Ошарашунг – 5 (30.11.2017)

Лидия Розин

 

День первый второго детства (горного)

 

Первый день моего пребывания в горном посёлке принёс мне много радости. Во-первых, я прошмыгнула в сад и от пуза наелась черешни и ранних яблок. Потом я пошла гулять по саду вдоль речушки. Я нашла милую полянку с приятным видом на горы, присела на тёплый камень у речки и замечталась.

— Ты кто? Откуда взялась? И чего это ты тут расселась на моём камне? — услышала я голосок и повернула голову. Надо мной стояла красивая, как ангелочек, девочка в розовом платьице и с розовым бантом на голове. Волосы девочки были белые, глазища синие, длинные ресницы и несколько веснушек на носу.

— А ты сама-то кто? И почему этот камень твой? Ты что, его купила? — спросила я и добавила: — Вообще-то, я думала, что тут всё общее, наше, советское: горы, деревья, речка, камни. Камни только на кладбище принадлежат людям, потому что на них имена написаны, а тут не кладбище и никакого имени не написано, так что я сижу, где хочу, потому что я свободный человек, вот.

— А ты не кукукнутая? Несёшь всякую чушь. Грамотная ты больно, как я погляжу. Я здесь живу, вон в саду наш дом, мой папка работает тут сторожем. Я ему сейчас расскажу про тебя, и он тебя мигом арестует, будешь знать.

— А я поначалу подумала, что ты ангел, а ты злюка. Ну и иди рассказывай, только ничего не выйдет — я бегаю очень быстро. Убегу.

— Быстро бегаешь? Ну, давай вон до того тополя наперегонки! Спорим, не обгонишь!

Мы побежали во весь дух. Тропинка была узкой, и по обе стороны вниз уходили густые заросли шиповника: слева был обрыв к речке, а справа — шёл неглубокий ров. Надо было кому-то уступить дорогу, но мы обе так хотели быть первыми, что не заметили, как на скорости столкнулись — и разлетелись в разные стороны и повисли на колючих кустарниках. Было очень больно, но мы не подали виду и обе рассмеялись. Сами мы оттуда выбраться не могли, осталось ждать помощи. А чтобы время даром не терять, мы продолжили начатый диалог.

— Тебе не больно? — спросила я.

— Ни капельки! Мне тут нравится. А я знаю, кто ты. Вы вчера приехали и живёте в телятнике. У вас там целая куча белобрысых пацанов, ты на них, ну, совсем не похожа. Это что, все твои братья?

— Нет, ещё не все, мой самый старший брат в армии служит. И вовсе не в телятнике мы живём. Начальник сказал, что там будет клуб.

— Врёт. Начальники всегда врут. А тебя как звать-то?

— Тина. А полностью Альбертина. Мы приехали из Сибири.

— Тина звучит как-то по-болотному. Может, ты Царевна-Лягушка? А меня зовут Дива Беккер. Все говорят, что у меня очень редкое и красивое имя.

— Я такого имени ещё никогда не встречала. Даже в книжках. В сказках бывают волшебники такие — Дивы. Может, ты какая-нибудь фея? Тогда наколдуй, пожалуйста, чтобы нас отсюда вытащили. Мне, конечно, тут тоже нравится висеть, но я маме не сказала, где меня искать. Они меня всегда теряют.

— Ну, я не знаю. Попробовать что ли? И Дива скороговоркой стала произносить какое-то заклинание. Оказалось, что она читает молитву „Отче наш“ по-немецки. Она едва успела закончить, как мы услышали голоса: по тропинке шли мой отец и ещё один седой мужчина, который оказался отцом Дивы. Нас сняли с кустов и повели к Беккерам, домик которых стоял тут же, в саду.

