Макс Триллер. Точка беды (том 2-й "Хунь-дунь") – 3 (31.05.2019)

 

И. Шёнфельд

 

В этом тревожном ожидании, с ощущением надвигающейся беды, Макс в полном одиночестве встретил Рождество и вступил в новый, 1993-й год. Он вознамерился было полететь к матери и сестре в Юму и даже заказал уже билеты, но после телефонного разговора с матерью раздумал, снял заказ и остался один в пустом доме, который арендовала для него и оплачивала «фирма» в предместьях Вашингтона. Серъёзных причин для отмены полёта на запад в общем-то не было: мать очень обрадовалась его звонку, но Макс с горечью отметил, что пригласить его в гости на Рождество она почему-то забыла. И почему – понятно: она отвыкла от него. Она была, как понял из непродолжительного разговора Макс, выше головы загружена церковной благотворительностью и семейными делами сестры Матильды. А Макс давно уже выпал из круга её повседневных забот и тревог, а значит – стал чужим. Ничего не поделаешь. Ведь и его самого соединяло с семьёй только прошлое, только память о детстве и юности. Что ж, пусть живут долго и счастливо. Он сердечно поздравил мать с праздниками, осведомился о жизни и здоровьи сестры и её детей, пожелал всем счастливого нового года, передал поклон могиле дяди Теодора и положил трубку.

Зато с аборигенами своими Макс говорил долго, больше часа. Они вырывали друг у друга трубку, рассказывали об успешных делах магазина, о духах, о новых картинах Рафаэля и больших доходах салона «Николь», о погодах, дождях и соседях, и о политике, и о проезжающих мимо фурах, и в каждом следующем предложении просили Макса вернуться.

– Мурр-Мурр спрашивал о тебе, – сообщил Адам.

– Что, колёса спускают на велосипеде, или ему теперь уже мотороллер понадобился? – спросил Макс и впервые за последние месяцы засмеялся. Он пообещал братьям, что к лету, то есть, тьфу ты – к зиме по австралийскому исчислению, возможно, вернётся насовсем.

– Приезжай раньше! – кричали ему аборигены, – приезжай прямо сейчас!...

 

Письмо пришло через три недели, когда Макс готовился к командировке в Сомали. Вместе с Айерсом они изучали план города Могадишо и на основании оперативных данных, полученных от другого отдела, делали расчеты возможных маршрутов до нескольких возможных баз в городе. В этот момент его и позвал Грэгор Макфейр и приказал идти «в берлогу», то есть к «Полпоту». Макс двинулся по давно уже знакомой территории в сторону административного корпуса с чувством льда в животе и мокрых коленок: он знал, зачем его вызывают.

Разговор был коротким, Полпот торопился.

– Вот, – сказал он, – я своё обещание выполнил, – и вручил Максу белый конверт, от которого исходил едва слышный, знакомый аромат. Макс заторможенно поблагодарил, отметил пропуск и вышел в свет дня. На некотором отдалении, между двумя зданиями, соединёнными стеклянным переходом, имелся крохотный сквер с беседкой, накрытой шапкой снега. Дорожки к беседке были, однако, расчищены, и Макс пошёл туда, чтобы в тишине и одиночестве прочитать текст своего приговора. Он сел на скамейку и положил конверт на колени. Он поглаживал его машинально и тянул время. Он почти не волновался больше. Ему было, скорей, грустно. «Вот и всё...», – такая нота звенела в сердце. И лезла в глаза картина Мурр-Мурра. Где верх у его «портрета» и где низ? – об этом спорил тогда Макс с колдуном. Макс вздохнул, медленно вскрыл конверт и развернул листок.

«Милый, любимый Макс...» - прочёл он, и сердце его больно дёрнулось, а глаза подернулись туманом. Макс интенсивно проморгался и стал читать дальше. – «Вот как неожиданно всё повернулось. Я не дождалась тебя, нас с Томом отправили дальше. Теперь ты уже знаешь, что мы живём по приказам, что мы – солдаты нашего Ордена и даже личного у нас ничего нет, а есть только Служение. Мы сами эту судьбу для себя избрали и должны теперь идти до конца. Я хотела перехитрить систему, я хотела иметь тебя рядом с собой – видит Бог, что это так и есть. Я надеялась, что Тому дадут повышение и оставят в Лэнгли, на кабинетной работе: он это заслужил. Не получилось. Подозреваю, что по инициативе самого Грэя и не получилось: он не мог не подчиниться приказу доставить тебя в Америку, но никак не желал, чтобы ты был рядом с нами. В этом наши с ним интересы разошлись. Мне больно и горько, но я ничего не могу с этим поделать. Милый мой Макс! Любовь моя! Ты теперь тоже один из нас. Ты теперь тоже молчаливый солдат Ордена. Примем же эту боль и похороним её в себе. Наша любовь не растаяла в воздухе. У нас есть одно общее воспоминание, которое не в состоянии отобрать у нас ни время, ни наша работа. И оно останется с нами до конца наших дней. Прощай, милый мой, дорогой мой Макс. Клянусь тебе: тогда, в Элис Спрингс я любила тебя искренне. И сейчас люблю. Но вместе нам не быть. Прощай».

Это было всё. Перечитывать второй раз не имело смысла. Приговор оглашён и приведён в исполнение. Сердце отсечено и выброшено на помойку. Сухой остаток: сидит некто Макс Триллер, сотрудник ЦРУ, человек без сердца, под снежной шапкой беседки шпионского посёлка Лэнгли в десяти милях от Вашингтона, всё еще дышит, всё ещё способен думать, размышлять и испытывать боль, но это уже другой человек: человек с опустевшей душой. Но что ещё того хуже: пустота эта уже неслышно и незаметно для самого Макса начала заполняться чем-то другим. Ибо природа не любит пустоты, и это абсолютная истина. Не это ли другое и пытался изобразить чёрными красками аборигенский переводчик с языка первобытных духов Мурр-Мурр внизу своей картины? После чего впал в прострацию...

Сколько минут ещё просидел Макс на холоде, держа в руке письмо Николь и глядя в никуда – пять минут или, может быть, сорок пять? Макс времени не замечал. Но в какой-то миг он поднялся со скамейки и, подводя черту, с ноткой истерического веселья в голосе произнёс:

– Красиво же тебя развели, Максимилиан Триллер! Ну да сам виноват...

Но это сказал уже другой Макс Триллер. Сказал и пошагал прочь.

