железнодорожные больницы лучше городских, они ведомственные. Я постараюсь сделать всё возможное, наберёмся терпения!" Через месяц муж пришёл в себя, но остался инвалидом. Она берегла и ухаживала за ним ещё год, пока он сам не начал полоть картофель, вытягивать воду из колодца и делать посильную для себя работу в доме. Мама отворачивалась и, чтоб никто не видел, вытирала слёзы радости, что он остался жив.
Мама прекрасно штукатурила, помогала отцу строить дом, когда они переезжали - всего они выстроили шесть домов. Её приглашали на ремзавод на сезонные работы, на строительство на улице Автобазовской. Взяла подруг - Марию Красноярскую и Розу Бреккель - получалась бригада отделочников.
Доход был непостоянен, он не устраивал маму, и она устроилась в совхоз имени Вачасова на весовую – станцию Апановка в железнодорожном тупике, куда загоняли вагоны с углём. Уголь приходил в два совхоза - Вачасова и Знамя Советов. Надо было разгружать вагоны, и она брала меня и брата и вставала на разгрузку. В вагоне пять люков, мама умело открывала их, и мы радовались, что почти половина угля высыпалась на площадку под откос. Потом мы забирались в вагон и орудовали там совковой лопатой. Домой приходили в чёрной угольной пыли. Мама топила баню, и чернота отмывалась.
Как хорошо было чувствовать приятную лёгкую усталость, но при этом ощущать себя здоровым. Для нас наступал отдых, а у мамы оставалось ещё столько дел и хлопот по хозяйству! Потом она взвешивала уголь и выписывала водителям накладные.
Зимой мама много вязала. Вязала всё: носки, рукавички, свитера, шапочки, жилеты, шарфы, береты и всегда говорила: "Вот сперва всем правнукам свяжу носки, потом внукам, а потом уж вам". Правнуков у неё пятнадцать, внуков - девять, а родных детей - четверо плюс зятевья со снохой. Никого не обделяла! Потому никто не удивлялся, когда её младшая дочь, будучи в разводе с первым мужем и замужем за вторым, приезжала в гости с двумя мужьями – разведённым и нынешним. И разведённый не отходил от тёщи: "Мам! Мам!"- подставлял стул, чтобы села, ухаживал за столом. Мама говорила: "Я его уважаю, мало ли что у них там было, а для меня он хороший человек". Удивительно! Не в каждой семье так бывает.
Она всегда много читала, смотрела телевизор, ходила в церковь, а когда далеко за девяносто ходить уже не могла, смотрела Богослужение по немецкому телевидению. И когда осталась без мужа, опять находила себе занятие. Прочитав в газете, что пожилые женщины в Бад Наугайме собираются раз в неделю, чтобы вязать шапочки, рукавички и прочее для детей без родителей, попросила, чтобы мы возили её, а когда ей стало трудно, вязала дома, созванивалась и отправляла с кем-нибудь готовые вещи. Я удивлялась её способности находить занятие и быть полезной не только родственникам.
Она и в девяносто говорила: "Я так хочу жить!"- брала ролатор и шла гулять. Но однажды сказала: "Видно, и моя очередь пришла! Кто хочет, приходите попрощаться!"
Она ушла 31 августа 1919 года на девяносто третьем году жизни. Одно утешает: мы делали всё, чтобы она жила подольше. Я много могу рассказать об этой женщине, которая никогда не скандалила, ни с кем не ругалась, настойчивая и добросовестная, была всеми любима и уважаема. Приведу один пример. Когда я начала писать книгу о миграции немцев в Россию и другие страны, она обещала помочь и называла фамилии, кто может дать интересный материал или показать фотографии из архива. Если я звонила и говорила, что мне надо, и добавляла: "Ich bin die älteste Tochter der Pauline Felchle!" - отказа никогда не было. Это действовало магически.
Иногда щемит сердце, так хочется её увидеть, поговорить, так не хватает советчицы, друга, интересной собеседницы, красивой и умной женщины. Светлая память от близких, родных и всех, кто её знал.
30.03.2020