(рассказ)

Владимир Шнайдер

***

Сверив остаток товара на складах с амбарной книгой, Сидор Макарович Логушков остался крайне недоволен: «С эдакой торговлей не токмо на кирпичный дом, на новый сюртук не скопишь! – негодовал он, запирая амбар, - менять надо сидельцев и приказчика! Всех менять! Гнать взашей к ведьминой бабке, покуль, окаянные, по миру не пустили!»

Но где найти новых, оборотистых, таких, чтоб на полушку алтын приносили? В том, что такие есть, Логушков не сомневался, как не сомневался и в том, что все они давно при деле у хозяина. И пример тому, его сосед первогильдеец Котельников. – Сам жирует, живёт для души и тела, а капитал растёт, дело ширится. И только потому, что приказчики у него толковые, дело разумеют. Завидущ людской глаз, потому в чужом огороде плоды и кажутся завсегда ядреней.

«Будь у меня такие хваты, - каждый раз, когда вспоминал соседа, думал Логушков, - я бы тады похлеще евонного развернулся!»

Но таких хватов у него не было и почему-то всё не подворачивались. Хотя, если по чести и совести говорить, то у Логушкова и без Котельниковских хватов дела идут неплохо. Посудите сами: шесть неполных лет тому назад он начал своё дело в неказистой лавчонке, а теперь у него лавка и магазин в городе и ещё в селе за пятнадцать вёрст от города есть лавка. Небольшая, но доход с неё имеется. Так что дела у Логушкова идут и не плохо. Но ему хочется, чтоб они шли ещё лучше, чтоб прибыль росла не по месяцам, а по дням, по часам, потому как Сидор Макаровичу непременно, по его соображениям, надобно осуществить свою давнюю, ещё с отрочества, мечту – построить двухэтажный кирпичный особняк. На втором этаже расположится семья, а на первом он откроет магазин с газовыми фонарями, как у Второва. У него уже и проект будущего дома есть. Иногда вечерами, когда хорошее настроение, он вынимает его из бюро, раскладывает и, разглядывая, мечтает, какие гардины и портьеры повесит, какую мебель закажет и где расставит, как будет по праздничным дням на балконе, выходящем аккурат на Успенскую улицу, пить чай. А зимой он будет пить чай у камина, в гамбсовом кресле, как один знакомый томский купец.

Задумавшись, Сидор Макарович не заметил, как наступил на спящего в тени пса. От неожиданности пёс испуганно взвизгнул и, хватанув перепугавшегося и падающего хозяина за сапог, опрометью, поджав хвост и распугивая куриц, метнулся к сараю.

- Штабы тя холера задавила! - выругался Логушков, отряхивая шаровары и ища взглядом, чем бы ошаулить окаянную псину.

- Моё почтение Вам, Семён Макарович, - раздалось от ворот.

Подняв голову, Логушков увидел у ворот неказистого, густо обросшего волосами в изрядно обтерханном сермяге и почти развалившихся опорках мужичонку.

- Чего тебе? – недовольно пробурчал Логушков, - небось, на опохмел денег? Зазря ноги маял, не подаю!

- Бог с вами, Семён Макарыч, - спокойно ответил оборванец, - не затем я к вам пришёл, я по другому делу. С Вашим интересом.

И в ожидании – заинтересуется купец или нет, замолчал.

- Ну, так выкладывай, ежели с делом, а ежели собрался турусы лотошить, то ступай к другому!

Оборванец, видя, что купец не в духе и может запросто турнуть со двора не выслушав, перешёл к делу.

- Прослышал я, Семён Макарыч, што сиделец в алтайскую лавку Вам нужон?

Прищурившись, Логушков внимательно осмотрел оборванца с головы до пят и криво усмехнулся.

- Нужон, токмо тебе-то што за докука?

Оборванец на шаг подступил к купцу и, пристально глядя в глаза, сказал:

- Возьми меня в ту лавку, не прогадаешь!

Логушков изобразил на лице огромное удовольствие.

- Эк хватил, дурачина! Тебя, случаем, конь в голову не лягал?

- Зазря, Семён Макарыч, смеешься. Торговое дело я знаю, как запазуху зазнобы.

Недоверчиво хмыкнув, Логушков обошёл вокруг оборванца, разглядывая его со всех сторон.

- Худо, видно, ты знаешь запазуху зазнобы, коль сермяг в лохмотьях и опорки развалились.

- Гони ты ево, Семён Макарыч! – ввязался в разговор, выглянувший из сарая приказчик, - у ево же на лбу написано што выжига!