Мама Дивы раздела нас и старательно обработала зелёнкой. Тут только мы позволили себе чуть поохать, потому что зелёнка сильно жгла. У Дивы была ещё сестра Тамила. Они были погодками. Тамила была такая же глазастая и красивая девочка, только волосы у неё были не белыми, как у Дивы, а золотистыми. Тамила не умела ходить и сидела в самодельной коляске. Хозяйка дома была молодая и красивая, я ещё никогда не встречала таких молодых мам — она была лет на двадцать моложе мужа. Ещё у Дивы была в гостях бабушка, Ираида Ильинична, которая приехала из города, чтобы увезти маленькую Тамилу в какой-то специальный санаторий. Бабушка выглядела гораздо моложе зятя, но она упорно называла его „сынок“, а он её „уважаемая мамаша“.

Оказывается, наши отцы были знакомы ещё с тех времён, когда были молоды и жили на Украине. Вот как интересно. Отцы договорились, что они завтра встретятся, — им надо обязательно поговорить. Дивин папа показался мне очень старым, а мама с бабушкой необыкновенно молодыми. Моя мама выглядела старше Дивиной бабушки.

Когда мы с отцом шли домой, он спросил, нравится ли мне здесь, не хочу ли я назад, в Листвянку. Я сказала, что мне здесь очень нравится, только жить бы в нормальном доме, а не в телятнике. Папа пообещал, что когда-нибудь у нас тоже будет настоящий дом, надо только чуть-чуть потерпеть. Он сказал мне, что договорился, спасибо Алоизу, на днях купить у уезжающих из соседнего села чеченцев корову и огород — так что теперь проживём.

И чего тут не жить? Столько всего вкусного растёт в садах. И красота-то какая! Ни в сказке сказать, ни пером описать. Но я когда-нибудь вырасту и напишу про всё это и про нас.

Каждый день, благодаря Диве, узнаю новых друзей. Я уже познакомилась со многими будущими одноклассниками. Смешные какие-то, мальчишки особенно. Про школу и думать не хотят. Глупостями всякими занимаются: курят, матерятся и в лянгу играют. Сказки и стихи не любят, говорят, что это занятие не для мужчин. Девчонки тоже странные. Одни всё ещё в куклы играют: носятся с самодельными, из тряпок сшитыми уродцами с нарисованными химическим карандашом глазами и радуются. Другие, как Светка, разыгрывает собственный театр, в котором она играет роль принцессы, а принца — каждый раз выбирает нового. В конце спектакля обычно разыгрывается сцена свадьбы, где принц обязан целовать принцессу. Мальчишки толпой ходили за Светкой и чего только не вытворяли, чтобы добиться стать избранным принцем. Они состязались в прыжках через речку, в ходьбе на руках и кто больше очков в лянгу наберёт.

Светкины спектакли вскоре прекратились, потому что в посёлке появился настоящий принц — Колька Макаров. Этот мальчик был нашим ровесником, но он был выдающейся личностью. Он был замечательным балагуром, умел играть на гармошке, петь, танцевать, разыгрывать всякие роли, подражать любому голосу, свистеть — ах, чего он только не умел. Это был бродячий цирк или театр одного актёра. У него была сумасшедшая мать — тётя Таня, которая ничего не умела делать. У них не было никаких документов, их никуда не принимали на работу. Когда-то она работала воздушной гимнасткой в цирке и однажды упала с вышки и повредилась рассудком. Теперь они с сыном шлялись по свету и жили на то, что люди подадут. Смышлёный мальчик уговорил местное начальство принять их на лето на работу по сбору ягод и яблок. Так они попали сюда и получили даже крышу над головой — угловую комнату в длинном бараке.

Вот с какими интересными людьми я познакомилась по приезде сюда. Несколько семей уже при нас уехали отсюда на Кавказ. Это чеченцы. На их место приезжали другие, например, немцы из Сибири.

 

Детство второе. День рождения. Мальчик Витя. Лукоморье.

 

В начале августа появилась ещё одна семья: очень яркая, красивая женщина с двумя детьми. Бывшая актриса. Мальчика звали Витей, а девочку Галей. С Витей мы познакомились 8 августа, когда я по дороге в сад, к дому, где жила Дива, встретила новенького, очень нарядно одетым.

— А ты чего так вырядился? — спросила я, — именинник что ли?

— Ага, — тихо сказал Витя, — мне сегодня восемь.