 

2. Миротворцы

 

До Сомали группа «миротворцев», в состав которой включены были и Триллер с Айерсом, добиралась кружным путём: сначала самолётом до Сицилии, затем на трёх больших десантных катерах до вертолётоносца, далее опять морем до побережья сомалийских берегов и, наконец, под покровом ночи американцев ссадили где-то в пустыне, в районе большого палаточного лагеря ООН. Отсюда караваны с продовольствием отправлялись в разные регионы страны, туда, где, по сообщениям наблюдателей, голод свирепствовал особенно сильно. Караваны отправлялись в сопровождении вооружённой охраны, но это не гарантировало доставку грузов до пункта назначения. Многочисленные банды, принадлежащие разным племенным кланам, устраивали засады и отбивали продовольствие, чтобы распоряжаться им далее по собственному усмотрению. Весь этот хаос начался за два года до этого, когда вооружённая оппозиция по африканской традиции свергла президента Мохаммеда Сиада Барре. Как и всегда в результате революций, в стране немедленно вспыхнула гражданская война, причём в наихудшей, межплеменной, межклановой форме, по сценарию «все против всех». Главным результатом этого кровавого хаоса стал тотальный голод, унёсший уже в 1992 году около трёхсот тысяч жизней. Гуманитарные организации забили тревогу: эпидемии, вызванные мором таких масштабов, могли перекинуться на соседние страны, а оттуда на весь мир. Благотворительные организации начали сбор просроченных продуктов питания, подлежащих уничтожению, и Совет Безопасности ООН в срочном порядке учредил специальную миссию „UNOSOM“ с целью доставки этих продуктов для борьбы с голодом в быстро вымирающем Сомали. Однако, ополоумевшие местные кланы сочли эту гуманитарную помощь вмешательством во внутренние дела страны - якобы, Америка хочет отравить и погубить всех африканцев. Были распространены даже фотографии мёртвых людей, якобы, умерших всей деревней после употребления американской гуманитарной помощи. Кланы даже объединились на время и объявили Организации Объединённых Наций с её гуманитарной интервенцией настоящую войну. Коса голодных смертей косила сомалийцев всё шире, но теперь гибнуть начали всё нарастающим числом и миротворцы ООН, становящиеся постепенно фактическими заложниками бандитов в Сомали. Терпеть дальше такое положение дел было невозможно, и СБ США принял решение послать на выручку миссии ООН несколько подразделений американской армии, в том числе была объявлена охота и на вождей бандитских кланов. В помощь этим охотникам приданы были, в частности, и специалисты из ЦРУ. Все они, вооружённые до зубов, тоже назывались миротворцами, а миссия их значилась как гуманитарная.

В задачу миротворцев от ЦРУ Макса Триллера и Пита Айерса входило минирование тех объектов, которые посещают бандиты. В нужный момент должны были осуществляться затем дистанционные подрывы. Всё упиралось в работу агентов и разведчиков, и работа последних была долгой, опасной и ненадёжной, так что за три месяца Максу с Питом удалось совершить всего лишь два подрыва, да и те оказались напрасными: погибли какие-то посторонние люди, а вожаки, на которых шла охота, остались целы. При этом один из агентов по непонятной причине застрелился, ещё одному разведчику снайпер прострелил шею, и жив он остался лишь чудом. Скоро стало ясно, что подобными методами бороться с бандформированиями бесполезно. Сотрудников ЦРУ отозвали в Центр. В начале апреля Макс был снова в Лэнгли.

Пит Айерс, с которым Макс сдружился ещё в Анголе, всё это время посматривал на приятеля с тревожным удивлением. Он не узнавал Макса Триллера, в недавнем прошлом – бодрого, энергичного человека, с хорошей реакцией на шутку, с ворохом интересных историй об Австралии и живым блеском в глазах. Теперь вместо него с Айерсом вежливо и очень корректно, как будто постоянно контролируя себя, общался замкнутый, флегматичный тип с частыми тенями в глазах, переставший интересоваться жизнью за пределами непосредственно выполняемых заданий. Макс постоянно что-то изучал, запоминал, проверял, сверялся со справочниками и каталогами: загружал мозги. И ещё, нацепив наушники и пощёлкивая кнопками кассетника, он совершенствовался в иностранных языках, особое внимание уделяя почему-то русскому и украинскому. Впрочем, это была, кажется, инструкция сверху – Триллеру осваивать русский до степени полного совершенства.

– Тебя, старина, не иначе, как в Джеймсбонды готовят, – пошутил однажды Питер. Макс сдержанно улыбнулся на это и ответил:

– Нет проблем! Хоть в Сантаклаусы!

И всё. Разговор был окончен. Приглашение к диалогу было отвергнуто, и Макс опять сосредоточился на чём-то своём. Пит Айерс пришёл к выводу, что Макс тоскует по своей Австралии.

А Макс действительно вспоминал Австралию частенько, и даже несколько раз задавал себе вопрос, не бросить ли ему всё и не вернуться ли в Элис Спрингс навсегда. Но мысль о возвращении отпадала каждый раз, не успев окрепнуть: два раза в одну и ту же реку не входят, говорят китайцы, и это правильно. Макс представлял себе свою дальнейшую жизнь между прилавком и скупщиками опалов, однообразную и бессмысленную, потерявшую цель, и такая жизнь не манила его больше. Нажива как таковая его не увлекала никогда, и заполнить пустоту, оставленную в его душе обманувшей его Николь, не могли никакие деньги. Нет, для заполнения этой бездонной пустоты в сердце оставалось для него лишь одно средство: action, action и ещё раз action. Лишь этот «экшн», риск, действие на грани «быть или не быть», питающее сердце адреналином, порождали ещё стук горячей крови в висках и создавали на некоторое время, как от наркотика, иллюзию полноценной жизни. Отказаться от всего этого означало пойти и удавиться. Но отказываться от всего этого вовсе и не требовалось: у ЦРУ дел и забот было по горло. Голову поднимал международный терроризм, и с этим терроризмом предстояло Америке воевать не на жизнь, а на смерть. Сопротивление свободе и демократии на планете почему-то нарастало, и с этим надо было что-то делать. ЦРУ сбивалось с ног. Макс Триллер был одним из его воинов. Он был нужен. Это очень важно – быть кому-то нужным. Это главное в жизни – быть кому-то нужным!

***

В начале апреля 1993 года Макса направили в Ирак. Вместе с ним полетел Грэгор Макфейр, его непосредственный начальник, что было странно и придавало заданию особое значение. Группа «дуболомов» в составе шести человек из оперативного спецотдела вылетела в Багдад отдельным рейсом, на день раньше. Все они, включая «дуболомов», были, согласно легенде, нефтяниками – буровиками и инженерами, приглашёнными на нефтяные поля одной из добывающих фирм-«качалок». Что касается «дуболомов», то набраны они были из «морских котиков», страшно гордились этим фактом и презрительно обзывали остальных сотрудников ЦРУ «соплежуями», «мягкими яйцами» и «мамиными сыночками». Дуболомы скрывали, что морское братство, которое они покинули, глубоко презирает их самих за переход из элитных войск в стан «обнюхивателей замочных скважин»: так кадровые военные именовали за глаза тихих деятелей плаща и кинжала.