- Нишкни! – рявкнул на него Логушков, - советчик сыскался. Тебя самого гнать давно пора, фетюка бурдастого! – и вновь повернулся к оборванцу. – Так говоришь, разумеешь в торговом деле?

- Коль не веришь, так спытай!

Понравилось Логушкову, как держится оборванец: спокойно, не елозит и, самое главное, глаз не прячет, значить без злого умысла пришёл.

- Ну, штож, - немного подумав, решил Логушков, - пойдём, спытаю.

Больше часа экзаменовал купец оборванца: выспрашивал, кто, где и чем торгует и что производит. В каком уезде и какой товар выгоднее закупать, а какой продавать? Куда и на чём выгоднее товар доставлять? На все вопросы оборванец отвечал как по писаному - без запинок и раздумий.

В душе Логушков радовался: «Молодец! Чувствуется радетельный работник, толковый. Не чета моему Федулу. Он-то, рохля, не то что в другой губерне, в своей волости цены не ведает!»

После теории Логушков испытал оборванца на практике и был ещё больше удивлён: на ощупь оборванец определял любую ткань, на запах и вкус любой сорт пива, водки, вина. И уверовал тогда Логушков, что не шильник к нему на двор явился, а торговый спец. А, может, до господа Бога дошли молитвы, и послал он Настоящего помощника? Вот только почему в таком виде? В беду попал, аль хозяином за грехи какие прогнан? И почему с такими хорошими знаниями и навыками в торговом деле пришёл к нему, начинающему купцу, а не к Второву или Котельникову? Ведь у них-то размах в деле не то, что у него. В десятки раз побольше. Они-то в Китае и Монголии имеют свои руки. Настораживает сие.

- Да, - задумчиво произнёс Логушков, выходя с оборванцем из лавки, - убедил ты меня. Теперь я не сомневаюсь, что ты дока в нашем деле. И по душе ты мне, ибо долго я чаял такого помощника, но… вот коль ответишь на последний вопрос, как на духу, возьму и жалованьем не обижу, а коли покривишь душой – то вот тебе, мил человек, Бог, а вот те порог!

- Спрашивай, - спокойно разрешил оборванец.

Логушков пристально посмотрел ему в глаза и спросил:

- Пашто ты здесь?

Оборванец, озирнувшись, не подслушивает ли кто, прошептал:

- От хозяйской расправы сбёг.

У Логушкова от такого признанья сердце ёкнуло.

«Придётся отказать в месте,- с горечью подумал он, - не чист, видно, на руку. Крадунов-то своих хоть отбавляй».

- За какой такой грех-то под расправу попал?- с сожалением в голосе спросил он оборванца.

- За большой. Уж больно шибко я молодой хозяйке приглянулся, и так она меня обхаживала, што не утерпел я и ублажил ие,… а хозяин прознал… не сбеги я – убил бы! Уж больно лют он в расправе.

И тон, и взгляд оборванца были искренними. Сомнений не вызывали.

Логушков ухмыльнулся.

- Чем эт ты, мозгляк, мог хозяйке приглянуться? Брешешь, поди?

- Знать есть чем, - в свою очередь улыбнулся оборванец.

«Слава Богу, - подумал Логушков, - не крадун, а из-за того, что хозяйку утешил, грех в месте отказывать. Моя-то, хавронья, чай, на него не позарится. Возьму, турнуть-то завсегда успею».

Особой должности Логушков Афанасию, так звали оборванца, не дал. Сказал просто: «Будешь мне помогать». И Афанасий взялся. Да так круто, что сидельцы и приказчик взвыли. По началу они, было, вздыбились перед Афанасием – «мол, кто ты такой, чтобы указывать да советы раздавать!?» И чуть ли не с кулаками на новоявленного помощника. Но Афанасий – калач тёртый, - быстро охладил их. Тогда они к Логушкову - убери, мол, чужака, делу помехи чинит по неразумению.

Логушков, веря, что новый помощник не будет вред делу наносить, всё-таки призвал его и, сделав строгое лицо, спросил:

- Чё эт ты в деле чудишь?

Афанасий с невозмутимым видом, спокойно и толково разъяснил, почему он требует от сидельцев и приказчика то–то и то-то, и почему это нужно делать эдак, а не, как было раньше.

Логушков слушал его толкования и радовался. «Слава тебе, Господи, снизошел ты до моих молитв и ниспослал мне потребного помощника!»