— Вот здорово, — обрадовалась я, — у меня тоже сегодня день рождения, и мне тоже — восемь. Хочешь пойти со мной к Диве, она в саду живёт. Она — Фея. Правда, пока ещё маленькая, как мы, но колдовать умеет по-правдашнему.

Витя рад был познакомиться с Феей, и мы пошли вместе. Мы так заговорились, что прошли нужный поворот, и теперь пришлось возвращаться. Казалось, что мы не только что познакомились, а знаем друг друга уже вечность. У нас были одинаковые мысли, одни и те же любимые книжки. Витя, как и я, очень любил сказки Пушкина, и мы, перебивая друг друга, читали отрывки вслух. До Дивы мы добрались к обеду. Она нам как-то не особенно обрадовалась, но, узнав, что у нас обоих сегодня день рождения, повеселела.

„Надо придумать что-нибудь такое, — сказала Дива, — чтобы день этот запомнился на всю жизнь“. Глаза её при этом странно так заблестели, что я заподозрила, что она и вправду колдунья.

— Закройте глаза и загадайте желание. Так куда вы желаете попасть, именинники? — магическим голосом спросила Фея-Дива?

— В Лукоморье! — в один голос воскликнули мы с Витей и рассмеялись.

— У дураков мысли сходятся, — ехидно заметила Дива, потом добавила, — будет вам Лукоморье. Пошли за мной!

Мы подошли к Дивиному дому с обратной стороны. Там рос огромный старый дуб, которому было уже лет сто. Около дома стоял высокий столб для электропроводки. Один провод вёл на крышу, а другой был оборван и свисал со столба вниз, почти до самой земли.

У Лукоморья дуб зелёный,

Златая цепь на дубе том...

— Кто первый? — спросила нас Фея.

Мы, не задумываясь и не имея ни малейшего представления, что же с нами в следующую минуту произойдёт, воскликнули одновременно: „Я! Я!“.

Витя оказался хорошо воспитанным мальчикам: он сказал, что мужчины должны уступать, и сделал красивый театральный жест в мою сторону: „Прошу вас, мадам!“.

Наверное, у мамы своей в театре всему этому научился, — подумала я.

— Чтобы ваше желание исполнилось, надо сделать следующее, — таинственным голосом прошептала Дива, — взять в руку сухой листик дуба и просто взяться за провод, но я готова спорить, что ты этого не сможешь сделать. — Дива испытывающе смотрела на меня.

— А ты сама-то сможешь? — спросила я.

Дива без лишних слов нагнулась, нашла нужный ей листик и, зажав его в руке, подошла к столбу и слегка коснулась провода. И тут же разжала руку. У Дивы на ногах были надеты кожаные туфельки, а я была босиком.

Я, долго не раздумывая, смело подошла и схватилась голой рукой за провод...

Что произошло тогда, я по сегодняшний день не забыла, но не в состоянии была объяснить кому-то, что это было — я просто не находила нужных слов. Для меня всегда оставалось загадкой, почему я тогда осталась жива. Я взялась голой ручкой за фазу (что это была фаза, говорил монтёр, который производил ремонт электропроводки), и я была босиком.

Почему не заклинило мне руку, как обычно в таких случаях бывает, непонятно. По законам электротехники меня должно было убить током. Потом, позже, когда я училась в техникуме связи, на лекциях по электротехнике я задавала этот вопрос нашему преподавателю Ивану Ивановичу. Правда, я сказала, что это произошло с моей подругой в детстве. Иван Иванович очень основательно разобрал этот случай, привёл множество формул и теоретически доказал, что в этом случае неизбежен летальный исход. Но так как я настаивала на том, что потерпевшая жива и здорова по сей день, он сделал хитрые глаза и сказал: „Ну, в таком случае, милейшая, признайтесь, что подружка ваша из детства не девочкой была, а птицей“.