Озабоченный Грэгор инструктировал Макса практически на бегу. Операция, которая им предстояла, имела гриф абсолютной секретности. Причём секретности столь высокого порядка, что суть задания Макфейру самому озвучили лишь за полчаса до вылета. Суть эта оказалась проста: уничтожить Саддама Хусейна – президента Ирака, «сукина сына», вышедшего из-под контроля Вашингтона. Он шалил и раньше с Соединёнными Штатами, прикидываясь лояльным, но в какой-то момент он грань допустимого перешагнул, «красную линию», проведённую для него пересёк, когда решил контролировать нефтедобычу и цены на иракское «чёрное золото» самостоятельно. Этим он подписал себе смертный приговор. Но поди достань его, законно избранного президента. Несколько попыток переворота, инициированного Агентством, не увенчались успехом: Саддам жёсткой рукой подавил все выступления и казнил зачинщиков. Теперь он должен был за всё ответить. И последний счёт от имени Америки должны были предъявить Хуссейну Грэгор Макфейр и Макс Триллер из ЦРУ. «Это большая честь для нас с тобой, – мрачно сообщил своему младшему напарнику Макфейр, – этой акцией, сынок, мы с тобой призваны изменить политическую карту мира на ближнем Востоке. Вот так-то!».

– Как же мы взорвём Хуссейна с нашими белыми рожами? – спросил Макс, – нас же к его дворцам на пушечный выстрел не подпустят.

– Нам помогут. Нас уже ждут. У любого человека есть враги в собственном окружении. У Саддама они есть тоже. А «дуболомы» нас прикроют и обеспечат уход в пустыню. Там нас подберут вертолётом. Такова общая схема. Подробности – на месте, – Грэгор помедлил и похлопал Макса по плечу: – вперёд, сынок, не дрейфь. Нас ждут медали Почёта – это говорю тебе я, Грэгор Макфейр, старый, битый воробей, которому дали шанс стать орлом под старость лет. А ты, сосунок, этот шанс получил почти сразу. Фортуна! Вот и хватай её двумя руками и тридцатью двумя американскими зубами.

– А как же... материал, сэр?

– Материал получим на месте. Под видом партии халвы, ха-ха-ха. Устроим Саддаму Хуссейну сладкую жизнь, ха-ха-ха. Не вижу энтузиазма в твоих глазах. Так устроим или не устроим?

– Устроим, сэр. Русские говорят: «Назвался груздем – полезай в кузов».

– Что такое груздь? Какой ещё кузов? А, ты это опять из своих уроков русского языка мне впупыриваешь... Барбара научила? Трясогузка эта... Не попробовал её еще? Ну и змеюка же на вид! Так и извивается... Интересно, русские бабы все такие?

– Она хохлушка, не русская.

– Хоклушка – это что такое? Порода такая?

– Украинка. Из Киева. Папа украинец, мама эстонка.

– Боже мой, и такое бывает? Эстонцы – это вроде эскимосов что-то? На востоке живут, судя по названию...Ну и чему она тебя учит? Русским поговоркам?

– В том числе.

– Хорошее дело. Подбери парочку подходящих русских поговорок для Саддама на последнюю ему дорожку. Типа: «Камешек на черепок – и в ямку: прощай, Ближний восток, прощай, мамка!». Хорошую я придумал поговорку? Такой, небось, даже у твоих русских нету. Или есть?

– Не знаю. Вернемся – спрошу у Барбары.

– Обязательно спроси.

– Окей, сэр. Только лучше Вы сами спросите. Барбара будет очень рада. Она каждый раз тает, когда видит Вас в дверях класса.

– Пошёл к чёрту!

– Так мы же как раз туда и летим...

– И то правда. О деле надо думать, а не о Барбаре твоей. А то заладил как попугай: «Барбара, Барбара»...

(Барбару звали на самом деле Варвара Обийдихатко. В восемьдесят шестом году её увели афганские моджахеды прямо из учебной аудитории в Герате, где она преподавала русский язык афганским революционным активистам. Варвару против её желания обменяли на две ракеты «земля-воздух» и доставили в Америку, которая ей вскоре очень даже понравилась. Она вышла замуж на мистера Уайта и забыла, что оставила на Украине мужа Мыколу, горького пьяницу, не сумевшего даже подарить ей ребёнка за десять лет совместной жизни, и каждую вторую ночь проводившего в канаве за домом в обнимку со свиньёй. Свинья была соседская – и это было особенно оскорбительно! Мистер Уайт, правда, тоже оказался алкоголиком, но пил по расписанию, поперёк дороги не валялся, ходил в шляпе «Стэтсон» и курил сигары. Он, со своей стороны, также пообещал своей новой русской жене Барбаре двух или трёх детей – уж как получится, по мере сил – и хотя обещания своего не сдержал пока, но старался честно. Вот что значит настоящий американский мужчина с принципами! Мистер Уайт плотничал и слесарил по вызову в кампусе Центрального офиса ЦРУ в Лэнгли, и через его посредничество Барбару стали привлекать для переводов и совершенствования русского языка сотрудников, которым это было необходимо по работе. Сотрудницей ЦРУ Барбара Уайт не являлась, но постоянный пропуск в классы учебного комплекса она имела. И Макс Триллер был её лучшим учеником: его способность запоминать целыми блоками сложные тексты и идиоматические выражения, а также с идеальной точностью имитировать звуки речи приводила Варвару в полнейший восторг. Уже со второй попытки он произносил украинские фразы без малейшего акцента. Особенно хохотала Варвара, когда Макс имитировал специфический одесский говорок. Вот про эту самую Варвару и осведомлялся Грэгор у Макса. Макс подозревал, что его начальник, бывший полковник Макфейр к рыжей, тощей, гибкой и энергичной украинке сильно неравнодушен, потому что он периодически заглядывал на уроки русского языка и громко фыркал, прежде чем закрыть дверь).

В Багдад прилетели обычным, гражданским рейсом, их встретили какие-то работники нефтяных полей с незапоминающимися лицами. Пока шли по залу аэропорта, в их сторону блеснуло несколько фотовспышек. Были ли это случайные сполохи от камер многочисленных друзей и родственников, обнимающихся с прибывшими и улетающими из Ирака, или кто-то прицельно фиксировал американских «нефтянников» для специального досье, осталось непонятным. Но это не имело значения, ибо сценарий спектакля был, оказывается, хорошо продуман и отработан. Гостей посадили в фирменный голубой автобус с изображением чёрных нефтяных фонтанов по бортам и повезли на север. Через полтора часа пути остановились в пустынном жёлтом мареве, из которого вскоре выплыл встречным курсом зелёный «Шевроле», забрал Макфейра с Максом и повёз обратно в Багдад. Фирменный автобус нефтянников продолжил движение на север – он свой отвлекающий манёвр выполнил.

Для каждого любителя Востока и сказок Шехерезады Багдад – это очень красивый муравейник с бирюзовыми минаретами и бесчисленными изящными мечетями, общительно приветствующими друг друга экзотическими восточными арками и лазурными росписями. Тут и там посматривают они кокетливо на собственные отражения в стеклянных стенах современных витрин и небоскрёбов, наставленных везде по городу в художественном беспорядке, возвышаясь над жизнерадостными одно- и двухэтажными каменными восточными кварталами с их тенистыми двориками и тупичками, с базарами и базарчиками, лавками и лавочками, с глинобитными лабиринтами, неожиданно выводящими через полчаса отчаянных поисков выхода то на широкий бульвар с гудящими автомобилями, то к уютному белому коттеджу с голубым бассейном в тени серебристых пальмовых крон, лениво обмахивающих своими метёлками высокое, пронзительно синее, и без того абсолютно чистое небо.