Но старых работников поддержка хозяином новенького не успокоила. Не прошла и неделя, как они вновь ощетинились на поучения Афанасия и вновь к хозяину. Всё повторилось – верх взял Афанасий. На третий раз Логушков не вытерпел, собрал всех работников и строго-настрого приказал Афанасия величать по имени отчеству и все его наставления и требования принимать, как его, Логушковские, безропотно. А кто не исполнит сего наказа, в одну минуту получит расчёт. Смирились сидельцы и приказчики. Неприятно, конечно, но работу терять не хочется.

Афанасий, заручившись полным доверием и поддержкой Логушкова, развернулся в деле ещё отчаянней. Казалось, усталость и покой ему не ведомы. За день он успевал побывать в обеих лавках и магазине, сам постоять за прилавком, обежать магазины конкурентов, завести для сбыта нового клиента на дому и каждый вечер чётко докладывал Логушкову о проделанной работе.

«Молодец! – думал купец, выслушивая очередной его доклад, - при такой натуре он и мёртвый из петли вывернется! Ишь, как гладко речёт-то! Купец, истинный купец!»

После Воздвиженья Сидор Макарович засобирался в Улалу . Давно у него свербила мыслишка заиметь в тех местах свою лавчонку, да вот всё никак человека надёжного не мог подобрать. Теперь есть, можно ехать и обосновываться. А место там выгодное, любой товар идёт процентов на десять, а то и двадцать дороже, чем здесь, в городе. И хотя именитые гильдейцы торгуют там давно и с размахом, незастолблённое и монетоносное место все-таки отыскать можно. Тем более, что в самой Улале Сидор Макарович и не собирается начинать дело. Мыслит он уйти за Улалу вёрст, эдак, на шестьдесят – семьдесят, где ещё не шарят купеческие руки, и поставить избушку.

Афанасий, узнав, куда они едут и для чего, радостно потёр руки.

- Вот уж, Сидор Макарыч, где мы развернёмся, так развернёмся!

Оказалось, что в тех краях он уже бывал, и приглядел дюже выгодное местечко. На взгорке. От Улалы, как и желал Сидор Макарович, далековато, вёрст пятьдесят не меньше. Зверья полно, охотников, алтайцев хватает. Пусть не как в Улале, но зато постоянные клиенты. Да и цены на товар можно повысить. Не побегут же они сверять их за пятьдесят вёрст. Одним словом, путь, вернее, точка для быстрого увеличения капитала найдена.

По прибытию на место, пока Сидор Макарович творил молитву и жёг свечу, освещая пункт будущей торговли, Афанасий запалил костер, а сверху набросал еловых лап. В небо потянулся густой, толстый столб дыма.

- К чему эдакий глазоед развёл? – спросил Сидор Макарович, отвязывая от коня плетушку со снедью. Афанасий, хитро прищурившись, улыбнулся.

- Скоро узнаешь!

Едва они успели отобедать, как к костру вышел охотник.

«Так Афоня дым-то в небо пустил, как заманку!» - догадался Сидор Макарович.

Появившегося охотника Афанасий встретил с неописуемой радостью, как старого друга.

- Милый ты мой! Дружище, уважаемый! – защебетал он, светясь радостью, и вставая навстречу охотнику, - подходи почтенный, подходи к нашему столу. А то мы тут сидим, скучаем, поговорить бы, язык потешить, да не с кем.

Подведя к заложенному снедью зипуну улыбающегося, с настороженностью и любопытством в узких глазах, охотника, Афанасий почти силой усадил его рядом.

- Да не бойся ты, мил человек, и не стесняйся, - тараторил Афанасий, - люди мы простые и добрые, как и ты. Ты же хороший человек?

Охотник мелко закивал.

- Ну вот! Значить мы будем друг друга уважать! Друзьями будем. Меня зовут Афанасий, а тебя как?

- Ойнчин! – гордо ответил охотник.

- Афанасий хочет быть другом Ойнчину, а Ойнчин хочет быть другом Афанасию? – спросил Афанасий и, не дожидаясь ответа, заключил, - Ну, вот и хорошо! Теперь мы с тобой, Ойнчин, друзья, а потому должны уважать друг друга и помогать друг другу. За нашу дружбу, по русскому обычаю, надо выпить. А так, как я твой самый хороший друг, то я и угощаю!

Наблюдая за охотником, Сидор Макарович видел, что тот из тороторства Афанасия почти ничего не успевает понять, а, увидев фляжку, вообще перестал слушать.

- Ну, - сказал Афанасий, подав кружку охотнику, - держи!

И едва успел убрать от кружки фляжку, как охотник тут же, не дожидаясь, пока Афанасий нальёт себе и предложит выпить, осушил её в мгновенье ока.

