А. Шнайдер-Стремякова

(рассказ-исповедь)

Дорога Евдокии

А сестра не переставала меня «грузить»: «Остаётся надеяться на Бога. Я у клуба «Мотор» объявление видела – наркоманов и алкашей на молитву приглашают». В ту пору я верила не в силу молитв, а в материальное. Спирт разбавляла холодным кипятком и торговала палёнкой: грешное дело хоть как-то помогало жить. Но всё имеет конец, пришёл конец и моему «бизнесу». Задержали нас, женщин, что торговали палёнкой. Дежурный милиционер Саша Гаврилов составил протокол и повёл нас в суд.

- Что ж вы, женщины, греха не боитесь?.. – начал он нас вразумлять. – Бога не любите… А Он ждёт, когда вы покаетесь, очиститесь и заживёте по Его заповедям.

Женщины молчат, я поддакиваю, а в мыслях другое: «Фанат безмозглый. С высшим образованием, милиционер, а плетёт чо ни попадя…» Суд по административным правонарушениям в тот день сорвался, и нас отпустили. Назавтра была суббота. Милиционер Саша отнял у меня паспорт, обещал в понедельник вернуть. Я сказала, что в понедельник прийти за паспортом не смогу, – работаю. Он спорить не стал – легко, как уточка, выплюнул: «Придёте во вторник».

А Рая с «дружкАми» ночами уже приворовывала. Суда ждала. Во вторник на суд явилась и я – святая, как мне казалось.

- Вот и снова встретились, – обрадовался Саша Гаврилов. – Это знак. Богу угодно, чтоб вы покаялись.

Смотрю на него, как на больного, а он снова проповедовать. Отпустил с добром, даже визитку дал. Выпустили и Раю. На радостях она новую кофточку проколола – мой подарочек. Домой приходила вся вшивая и злая. Ключи от квартиры я ей уже не давала, но на ночь впускала, а сестра не переставала жужжать:

- Тебе и самой надо к Богу, и ей тоже. Сходи в клуб «Мотор», помолись за наркоманов и алкашей. Ведь если ещё раз попадётся, ей к четырём условным добавят новый срок.

Вспомнила я про визитку Саши, да не нашла – пришлось ехать к клубу. Прочитала на дверях объявление «Бог предлагает жизнь вечную, дьявол – смерть. Выбери жизнь», списала номер телефона, позвонила.

- А где сейчас ваша дочь? – спросил Служитель.

- В наркологическом санатории «Хвойный».

- А как её зовут?

- Рая Грибкова.

- Рая? Грибкова? Помню, помню.

- Ка-ак?..

- Мы там проповедуем, она броская – запомнилась.

Служитель посоветовал ходить на проповеди: для «падших» – по четвергам, а по воскресеньям – для всех остальных.

Интереса ради я к падшим пошла, а они все весёлые-развесёлые. Смотрю, как на чокнутых, – в сердце ужас. Они соглашались: «Да, были зависимые, но Бог освободил нас». Пересилила себя, сходила ещё и на воскресное богослужение. Кивала, а сомнения кашлем бронхитным распирали. Но, чтобы спасти Раю, принуждала себя слушать. А что и самой спасаться надо, не думала: я не пила, наркотой не баловалась, остальное грехом не считала – так жили все.

В церковь после санатория Рая не пошла. А домой заявлялась – матерно ругалась, скандалила и дралась. С внуком жили мы, как натянутые струны, – в постоянном напряжении. Я впускать её не стала, на окна и двери решётки поставила.

А потом случилась суббота. Дома и без того пусто, а тут, когда мы с Мишаней пришли, полный разор нас встретил: одежа и подушки на полу; ношеная, никому не нужная одёжа из шкафов выброшена, стулья и табуретки какие сломаны, какие целы ещё. Встали мы у двери, как рыбки без воды. Оказалось, «дружкИ» на окнах решётки отогнули, стёкла разбили, в квартиру проникли и вынесли всё, что ещё можно было вынести.

Наплакалась я, мало мальский порядок навела и вечером на воскресное богослужение с ребёнком пошла – он к тому времени уже в первом классе учился. Лица у сестёр радостные, с горящими глазами, а я затюханная, будто дома покойник какой. Забыла, что в мире есть добрые глаза, добрые голоса и лица, – жила в сплошных ночах, смеяться разучилась. Когда заиграла музыка и началось богослужение, я разрыдалась, будто сроду музыки не слыхала. С той минуты я раз и навсегда про себя решила: будет Рая ходить или не будет, а мы с Мишаней будем.