Их зелёный «Шевроле» с сурового вида, молчаливым водителем промчался по авеню Аль-Харуна – легендарного эмира, известного каждому по сказкам из «Тысячи и одной ночи», затем пересек по изрядно выщербленному мосту реку Тигр, сделал с добрый десяток хитрых поворотов и разворотов и углубился в «частный сектор» – в царство восточных двориков. То был, как узнали позже американские «гости», квартал ремесленников–сабейцев – древнейшей народности, прямых наследников вавилонян и самых первых последователей христиан, породивших знаменитый клан чеканщиков по серебру, которые хранят свои секреты по сию пору и с которыми никто на земле не может сравниться в этом искусстве. Возможно, в силу некоторой обособленности этого замечательного племени сабейцев, представляющего собой островок христианства в окружающем мусульманском мире, здесь, в этих каменных лабиринтах можно было занырнуть поглубже и спрятаться понадёжней от посторонних глаз и ушей, чем в прочих районах Багдада. На что, надо полагать, и рассчитывали организаторы террористической операции. Вряд ли при этом принимали они в расчёт то обстоятельство, что этим самым ставят под удар быстрого на расправу и жестокого восточного правосудия целый маленький народ абсолютно мирных сабейцев, живущих исключительно ремеслом, торговлей и молитвами, и держащихся подальше от всякого рода путчей, революций и прочих сумасшедших забав современного мира. Но кто уже в этом больном, на оба полушария глобанутом мире собирается учитывать судьбу каких-то там сабейцев, у которых нет ни нефти, ни газа, ни хотя бы урана в недрах под ногами? Да никто! Мало кто вообще знает об их существовании. А следовательно и их исчезновения, случись оно, никто не заметит. Даже Макс, основательно изучивший политическую карту мира за время работы в ЦРУ, узнал о существовании сабейцев лишь в Ираке, после того как попал в их багдадские кварталы.

Машина остановилась у глухой, оштукатуренной каменной стены с вмурованными в неё дубовыми воротами средневекового вида. В левой половинке ворот распахнулась обитая металлическими полосами дверь, и черноусый восточный красавец с ярко горящими глазами и мрачным выражением лица впустил американцев в закрытый дворик. Отсюда в дом вели две двери. Араб жестом приказал гостям следовать за ним и вошёл в правую из них. Они очутились в небольшой, очень чистой, белёной комнате с низким потолком. Посреди комнаты стоял простой деревянный стол, вокруг которого аккуратно расставлены были столь же простые стулья. Из деревянных изделий имелись ещё в комнате небольшой столик в углу, очередные две двери в разных концах дальней стены, ведущие в глубь дома, а также довольно грубо, но крепко сколоченная лестница с толстыми перилами, уводящая на второй этаж.

Араб обернулся к пришельцам, лишь теперь улыбнулся им ровными зубами, один из которых, левый резец вверху был обломан, и представился на отличном гарвардском английском:

– Я – Акрам Халид. Буду вам помогать. Будете делать то, что я вам скажу. Спать будете наверху. Всё необходимое вам привезут прямо сюда. Ваши друзья находятся поблизости, но вам их видеть не нужно. Они знают, что нужно делать. Узнаете и вы, когда придёт время. Я вам скажу. Сейчас вы будете отдыхать. Женщины принесут вам умываться и кушать. Выходить на улицу нельзя. У стен есть глаза и уши. Добро пожаловать в Багдад. Да здравствует свобода от тиранов! Кушайте и отдыхайте...

И Акрам Халид вышел и оставил «нефтянников» одних.

– Мышеловка! – констатировал Грэгор, оглянувшись по сторонам и распорядился: – Пошли наверх. Посмотрим, есть ли оттуда выход на крыши. Главное в наступлении это что, сынок?

– Натиск и темп.

– Неправильно. Главное в наступлении – это наличие пути к отступлению. Это говорит тебе старый, стреляный солдат, сынок. Это говорит тебе солдат, которому отступать доводилось чаще, чем наступать, и поэтому он до сих пор ещё жив, чему каждый день удивляется сам.

Макс озадачился на секунду загадкой о преобладаний отступлений над наступлениями, но тут же и забыл слова Макфейра. Перед ними стояла сверхответственная задача, и отвлекаться на разную постороннюю ерунду было недопустимо: Макс привык браться за дело основательно и выполнять его тщательно. Впрочем, и полковник отнюдь не был дурачком. Макс знал – это удав ещё тот: при всём поверхностном балагурстве Макфейр мыслит быстро, глубоко и чётко, решения находит мгновенно, а нервов не имеет вовсе. Такие ребята не в кино, а в жизни способны спокойно, не потея, разбираться с незнакомым часовым механизмом бомбы, сидя на ней верхом и не зная, в какой миг она взорвётся. Вот один пример хладнокровия из богатой биографии Грэгора Макфейра. В Колумбии его поймала банда местного наркобарона, помучила пытками, ничего не добилась и отвела в лес, к болоту, чтобы убить и закопать. Полковнику (тогда ещё майору) вручили лопату и велели рыть себе могилу. Грэгор стал копать, не торопясь, аккуратно и старательно, выравнивая стенки. – «Для себя же стараюсь!», – объяснил он своим мучителям, подгонявшим его, и этими словами вызвал их одобрительный смех. – «А ты молодец, гринго: весёлый парень. Умеешь красиво умереть», – похвалил смертника один из разбойников. Полковник продолжал работать. Наконец, бандиты сочли, что яма готова. Они стали спорить кому из них пристрелить американца. Ни один не хотел тратить на него свои патроны – видимо, амуниция у лесных братьев была в большом дефиците. В конце концов, они решили закопать врага живьём. – «Ложись на дно, скотина!», – приказали ему. Полковник лёг. Лопату всучили самому молодому из разбойников, и тот, ругаясь, начал набрасывать на Грэгора тяжёлую, липкую землю. Солдат был уже наполовину засыпан и с трудом дышал, когда бандит запротестовал:

– Я устал, – завопил он, – давайте по-очереди его закапывать!

И тут раздался голос полковника из могилы:

– Ребята, не спорьте. Дайте мне лопату, я сам себя закопаю! А вы пока отдыхайте...