А тогда, в тот злополучный день моего восьмилетия всё было примерно так. Сперва я почувствовала страшный удар. Невыносимая боль прошибла всё моё тело. Потом я услышала крик. Меня куда-то уносило. Потом боль стала отпускать и сделалось жутко темно и страшно. А потом... я увидела свет. Тёплый, добрый, ласковый такой свет, он окружил меня, пронизывая насквозь. Я чувствовала, что нахожусь в сказке. Всё было так прекрасно. И тут я увидела Царевну-Лебедь — Венеру. Она была словно соткана из света. Я узнала её по глазам. Венера сказала мне ласковым голосом: „Ты заблудилась, доченька, ступай назад, ещё не время. Не забудь, что я тебе говорила: ищи Истину и не держи в сердце обиды на людей. Возвращайся с Богом!“.

Когда я открыла глаза, то поняла, что лежу на земле и надо мной склонились какие-то лица. Потом я увидела Витю. Он плакал. Дива сидела на корточках около меня и что-то шептала. Она читала молитву. Я ничего не помнила. Неужели я тут, перед всеми, в таком виде заснула? Мне стало стыдно лежать, и я вскочила на ноги. У меня как-то странно всё дребезжало внутри. Меня кто-то поддержал, чтобы я не упала, и завели в дом. Бабушка Ираида стала угощать нас вкусными пирогами с вишнями, но мне совсем не хотелось есть… Из разговора взрослых за столом до меня дошло, что меня чуть не убило током. Они говорили, что монтёра за такое безобразие надо под суд отдать, но я ничего не понимала...

Пора было уходить домой, и я всех по очереди стала умолять не говорить никому об этом происшествии, потому что это станет обязательно известно моей маме. Я сказала им, что у мамы больное сердце и что она, если узнает, не выдержит и умрёт. Они пообещали, что никому не скажут, только монтёру что-то куда-то вставят, чтоб знал. Мы шли домой, вначале молча, потом Витя сказал, что этот день рождения он уж точно никогда не забудет.

Я — тоже.

Детство второе. Примирение. Тайны, откровения

 

После этого случая я несколько дней не показывалась на улице. Читала книжку про Гулливера, что принёс Витя. На мамины вопросы, не случилось ли чего со мной и с чего это я вдруг такая серьёзная стала, я напомнила, что мне как-никак уже восемь исполнилось. Так что пора уже взрослой-то становиться. Сколько можно дитём-то быть? На что мама мне сказала: „Деточка моя, пока у тебя мама есть, столько ты и дитём будешь. Оставайся ребёнком. Не спеши стать взрослой. У детей должно быть детство. Моей сестре Эмме столько же, как тебе, было, а мне одиннадцать, когда наша мама умерла. Это очень тяжело. Когда-нибудь я расскажу тебе, что мы тогда перенесли. Не дай Бог никому такого детства. Иди, доченька, поиграй с детьми, вон целая компания собралась, — с утра тебя дожидается“.

Действительно, на полянке собралось много малышей, дошкольников, — я им ещё обещала рассказать сказку. Вначале я рассказывала сказки только моей младшей сестрёнке и её друзьям, но потом к ним примкнули другие. Пришлось пойти к малышам. Я им рассказала про путешествие Гулливера в страну лилипутов. Малышам понравилась сказка, они стали уговаривать меня почитать ещё что-нибудь. Но у меня уже не было сил. Пообещала, что завтра почитаю им „Сказку о царе Салтане“. Мне хотелось побыстрее от них освободиться и уйти куда-нибудь, чтобы побыть одной.

Я обогнула Ушкановский сад, нашла себе неприметную с дороги красивую полянку, окружённую зарослями боярышника, и устроилась там довольно уютно. Я натаскала туда мягкой травы, что кругом растёт по пояс высотой. Руки у меня зелёными от сочной травы сделались и пахли вкусно. Когда всё было готово, села, обняла колени и стала смотреть на небо. Мысли мои опять вокруг дня рождения завертелись.