- Молодец! – похвалил Афанасий и протянул выпившему дольку солёной рыбы.- Настоящий мужик!

Свою же кружку отставил, едва пригубив.

Вскоре глаза охотника помутнели, сузились ещё сильнее, и смешивая русскую речь с алтайской, он что-то оживленно стал рассказывать. Афанасий, широко улыбаясь, то поддакивал ему, то просто кивал головой.

После второй кружки охотник стал то всхлипывать, то смеяться, затем полез к Афанасию обниматься, а вскоре и вовсе захрапел, свернувшись калачом около костра.

Со вторым охотником, появившимся заполдень, произошло то же самое. Сидор Макарович в знакомства Афанасия не вмешивался ни делом, ни словом. Его как бы и не было на поляне. Верил купец, что доверенный всё делает с выгодой, а не ради пьянки.

И вот, благодаря вновь обретённым друзьям, избушка к Покрову дню была поставлена. Товар, привезённый для определения спроса, сбыт по двойной цене, и Логушков, оставив Афанасия, отбыл в Н-ск за новой партией.

На душе у Сидор Макаровича было светло и радостно. Ещё бы! Шутка ли, поставить избу за десять дней! Хотя и не пятистенок, но всё-таки изба. Скажи кому, не поверят. И всё это благодаря Афанасию. Теперь Сидор Макарович, даже про себя, называл его почтительно – по имени отчеству. Золотой человек. Хват. Такого уважать и ценить надо. Держать обеими руками.

Новая, Заулалинская, как назвал её Сидор Макарович, лавка стала у него самой бойкой точкой по товарообороту. А с наступлением зимы Афанасий стал просить себе в помощь сидельца. Мол, месяцок посижу с ним, понаправляю, а потом, как снег уляжется, по тайге пойду. Поохочусь, меном позанимаюсь, какая-никакая, а всё ж прибыль будет.

«И то дело, - согласился Сидор Макарович, - за прилавком-то и фетюк поторчать может, а со своей натурой Афанасий Петрович за зиму из тайги, глядишь, и вынесет прибыли червонцев десять, а то и двадцать. Хват мужик. Не от дела, а к делу бежит».

Сидельца Афанасию Логушков подыскал бойкого и на руку, и на язык. Товар приходилось довозить им по два раза в месяц.

Местное купечество, видя, что дела Логушкова стали набирать обороты, и по слухам зная благодаря кому, при встречах, как бы, между прочим, исподволь, стали выведывать о новом помощнике. Логушков, прекрасно понимая, что расспросы ведутся с прицелом увести, переманить от него Афанасия Петровича, ловко уходил от разговоров о нём. И при каждом удобном случае поощрял рачительность его то словом, а то и целковым. А весной, на Сороки Святые, пообещал в следующем году помочь купить или поставить свой дом. Афанасий сдержано, с достоинством поблагодарил благодетеля за заботу.

Большие надежды возложил Логушков на Афанасия. Слишком уж уверовал в его деловитость. За это, видимо, Бог и отнял у него Заулалинскую лавку. А произошло это так. В очередной партии товара в четырёх ящиках, вместо спичек, оказались маленькие, броско расписные баночки с вазелином. Раздосадовался Сидор Макарович, придётся везти товар назад, спорить с поставщиком. А это всё время, убытки. А он уж и прибыль посчитал и заведомо решил, во что её вложить. М-да, неприятный казус.

Тут бы Афанасию смолчать, не его это дело. Так нет же, как бес за язык дёрнул, захотелось лишний раз показаться перед хозяином своей ловкостью. Что не зря, мол, он в почёте, из любой ситуации выход сыщет. Смотри, Сидор Макарович, и цени!

- Не переживай, Сидор Макарыч, - спокойно проговорил он, запихивая ящики под прилавок, - оставляй это барахло и езжай с покойной душой, а я уж тут с Пронькой скумекаю што-нибудь.

Оставил Логушков вазелин и уехал. Но всё-таки с сомнениями в душе. Кому здесь, в тайге, нужен вазелин. Точно так же думал и Афанасий. Но, как говорится, взялся за гуж, не говори, что не дюж.

«Жил в покое и почитании, - сокрушался Афанасий по отъезду Логушкова, - так нет, дёрнул чёрт за язык». А ну, как не получится сбыть проклятый вазелин, что тогда? Известно что, - померкнет его авторитет в глазах хозяина.

На следующий день, после привоза товара, в лавку заявились первые покупатели – двое старых охотников. Купив порох и пули, они, было, собрались уходить, как один обратил внимание на пирамидку расписных жестяных баночек.