Бандиты – ребята простые. Когда до них дошёл смысл шутки, они в буквальном смысле попадали наземь, держась за животы. При этом один из них обмочился, чем привёл остальных в ещё больший восторг. Отсмеявшись, отстонавшись и утерев слёзы, бандиты вытащили полковника из могилы, и в порядке награды за полученное удовольствие отпустили его в направлении непроходимой трясины. Грэгор Макфейр перешёл болото, выбрался на лесную дорогу и через несколько дней, всё в том же аварийном виде – избитый, хромающий на обе ноги, весь в налипшей тине, с высохшими пиявками на иссохших ушах – добрался до города и явился в ближайшее американское представительство. Консул был в шоке: «Что за наглость, в каком виде Вы являетесь в государственный орган Соединённых Штатов Америки?». – «Я очень хочу спать. И виски бы мне бутылку, сэр...», – ответил ему на это Грэгор Макфейр. За тот подвиг он не получил никакого поощрения. Наградой ему послужила его собственная жизнь, которую он спас своим хладнокровием. В результате он попал в ЦРУ и стал специалистом по минированию и радиоуправляемым системам. И, похоже, на сегодняшний день незнакомых взрывных устройств для Грэгора Макфейра не существовало в природе вещей. Зато самому ему известны были такие схемы, которых не знал никто другой. «Мои взрывные устройства не обезвреживаются», – хвастался он иногда. И не врал при этом. Так что против Саддама Хуссейна выставлен был матёрый воин, достойный противник, «свой сукин сын» ещё большего калибра, чем сам Хусейн. Но и Макс был не из палочки струган: он умел гениально распределять заряды. У него было удивительное чутьё – куда, сколько и как заложить, чтобы сработало по-максимуму. Так что эти два сотрудника ЦРУ – «соплежуи» на языке «дуболомов» – хорошо дополняли друг друга. Саддам Хуссейн даже подозревать не мог в своём дворце, что его отделяют от смерти, возможно, всего несколько дней и всего несколько сот метров.

Диверсанты поднялись на верхний этаж. Там было две комнаты, две спальни. Грэгор предпочёл левую. В комнате Макса было два окна, выходящие на разные стороны. Одно из них открывалось на плоские крыши, другое смотрело во двор, в котором они только что стояли. Отсюда видна была белёная поверхность забора с дубовыми воротами и двухэтажная глухая стена дома напротив. Но оба окошка были такие маленькие, что пролезть в них мог разве что новорождённый сын пигмея. Такое же точно, глядящее на чужие крыши и непролазное окно имелось и в комнате полковника.

– Ну что ж, значит хода для отступления отсюда нет. Придётся ставить вопрос ребром перед этим Акрамом. Или отступать вперёд ногами, – подытожил полковник отрицательный результат разведки, – сверим время, сынок.

В Багдаде в этот момент было семнадцать – сорок три, десятого апреля 1993 года. Часы разведчиков шли синхронно. Грэгор Макфейр удовлетворённо кивнул. Снизу хлопнула дверь. Потянуло едой, незнакомыми пряностями. – «Солдат надо хорошо кормить, лишь тогда они выигрывают сражения. Голодный солдат способен отбить у врага разве что полевую кухню», – прокомментировал густые восточные ароматы полковник Макфейр и приказал:

– Вниз, сынок! Любой успешный бой начинается с сытного обеда! Надеюсь, Саддам нас не отравит раньше, чем мы его подорвём...

Две женщины в паранджах споро накрывали на стол в середине комнаты. В дальнем углу на столике возвышался кувшин с водой, рядом с ним стоял эмалированный таз и лежали чистые махровые полотенца. При появлении американцев обе женщины быстро поклонились гостям, торопливо завершили приготовления и исчезли за входной дверью. Разбираться с блюдами и способами их употребления предоставлено было самим гостям. Они разобрались быстро. Затем Грэгор остался ещё посидеть и поразмышлять за трубочкой доброго вирджинского табака, а Макс поднялся наверх: перед операцией ему требовалось хорошо выспаться. Бессонница вредит нервной системе и притупляет чутьё – это Макс знал по диверсионному опыту, на тот момент уже значительному. Чтобы заснуть быстро и глубоко требовалось отключиться от всех мыслей. Но это и было самое непростое. Мысли всё равно кружили – не в виде слов, а в виде образов. Макс старался перехитрить эти мысли и пытался представить себе лицо Саддама Хуссейна – диктатора, сатрапа и величайшего «сукина сына», обидевшего Америку. Но незнакомый Максу образ Хуссейна постоянно расплывался и норовил предстать в знакомом образе Николь. Тогда усилием воображения Макс принимался снова и снова замещать светлый лик Николь чёрной рожей Мурр-Мурра, тянущего на себя хромированные ручки велосипеда, и добрый Мурр-Мурр выручил, наконец, своего клиента, спустился к нему из Эры Сновидений и увёл Макса в мир жёлтых точек, красных скал и белых игуан...

 

Акрам Халид появился только наутро. Первое, что потребовал у него полковник, кратко поздоровавшись, был план отступления.

– Вы должны были указать нам путь безопасного отхода ещё вчера! – заявил Грэгор арабу. – Мы не можем сидеть здесь как крысы в норе, не зная что происходит вокруг. Прежде чем мы приступим к работе, я должен иметь план города и карту местности.

– Ваши товарищи размещены поблизости и знают, как прийти вам на выручку,- возразил боевик.

– Наши товарищи могут с вашей бабушкой хоть кадриль плясать! Я говорю сейчас о нас двоих, перед Вами стоящих. Каким путём мы будем выбираться отсюда при возникновении, эмм.. аварийной ситуации?

– Никакой аварийной ситуации быть не может. Всё чётко распланировано, в ход операции посвящены лишь абсолютно надёжные люди.

– Абсолютно надёжных людей не бывает. Абсолютно надёжным может быть только мертвец, но и тот даёт показания в руках хорошего паталогоанатома. Итак, я выхожу в эти ворота и в какую сторону двигаюсь в сторону реки?

– Почему в сторону реки?

– Потому что под водой мне легче спрятаться. Ответ устраивает? Если, конечно, в Тигре нет крокодилов. В Тигре есть крокодилы?

– Нет.

– Отлично. Тогда пошли. Покажете дорогу.

– Дорогу я вам покажу, разумеется. Только другую, через задний двор. Я и так показал бы вам её непосредственно перед операцией, это стоит в плане. Но раз Вы настаиваете сделать это обязательно сейчас, то идите за мной.

Они вышли во двор, и Акрам велел подождать: «Надо предупредить женщин, чтобы они удалились, – объяснил он, – на женскую половину дома посторонним мужчинам входить запрещён».

– А в случае экстренной ситуации как быть? – спросил полковник.

– В случае экстренной ситуации можно и без разрешения.

– Умные у вас на Востоке традиции, однако...

Акрам промолчал и ушёл в дом через среднюю дверь. Минут через семь от вернулся за постояльцами и повёл их сквозь дом, который оказался большим и сложным, состоящим из хитро составленных комнат, коридоров и внутренних двориков.

– Я уже заблудился, – пожаловался Макс.

– Не беспокойтесь, пожалуйста, в случае чего вас выведут, – успокоил его вежливый араб.

– Кто нас выведет? – хотел знать полковник.

– Женщины.