Во время прославления увидела милиционера Сашу Гаврилова – теперь уже пастора. Он пел и играл на гитаре.

- А где ваша дочь? – подошёл он. – Мы два раза её задерживали. Она нам все модные песни перепела, предлагала дружбу и любовь. Мы три дня постились и молились за её душу.

Я промолчала – он всё понял. Все славили Бога. Казалось мне – в рай я попала. Такая святость от всех исходила, что я, как раненая, сделалась. «Вот, – думаю, – и меня втянули…» Религия, по госпропаганде, считалась «опиумом народа» – в церквах, мол, людям мозги только пудрят...

Пришла я в себя, когда меня к покаянию позвали. Народу на покаяниях бывает, как правило, много, но в этот раз была я одна. Верующая, что сидела рядом, видела, как я не решалась подойти, – то вставала, то опять садилась.

- Сестра Евдокия, мы все там были, не бойтесь, – прозвучало эхом из пустого кувшина.

Я осмелилась – вышла. И Бог сразу коснулся моего сердца. Так по крайней мере мне казалось. Все читали молитву, а я, как пионер, повторяла её – освобождала разум, душу, всё своё естество. С меня будто спадал камень, я омывалась слезами облегчения.

- Признаёте ли вы себя грешницей?

- Да, признаю.

- Веруете ли, что Иисус Христос был распят и на третий день воскрес?

- Да, верую.

- А если бы сказала «Не верую»? – молнией врезался Касьян.

- Да ничего. «Не верую», значит, «не верую», но я сказала «верую».

- Хотите принять своим спасителем Христа?

- Да, хочу.

- Готовы прочитать молитву покаяния?

- Да, готова. И начала читать: «Дорогой Господи, прости и помилуй мои грехи, вольные и невольные. Я признаю себя грешницей, а тебя и сына Божия своим спасителем. Во имя отца, сына и святого духа, аминь». Вот и вся молитва.

Так получила я крещение Святым Духом и стала Божьей дочерью, спасённым человеком. Начала посещать домашние занятия и воскресные богослужения, а Рая жила в притоне и кололась.

В очередной раз я снова сестре поплакалась, что Рая проколола дорогой плащ, который я ей подарила; мы помолились за её спасение, я слёзы вытерла и – вперёд: надо было думать о спасении Мишани. Чтоб он не разбаловался, определила его в хоккейную команду. Увела его как-то утром, пришла домой и на меня нашло такое отчаяние, такая тоска, такая безысходность, что начала, как резаная, кричать.

- Господи, услышь меня, если ты есть, я не в силах её спасти! Спаси её Ты! Хоть ради этого крохи! Господи-и, услы-ышь!

На крик прибежала соседка:

- Чо, Дусь? Опять чой-то украла?

- Да нет, это я Бога так прошу, – а сама плачу-заливаюсь.

Дорога Раисы

Но Бог услыхал мой крик, понял моё отчаяние. Иду как-то с родительского собрания, а навстречу Рая.

- Мам, ты откуда?

- «Оттуда»… Из школы.

- А я кушать хочу.

Я уже панически боялась её, но от жалости душа моя гофрировкой сжалась. Что было делать? Домой позвать – последнее утащит или скандал устроит. Нет, думаю, не позову, а она в полупальто мне вцепилась, не отпускает:

- Мамочка, знала бы ты, как мне всё надоело!.. Два дня назад одноклассник Андрей Крутояров в притон приходил, спрашивал, отчего в церковь не хожу.

- Андрей? В притон? К тебе?

- Так со мной давно никто не разговаривал.

- А как он узнал, где ты?

- Не знаю.

Я промолчала – не сказала, что тоже с ним встречалась...

- Вы куда? Почему плачете? – остановил тогда он меня.

- На базар – может, Раю встречу.

«Молитесь», – сказал он и ушёл, а на проверку искать её пошёл. Рая помолчала и, как по секрету, выдала:

- Меня сейчас чуть по этапу не отправили...

- Тебя? – отскочила я. – По этапу?..

- Наркоту подкинули...

- Кто?.. Зачем?..

- Подставники, агенты милиции.