Так что это было: сон или действительность? Я достала из кармашка серёжку и начала пристально её разглядывать. Голубовато-зелёный глазок в середине треугольничка радостно так засиял, будто подмигнул мне. Я-то понимала, что камушек неживой, это просто лучик солнца клюнул его нечаянно, а он и отозвался. А получилось, как будто он мне подмигнул. Мне стало весело. Я вертела в руке серёжку, и глазочек мне подмигивал. Наверное, я слишком заигралась и начала сама с собой разговаривать, что не заметила, как в моё убежище проник гость. Вернее, гостья.

Передо мной стояла Дива собственной персоной. На ней было голубое платьице и белая панамка с голубым бантиком. Она кинулась ко мне и затараторила: „Тиночка, миленькая, прости меня, дуру окаянную, мне же говорили взрослые, чтобы я не смела к столбу подходить, что это опасно, но я уже несколько раз сухим листиком пробовала, неприятно щиплет, но терпеть можно. Я же не думала, что ты и вправду вцепишься в этот провод. Тебя же убить могло. Ой, что было бы! Меня бы уж точно в тюрьму бы посадили. Вот я устроила! Ты простишь меня когда-нибудь? Прости, а? Мне тебе тайну одну рассказать надо. Я никогда ни с кем, кроме тебя, дружить не буду. Никто нам не нужен, ведь так? Ну? Прощаешь?“

— Да я на тебя и не обиделась. У самой ведь голова должна быть. Так что давай забудем. Про дружбу — это хорошо, но ведь можно и втроём дружить. У меня вот в Сибири аж три друга было: двойняшки Андрюшка с Ванюшкой Краузе и цыганёнок Алёшка. Мы везде вчетвером ходили. И никогда не ссорились.

— А где они теперь?

— Один утонул, а другие уехали куда-то на юг.

Дива стала с интересом расспрашивать меня про мою прошлую жизнь, но мне что-то сегодня не хотелось с ней об этом говорить. Но она заметила серёжку у меня в руке и стала приставать, чтобы я её показала. Я сказала, что не могу, потому что это тайна, о которой я поклялась никому не рассказывать. Только одному Ване рассказала, и то потому, что он глухонемой.

Дива сделала вид, будто обиделась, но потом быстро что-то сообразила и начала меня обрабатывать с другой стороны.

— Ну хорошо, — сказала она, — я вот тоже тайну имею, и хотела, между прочим, тебе рассказать её, но ты должна сначала поклясться, что никому ни гу-гу.

— Клянусь, что никому ни гу-гу! — сказала я, но Диве показалось это мало.

Она сказала:

— Ешь землю!

— Зачем? — удивилась я.

— Так надо. Чтобы никому не рассказала.

— А я и так никому не скажу. Ведь я же про свою тайну тоже никому не говорила. И тебе не собираюсь рассказывать.

— А глухонемому Ванюшке? Что, если он не глухонемой, а просто немой? Он же тогда может преспокойненько написать про эту тайну и дать кому-нибудь почитать, верно? Так что ешь землю!

— Не буду есть землю! Ведь это не я хочу, чтобы ты рассказала мне свою тайну, а тебе самой хочется её мне рассказать. Так что, рассказывать или нет, думай сама. И землю ешь сама. На здоровье! Приятного аппетита! — я отвернулась и стала разглядывать облака.

Но Дива не была бы Дивой, если бы на этом всё закончилось. Она помолчала немного и начала таким славным голоском меня уговаривать не обижаться и выслушать её, что я согласилась. Я подумала, что если она сейчас не расскажет, лопнет ещё или описается. А Дива была уже согласна взять в нашу компанию ещё кого-нибудь, ну, хотя бы этого новенького Витюню, — он, вроде, ничего так, не глупый, но больше никого. Наконец, она начала говорить о своей тайне:

— Я вчера такую невероятную историю услышала, просто ужас. К нам вечером опять твой отец приходил. Они с моим ещё смолоду знакомы, ну, ты это знаешь. Мама с бабушкой Ираидой и Тамилой уехали в город, я была в доме одна. Они сидели в беседке, прямо под моим окном, и тихо разговаривали по-немецки. Папа, наверное, думал, что я сплю. Окно в комнате было открыто, и мне было всё слышно, о чём они говорят. Слышу, твой отец спрашивает: „Ну, Алоиз, рассказывай, как это ты Эльвиру такой молодой сделал? Она рядом с тобой выглядит совсем как дочь“. После этих слов я навострила уши. Оказывается, до войны мой фатер, Алоиз Густавович Беккер, который сейчас сторожем в саду работает, был там, в Украине, в селе их, самым уважаемым человеком — директором школы. Представь! И у него семья была другая: жена Эльвира и двое детей — мальчик Гарик и девочка Оля. А моя мама, ей тогда семнадцать лет только исполнилось, училась в педагогическом училище в Житомире и как раз проходила практику в школе, где директором был Алоиз Густавович. Твои родители в сороковом уехали из Украины на Волгу, в Немецкую Республику, а Беккеры ещё раздумывали. А тут началась война. В то воскресенье, 22 июня 41-го, отец с семьёй ехали в поезде из Киева в Житомир. На какой-то станции поезд долго стоял, и отец пошёл разузнать, в чём дело. А тут началась бомбёжка, и вагон, где была его семья, полностью разбомбили. Отец тогда за один день такой седой стал. Живых собрали в другой поезд, но отправить не успели. Напали фашисты и всех людей арестовали. У отца не было никаких документов, потому что всё осталось в поезде.

Когда фашисты узнали, что Беккер немец и работает учителем, его взяли переводчиком, чтобы помогал в отправке людей в Германию. Людей привозили на машинах на станцию, а там их сортировали и отправляли кого куда. В одной машине привезли целую группу молодых женщин, среди которых он узнал бывшую практикантку Киру Семёновну Зорину. Она кинулась ему на шею и прошептала, что их должны расстрелять, потому что они евреи. Им уже сообщили. Папа сказал, что он спасёт её. Он велел ей говорить всем, что она его жена, Эльвира Беккер. Подбежал фашист с автоматом и хотел девушку силой отнять, но отец ему объяснил, что произошла ошибка и что никакая она не еврейка, а его жена, Беккер Эльвира Робертовна. Этим он спас ей жизнь, но их тоже отправили в Германию, и там они пробыли до сорок шестого, а потом, когда вернулись, их посадили тюрьму, где-то на Севере. Маму вскоре на вольное поселение в Казахстан отправили. Алоиз разыскал потом её. Вот дела! Папа после того, как его освободили, стал везде письма писать, чтобы мамино имя настоящее восстановить. Он нашёл её мать, Ираиду Ильиничну, и теперь они с мамой часто ездят по всяким проверкам в город. Представь, мою маму не Эльвира Робертовна, а Кира Семёновна зовут. Каково, а? Я не могу от этого в себя прийти. Скорее бы мама вернулась.

История это действительно была очень-очень интересной, ничего не скажешь. Мы помолчали немного, потом Дива придвинулась близко ко мне и таинственно прошептала на ухо: „Ну, а теперь твоя очередь, давай, рассказывай!“. Она, конечно, понимала, что сегодня выудить из меня тайну ей не удастся, но потом когда-нибудь... А на сей раз мне просто повезло: не пришлось даже ничего говорить. Нам понадобилось срочно покинуть наше убежище, потому что услышали голоса ребят, идущих в нашу сторону. Это были принцесса Светка, её теперь бессменный принц Колька Макаров и наш друг Витя. Они позвали нас на костёр. Мы примкнули к ним, и не пожалели. Нас так развеселил своими шутками-прибаутками и рассказами Колька Макаров, что мы забыли про всё на свете. Мы хохотали как сумасшедшие, будто смехородного киселя объелись, — аж до колик в животе. Светка со смеху чуть в костёр не свалилась. Она хваталась одной рукой за сердце, другой обмахивалась и пищала: „Ой, не могу, уморил, окаянный, я сейчас умру или... описаюсь, ой-ой!“

Но тут комедия завершилась, потому что появились взрослые и разогнали нас по домам. Диве было идти дальше всех, и мы с Витей пошли её провожать.

О моей тайне я сама довольно скоро рассказала Диве. Так получилось.

(продолжение следует)

 

↑ 1060