Грэгор фыркнул конём, но ничего не возразил. Они вошли в просторную комнату с большими зеркалами, широкой деревянной кроватью под марлевым колоколом антимоскитной сетки, с яркими коврами на полах и стенах и со всякого рода кружевными и шёлковыми рукоделиями, разбросанными по диванам и гнутым стульям. Понятно было без всяких инструкций, что это чертоги самой Шехерезады. Но вертеть головой было некогда: Акрам за нижний угол отогнул в сторону один из ковров на стене, и за ним показалась толстая деревянная дверь на железных засовах. Дверь вела во дворик с фонтаном посредине. Дворик этот был глухой, без ворот и дверей.

– Вот здесь, в этом месте вам надо перебраться через стену, – объяснил араб. – С этой стороны будет стоять лестница, там надо будет спрыгнуть. Высота стены три метра. По улице сразу направо, потом два раза налево, потом направо и прямо до большого бульвара. Затем налево до жёлтой мечети, за ней полунаправо и дальше всё прямо и прямо до самой реки. Но только, уверяю вас, мистеры, вам этот путь проделывать не придётся. В случае тревоги ваши товарищи встретят вас у этой стены и вывезут за город по разработанному маршруту. У них есть подробные инструкции. Но до конца операции у вас с ними контакта не будет.

– Потому что у стен есть глаза и уши, – ехидно подсказал бывший полковник Макфейр.

– Именно так, – согласился араб, слегка усмехнувшись.

По уже немного знакомому лабиринту дома американцы вернулись в свои покои. Здесь их ожидал завтрак.

– Сегодня в полдень придёт машина. Она прогудит. Ворота не открывайте. Женщины впустят её сами. Вечером, когда стемнеет, привезут «халву». Работать будете завтра, при свете дня. Ночью электричество во дворе может вызвать ненужный интерес...

– ... У стен, которые имеют глаза и уши, – снова съязвил полковник. Но на сей раз Акрам нахмурился:

– Дорогие господа американцы. Я знаю, какую организацию вы представляете. И мы, борцы с тиранами, безусловно признаём ваши огромные заслуги в организации всякого рода переворотов, политических провокаций и террористических актов по всему миру. Но и мы кое-что умеем. Особенно у себя дома, в наших странах Востока, который живёт по несколько другим человеческим законам и традициям, чем живёте вы там у себя за океанами. Поверьте, ваши традиции я тоже хорошо знаю, потому что учился в Америке. Поэтому иронизировать по части наших стен, о которых вы понятия не имеете, я считаю неблагоразумным, и делать этого я бы вам не советовал.

– Принимается! – подвёл черту полковник и похвалил вполне искренне: Молодец, борец с тиранами Акрам Халид: удар ты держишь. А значит, и дело знаешь. Главное, чтобы в этом деле поменьше было всякой романтики, всей этой вашей восточной павлиньей экзотики: фонтанов, женских покоев с потайными коврами, кобр под подушкой и кинжалов в финиковом торте...

Акрам Халид теперь уже весело засмеялся:

– Ну и начитались же Вы сказок в детстве, мистер американец. Но Вы можете не беспокоиться, у нас на Востоке всё просто: ножом по горлу – и Аллах акбар. Или наоборот: сначала «Аллах акбар», а потом ножом... Это вы, западные люди, любите, прежде чем человека прикончить, разводить с ним долгую бодягу о его правах и обязанностях, о его заблуждениях, пороках и нарушенных им христовых заповедях. У вас в Америке осуждённые по двадцать лет исполнения приговора ждут... Однако же, предлагаю оставить ненужные споры на отвлечённые темы. Не для этого вы сюда прибыли. А теперь идите кушать. Надеюсь, что наша восточная кухня вам нравится. Восточные женщины готовят очень вкусно. Увидимся завтра. Меня ждут неотложные дела...

Синий микроавтобус «Тойота» с кувейтскими номерами действительно появился во дворе во второй половине дня. Не совсем в полдень, правда, а в третьем часу, но, пробурчал Грэгор Макфейр: «Это по восточным меркам почти что арийская точность». Зато «халву» доставили строго по плану, без опоздания – с наступлением темноты. Макс забрал к себе в комнату один из брикетов и установил, что взрывчатка – высочайшего качества, немецкого производства, и лишь упаковка иранская, местная. Аммонала было много – более двухсот килограм, с запасом. – «Чтоб его и на самый дальний сортир дворца хватило: а вдруг наш Саддамчик как раз там затаится?», – одобрительно хмыкнул полковник. «Да тут на полгорода хватит!», – покачал головой Макс, – сколько невинных людей погибнет!».

– Невинных людей не бывает! – сурово возразил Грэгор, – человек грешен с момента рождения – разве тебе в детстве этого священники не объясняли? А должны были. Иначе зачем они сами нужны? – Грехи отпускать, вот для чего. И нам с тобой, Макс, лучшим из лучших в нашем ремесле, в аду гореть. Ну да мы и ад взорвём, когда там окажемся, не так ли, сынок?

– Было бы приказано, сэр.

– Отличный ответ, сынок, молодец!

 

На своей половине полковник разобрал привезённую с собой видеокамеру и извлёк оттуда две электронные платы, к которым он подключил провод от электробритвы и проверил схему на срабатывание. Бритва служила дистанционным пультом, приводящим в действие запальник детонатора. Сам запальник располагался в толстой батарейке, которую Грэгор вытащил из обычного фонарика и вручил Максу со словами:

– Это твоя деталька, сынок. Смотри, чтоб контакты не подвели.

Всё, что держали в руках террористы, было изготовлено вне Америки. Ни один след не должен был вести к Штатам: террористический акт свершится руками местных мстителей – такова была инструкция. Наверняка сразу после ликвидации Хуссейна объявится террористическая организация, которая возьмёт на себя ответственность за произошедшее и будет претендовать на политический передел Ирака. Но это Макса с Грэгором уже не интересовало – всё последующее будет относиться к сфере политики, последствиями пусть занимаются «яйцеголовые».