Они видели, что она уколотая, но улик, чтоб состряпать дело, не было – вот и подкинули наркоту. В участок её отвели. Она ругаться начала, паспорт им выкинула:

- Менты! Козлы паршивые! Никакой тюрьмы и никакой колонии я не боюсь – забирайте!

- У-у, ты ещё и обзываться?.. Да мы тебя сейчас живо по этапу отправим!

- Слушай, у неё фамилия Грибкова... – говорит один.

- Ну и что?

- Подожди, щас спрошу... У тебя есть брат?

- Ну, есть.

- А звать его как?

- Зачем?

- Отвечай, когда спрашивают!

- Ну, Сашка.

- Грибков Александр Викторович?

- Да, он. Мент поганый! Ко-ззёл паршивый!..

А Саша мой никаких дел с милицией не имел, но развозил осуждённых в автозаке – «чёрном вороне». Кончилось тем, что её выпихнули, и она кубарем скатилась по лестнице со второго этажа.

- Не хочу я к этим собакам, лучше к Богу... Вишь, коленки ободрала, колготки порвала... Андрей на собрание звал.

Я бутерброд ей купила. Она поблагодарила, как человек, знающий цену хлебу, и сердце моё ватным сделалось: я дочь узнала. Она съела бутерброд и в притон направилась. За вещами.

- Выбирай! – натянула я голос. – Либо со мной пойдёшь, либо в притон! – и повернулась, чтобы уйти.

- Не бросай – я с тобой! Пойду, куда скажешь.

- Тогда пойдём домой.

Она под руки меня взяла, и во мне день расцветился.

- Теперь слушаться будешь только меня! – выставила я ультиматум.

Она спорить не стала. Вечером на собрание пошли мы вместе.

- Я тебя знаю, – ткнул в неё один из верующих. – Ты Рая. Проходи, Рая, мы давно тебя ждём. Молимся за страну, её народ, за всех страждущих и падших. Он всех просветит и очистит.

Назавтра сходили мы вместе ещё и на воскресное богослужение. Сёстры сбежались, как на чудо.

- Рая! Рая пришла! Слава тебе, Господу!

Саша Гаврилов подошёл, поздоровался, и она засмущалась. Меня это обрадовало: значит, не всё в ней потеряно, коль стыд остался.

- Рая, у нас годовщина церкви. Будешь участвовать в празднике?

- Буду.

- Наркоманку изобразишь?

- А чо, меня кемарит сегодня – вживую сыграю.

Скажет что – все смеются, в карман за словом не лезла.

- Это она умеет, – вклинился Пётр, – в школе её пантомимы всегда ждали. Раз изобразила старушку, что нитку в ушко вдеть не могла, – все со смеху попадали.

- Помолчи пока! – оборвал его Касьян.

- Мам, я за ночь ни разу не проснулась! – удивилась она утром.

То была её первая, без наркотиков, ночь.

С того дня она ходила со мною, как собачонка. На работу брала её вместе с Мишаней. Ей нравилась аура домашних проповедей, и постепенно из неё выходил дух неверия и агрессии. Однажды я забыла купить хлеб. Дала ей в руки «Новый завет» и оставила одну дома. Стою в очереди и нашёптываю: «Господи, спаси мою Раю, помилуй», а она дома читает: «Иже еси на небеси…» Открываю дверь – она в коридоре плачет:

- Ещё немножко, и я б не выдержала. Уже хотела чо-нить взять и уйти. Не могу я больше, – а сама вся дрожит.

- Умница моя, Бог тебе силы даёт. Ты даже не знаешь, какая ты у меня волевая и хорошая.

А сама еле держусь, заплакать боюсь. Она рук моих не выпускает и со мною по квартире ходит. Радуется:

- Я молитву не понимала, но читать не переставала – на Него надеялась.

А я, знай, её нахваливаю: «Умничка моя, ты соблазн победила!»

Месяц держались мы вместе, а потом я отпускать её начала – с верующими на природу, реку и хор. Игре на гитаре учил её Саша Гаврилов, и она постепенно становилась прежней – такой, какой до беды её знали. В техникум поступила, – рассказчица подняла голову, и столько в ней гордости и света было, что Татьяна не выдержала:

- Ничего-то мы друг про друга не знаем. Сколько тебе и дочери пережить пришлось!.. Неужто, и вправду, Бог исцеляет?

(продолжение следует)