- Чё? – спросил он, тыча скрюченным пальцем на баночки вазелина.

И тут языком Афанасия, как бес залопотал.

- Сей товар, - сделав суровое лицо, заговорил он, - хоть вам и нужон очень, но шибко дорогой, и вам не по карману. Так што ступайте с Богом.

Оживились охотники. Придвинулись к прилавку, с расспросами стали привязываться.

- Нашто вам знать, что да для чево? – искренне возмутился Афанасий, - ежели всё одно брать не будете.

И этим самым разжёг любопытство охотников ещё больше.

- Ну, едри вас за ногу! – не выдержал Афанасий, - прилипли как репей к штанам! Ладно, слушайте. – И перегнувшись через прилавок, зашептал, - В этих баночках мазь для укрепления мужской силы в той штучке, которой мужик бабу любит.

От изумления лица охотников вытянулись.

- Однако! – удивился один.

- А если сила давно ушёл? – спросил второй.

- Ничего, - успокоил его Афанасий, - вернётся, и будет сильней, чем у твоего коня!

Запереглядывались охотники, запокрякивали, заперебирали ногами. А Афанасий с равнодушным видом трёт прилавок тряпочкой да расставляет товар.

- А сколь цена?- спросил тот, что постарше.

- Известно сколь – три рубля!

-А-а! – дружно вскрикнули охотники и отшатнулись от прилавка, как от злого духа.

- А чё вы думали, уважаемые, - вскинул брови Афанасий, - разве деньги слачше молодой жены? Мм? Разве три рубля могут дать тебе столько радости и наслаждения, сколько женщина за ночь? Ну? Нет? То-то же. А впрочем, - видя, что охотники стали приходить в себя, добавил безразличным тоном, - вы, поди, женщин-то не хотите?

- Почему!? – возмутился старший,- Чалчик и Эркемен надо женщин, шипко надо, шипко хочет!

После возмущения охотники вновь полезли с расспросами – как применять, что делать и сколько.

- Так, мужики, - остановил их Афанасий, хлопнув ладонью по прилавку, - рассказывать буду только тому, кто купит. А зазря язык трепать не согласен, он у меня не ботало.

Потоптавшись ещё некоторое время и поцокав языками, охотники ушли.

А наутро, едва забрезжил рассвет, в лавку постучали. Первый покупатель взял шесть баночек!

- Мазать начинай, - инструктировал его Афанасий,- с нарождения нового месяца, перед каждой ночью, и до тех пор, пока месяц не вырастет. А как только пойдёт на убыль, дай натереть, ну, намазать, жене. И всё. Тогда сам увидишь, что произойдёт.- И улыбнувшись, хлопнул осчастливленного охотника по плечу. – Инструмент твой будет твёрже маральего рога!

Давая такой рецепт, Афанасий был спокоен. Луна лишь четвертый день как пошла на убыль, а значит до раскрытия его обмана ещё далеко, и есть время придумать что - нибудь в своё оправдание.

Чудодейственная мазь расходилась с неимоверной быстротой. Продавал её Афанасий за всё: за деньги, за меха, за серебро, за золото. И к концу третьего дня он вложил в руки седого, по-детски глубоко огорчённого охотника, последнюю баночку.

- Извините, уважаемый, - развёл руками Афанасий, - более нет!

- А будет? – с надеждой спросил охотник.

- Будет! – тоном, отметающим всякие сомнения, ответил Афанасий.

- Порешат нас, Афанасий Петрович, - запричитал помощник Пронька, когда они остались в лавке одни, - как пить дать, порешат за такой обман! Бежать надо, бежать!

Ночь, побросав в розвальни остатки товара и подпалив лавку, они сбежали.

В Н-ске, поведав Сидору Макаровичу всю правду, Афанасий встал на колени.

- Прости, Сидор Макарыч, Христа ради! Бес попутал, уж больно соблазн велик был. Ить токмо с одного вазелина прибыли, почитай, восемьсот рубликов! Видит Бог, не для себе старался! Прости, не прогоняй.

Посопел Сидор Макарович притворно, посупил брови, побарабанил пальцами по столешнице в раздумье: как обойтись с поджигателем лавки, да и решил: избушка ставленая за беленькую, так что потеря не велика, зато с таким кушем можно зачинать ставить давно желаемый особняк.

А вслух сказал:

- Ладно, на первый раз прощаю, и даже более того… на, - протянул Афанасию красненькую кредитку.- А теперь ступай, отдохни пару деньков да поедем в Савиновскую лавку, упала там торговля, править дело надо.