На следующий день, двенадцатого апреля, американцы взялись за дело рано утром, и за три с половиной часа всё было готово: посреди пустого салона микроавтобуса возвышался куб взрывчатки, перехваченный плотной сеткой изоленты. В некотором углублении притаились детонатор и приёмное радиоустройство с небольшой антенной. Пространство со всех сторон куба было оставлено свободным: после того как «Тойоту» перевезут в подпольную автомастерскую, там произведут маскировку: машину переклеют в белый цвет и облепят рекламными и информационными баннерами фирмы, развозящей сладости, в взрывчатку до самой крыши и по бокам обложат коробками с настоящей халвой, рахат-лукумом, шербетом и мороженым. После этого по поддельным документам «десерт» доставят во дворец Саддама. Настоящая же фирменная машина со сладостями будет при этом задержана отдельной группой террористов, действующих под видом дорожных полицейских. Дальше будет так: на заднем, «грузовом» КПП дворца машину осмотрят, груз проверят и пропустят. После того, как «Тойота» окажется в подземном гараже дворца, водитель запрёт машину, сделает вид, что пошёл с документами передавать товар, но вместо этого по заранее согласованному маршруту покинет гараж. Его выведет за территорию дворца охранник, свой человек. Банкетный зал, в котором Саддам Хуссейн всегда обедает вместе с семьёй, если находится во дворце, или же принимает гостей, располагается непосредственно над кухонным комплексом. Согласно разведданным, Саддам в эти дни находится во дворце неотлучно: у него на почве аллергии или какой-то инфекции раздуло щёку, и показываться в таком виде перед фотографами, вездесущими как микробы, он не станет ни за что на свете, утверждали имидж-мейкеры Саддама. Но даже если в момент теракта «сукин сын» не будет находиться непосредственно над эпицентром взрыва, то двухсот килограммов взрывчатки хватит, чтобы достать его и в самом дальнем углу дворца: таков был расчёт Акрама Халида. Макс допускал, что это может соответствовать действительности, хотя и зависит от многих дополнительных факторов: распределения и конструкции помещений, глубины гаража и толщины и вида перекрытий и несущих стен. Но этих данных у него не было, и это ему не нравилось. Макс любил точную работу. Кроме того, его сильно тревожила мысль о больших сопутствующих человеческих жертвах. Господи! Мог ли он подумать всего лишь год-полтора тому назад, добывая взрывами опалы, что придётся ему в скором времени подобными взрывами убивать живых людей? В какую же преисподнюю он летит? Эй, Николь! В какой ад ты меня отправила? Ты знаешь это? Знала ли ты это, когда звала меня за собой? Пошла ты к чёрту, Николь! Вот там мы и встретимся с тобою когда-нибудь, и будем вместе, наконец: на одной и той же раскалённой сковородке продолжится наша с тобой любовь!...

Согласно плану, точку в операции должен будет поставить полковник: когда машина окажется в подвале, Акрам по коротковолновой рации скажет слово «Найтингейл», адресованное американцам. Это будет означать готовность номер один, то есть – «держите палец на кнопке». После того, как террористы покинут территорию дворца, Акрам подаст следующий сигнал. Это будет слово «Пэррот!». По этой команде Грэгор надавит на кнопку. Сразу после этого («Вы отсюда обязательно услышите, весь город услышит!», – пообещал им Акрам), американцам следует через женскую половину дома выйти на задний переулочек, соединиться там с «дуболомами», и те вывезут подрывников за город, в пустыню, где их подберёт вертолёт и доставит на корабль. До момента взрыва всем концертом дирижирует Акрам. После взрыва американцы выбираются из города уже сами по себе, с помощью собственных боевиков – таков был общий расклад операции.

– Каким словом мы будем предупреждены в случае непредвиденной ситуации? В случае аварии? В случае провала? – потребовал Грэгор. Акрам спокойно ответил:

– Словом «Авария».

Машину Акрам увёл со двора сам. Простились без объятий, сухо. Женщина с закрытым лицом заперла ворота. Грэгор и Макс поднялись в комнату полковника. На пустом столике возле его кровати лежала в режиме ожидания коротковолновая рация, рядом с ней – «электробритва» японского производства. Все профессиональные дела на этом закончились. Диверсантам оставалось только ждать. Макс смотрел в окошко. Там, в синем небе кружил то ли ястреб, то ли сокол – Макс в птицах не разбирался. Он кружил и явно прицеливался к чему-то там, внизу, на земле. Какой-нибудь обречённый мышонок мог уже начинать считать свои последние секунды... Макс снял с руки часы и положил их себе на колено. Они показывали одиннадцать–двадцать три. И секунды прыгали дальше. Но их было ещё много, этих секунд – гораздо больше, чем в запасе у мышонка. Два часа на переклейку и загрузку машины сладостями плюс ещё полчаса на заезд.

– Успеем пообедать, – спокойно сказал полковник, – если, конечно, они нас уже не сняли с довольствия.

Но нет, они не сняли. «Они» постучали в дверь и бесшумно удалились. У порога стояли два больших подноса с едой, питьём и чашками для ополаскивания пальцев.

– Женюсь на арабке! – заявил Грэгор, удовлетворённо водя носом над блюдами.

А Макс есть не мог – пища не лезла ему в горло. Через пару часов на его совести будут сотни унесённых взрывом жизней... Невинных людей... Какая тут может быть еда? Удавиться впору и ничего не знать про будущее... Полковник как будто услышал его мысли:

– Расслабься, сынок. Не сегодня, так завтра. И потом ещё тысячу раз. Такая у нас с тобой профессия. Как это тебя твоя Варвара научила, ты говорил недавно: «Дом строят – доски летают»?

– «Лес рубят – щепки летят».

– Ага, тоже подходит. Русские хорошо разбираются в этом деле. А мы лесорубы ещё почище, чем они. Потому что у нас топоры лучше. И щепки от нас летят дальше, чем у них: летали, летят и будут лететь – до полного преобладания Америки надо всей Вселенной... А у лесорубов сейчас, между прочим, как раз обеденный перерыв должен быть, чтоб ты знал! Так что ешь, давай. И не разочаровывай меня, сынок. Докажи, что ты из нашей, из американской инструментальной стали, а не из этой ихней... халвы сопливой. Ешь! Это приказ!

Макс пожал плечами, водрузил себе поднос на колени и стал есть, не различая вкуса. Часы он переложил на кровать рядом с собой. Они едва слышно тикали. Секундная стрелка неостановимо кружила над циферблатом – как тот коршун в небе над мышонком... или сокол...

– Ещё есть время прикорнуть на полчаса, – объявил Грэгор, глянув на свои часы. Иди к себе, сынок, приляг. Если заснёшь, я тебя разбужу, ты не беспокойся.

Макс посмотрел на начальника-командира с недоумением: шутит он, что ли? Какой может быть сон в такие минуты? Но тот и не думал шутить – полковник уже снимал ботинки. Определённо, человек с отмершими нервами. Макс ушёл к себе. Конечно, он спать не мог. Он подошёл к окну и стал смотреть в пустой двор. Ему казалось, что он слышит, как стучат часы у него в руке и как секунды, зажатые в кулаке, бьются и мечутся, не находя выхода, в его раскалённой ладони, как будто это он, Макс, поймал время и остановил его, и пока он крепко удерживает его, ничего плохого не случится. Постепенно, однако, непривычное состояние потерянности в этом остановившемся времени стало наполнять Макса тревогой, и ему нестерпимо захотелось проверить, что показывают часы. Он поднёс часы к глазам и обнаружил, что стоит у окна уже восемнадцать с половиной минут. Остановившееся время снова двигалось, мир методично приближался к своему концу: всё ведь имеет начало и конец... Конкретным представителем этого движущегося мира выступала худая, ушастая, серая кошка, которая, подёргивая хвостом, шла по стене забора от угла в направлении ворот. Макс рассеянно следил за ней взглядом, и был вдруг удивлён необычным поведением животного: кошка остановилась в напряжённой позе, затем спина её выгнулась дугой, шерсть на ней поднялась дыбом и кошка с воплем сиганула со стены вниз, во двор. В следующий миг на стене возникли две руки в чёрных перчатках, затем голова в шлеме и рядом уже следующая, за ней третья. Первый штурмовик между тем уже оседлал стену, выхватил из-за спины короткий автомат и направил его внутрь двора, прикрывая от возможного обстрела остальных атакующих. Макс отпрянул от окна и ринулся к полковнику:

– Тревога! – закричал он, – спецназ штурмует дом!

Скорость, с которой полковник вскочил, смёл в сумку аппаратуру с тумбочки и оказался у двери, была невероятной – у него ушло на это не более трёх секунд. Ещё через пять секунд американцы уже оставили за собой дверь, ведущую из столовой внутрь домашнего лабиринта. Ошибившись один раз коридором, они всё же, распахивая все двери подряд и оставляя за собой громкий переполох, ворвались, наконец, в комнату «Шехерезады». Пухленькая, черноволосая и, как ни странно, зеленоглазая арабка, испуганного лица которой Макс не запомнил, завизжала при их вторжении и метнулась за кровать. Но уже в следующий миг Макс отбросил полог на стене, откинул засовы и толкнул дверь. Он выскочил в задний дворик, чуть не свалившись в меланхолично булькающий фонтан, куда Грэгор Макфейр таки влетел по инерции, поскользнулся и, чертыхаясь, сел на задницу в веер поднятых им же брызг. Лишь теперь заметил Макс, что на Грэгоре нет ботинок. Но любоваться босыми ногами шефа было недосуг, да тот уже и вскочил пружиной и кинулся к стене. Лестница была на месте. Первым на стену вскарабкался Грэгор. Следом взметнулся по лестнице Макс и оказался верхом на стене, рядом с полковником, осматривающим переулок.

– Нету наших долбодрынов, – констатировал Макфейр, – выбираться будем сами: направо, потом налево, потом я забыл, но это неважно: пока будем бежать, я вспомню. Прыгай, сынок!

Макс соскочил со стены благополучно, поймал сумку, летящую сверху и едва успел отскочить в сторону, чтобы не попасть под голые пятки полковника, который, оберегая их, приземлился с кувырком и завыл от боли: булыжники в переулке были сильно выпуклые. Они пустились бежать – Макс впереди, с сумкой, полковник позади, отчаянно хромая и матерясь. До конца переулка оставалось не менее пятидесяти метров, когда им навстречу из-за поворота выскочили чёрные люди в масках и бронежилетах – иракский спецназ. Это означало, что охота на них велась прицельная и грамотная, с отличной ориентацией полиции во всех городских переулках и закоулках. Что это? Предательство? Провал? Те самые глаза и уши иракских стен? Но только думать об этом в эти секунды было некогда. Грэгор и Макс крутанулись на месте и бросились в обратную сторону. Но уже и оттуда, с другой стороны переулка в их сторону бежали вооружённые люди. Позади раздалась автоматная очередь. Пока в воздух, кажется.

– Стоп! – приказал полковник, – спиной к стене и поднимаем руки. Игра окончена...

Но игра ещё не была окончена, оказывается. Две группы боевиков, вместо того, чтобы сойтись в одной точке и скрутить готовых сдаться диверсантов, сблизившись, стали вдруг стрелять в американцев с двух сторон.

– На землю! – закричал полковник и резко толкнул Макса в спину. Макс упал. Грэгор плюхнулся рядом с ним.

– Это наши! – сообщил ему Макфейр, – дуболомы. Проснулись наконец, засранцы!..

Макс приподнял голову, но ничего не увидел: в глазах у него потемнело, резкая боль пронзила шею, плечо и спину и он куда-то отплыл, не понимая, что происходит с ним и вокруг него. Слух воспринимал звуки, но мозг их смысла не распознавал. Были выстрелы, потом тишина, потом голос сказал: «Вставайте, парни, отряхните штаны и бегите за нами». Потом другой голос произнёс: «Ха, старый, ты что – обоссался, что ли? Рановато. Всё главное ещё впереди...». Третий же голос воскликнул встревоженно: «Ого, а молодой-то ранен». – «Два пулевых: в шею и в спину», – подтвердил ещё кто-то, который чертыхнулся и приказал: «Боб, дай мне своё железо. Грузите его Бобу на спину...». Ещё раз боль вошла в тело тупым ножом шириной с небо, и всё погасло. Макс потерял сознание.

Когда он очнулся на несколько мгновений, под ним всё тряслось и подпрыгивало, над ним качались неясные лица, в поле зрения попала рука со шприцем. В следующий раз он оказался уже на небе. Над ним плыли лёгкие белые облака. Голос рядом кричал: «Сейчас! Немедленно! Он до ночи копыта отбросит – это как в шапку насрать! Да и нас тут как мышей переловят!...». – «Кто-то отбросит копыта до ночи!», – зафиксировал Макс эту забавную мысль. Но снова мелькнула рука со шприцем, и небо разом потемнело. В третий раз Макс открыл глаза внутри натужно дрожащего гула. С ним что-то делали. Его обматывали бинтами. Смутно знакомый человек кричал ему в лицо: «Держись, сынок. Скоро будем на корабле. Держись, не сдавайся, докажи им, что ты настоящий янки!..». Макс узнал его: этого человека звали Грэгор. Но опознанный Грэгор тут же из загадочных конспиративных соображений превратился на миг в толстую Шехерезаду и исчез из виду.

Окончательно Макс пришёл в себя уже в тишине, в приятном, светлом пространстве, вскоре после операции. Хирург извлёк пулю, раздробившую ему ключицу и обработал другую рану, сквозную. Его оперировал военврач, морской офицер, который стоял теперь рядом с Максом, держал его за руку и считал пульс. Заметив, что Макс смотрит на него, корабельный доктор объяснил всё ещё плохо соображающему Максу, что тот находится в безопасности, на американском авианосце, и что вторая рана опасная – задето лёгкое –, но не смертельная. Однако, в корабельных условиях лечение затруднительно.

– Вас доставят в военный госпиталь в Катаре, – сообщил ему врач, – а после того, как выкарабкаетесь совсем, Вас отправят домой, в Америку. А теперь спите, Вам это сейчас крайне необходимо.

Но прежде, чем Макс выполнил последний приказ, перед ним возникла улыбающаяся рожа Грэгора Макфейра, его непосредственного начальника.

– Отлично сработано, Макс! Стало быть, ты ещё зачем-то нужен нашему старшему брату – лохматому чёрту! Карабкайся дальше. У нас много дел впереди...

Макс хотел спросить его, зачем Грэгор превращался в прошлый раз в толстую Шехерезаду, но тот уже снова запропастился куда-то. Позже, когда Макс очухается полностью и будет вспоминать кошмары, посещавшие его в бреду, он с печальным удивлением вынужден будет констатировать, что его посещали самые разные «духи», включая полузабытого отца, украинскую Варвару и Мурр-Мурра, и лишь Николь не навестила его ни разу. Значит ли это, что она покинула его окончательно? Или это он её покинул, наконец?

продолжение следует)

 

 

 

 

↑ 611