Виктор Экгардт

редакция:

Антонины Шнайдер-Стремяковой

В одном из осколков союза нерушимых республик свободных, который «сплотила навеки великая Русь», в Казахстане, в маленькой однокомнатной квартирке пригорода Алма-аты, – Каскелене, утратившем эпитет «уютный» в связи с «навеки» усопшим Союзом, жила обычная семья: муж и жена. Когда «нерушимый» был единым, столица Алма-ата называлась по-казахски Алматы. Теперь же, с развалом Союза, казахи положили звать столицу никак не иначе, как только Алматы. Киргизы в знак солидарности тоже положили называть себя «кыргызы», а страну – Кыргызская Республика. И русские дикторы стали ломать русские языки об эти кыргызские звуки, стремясь, очевидно, хотя бы таким способом загладить свою «вину» перед обиженными.

Но не в этом дело...

Бездетная семья прожила в квартирке около 15 лет. В первые три-четыре года они хотели встать на ноги, заняться карьерой, улучшить жилищные условия, подзаработать, поднакопить и уже потом обзавестись детьми. Потом началась борьба за выживание. Наступили девяностые годы, тут уж совсем не до детей стало, и про улучшение жилищных условий вопрос больше не вставал. С трудом удавалось содержать в надлежащем виде имеющееся жилище - платить зимой за коммунальные услуги, хотя услуг практически не было. При этом кушать хотелось всегда, да не всегда было – чего кушать. Зарплаты выдавали с задержкой по полгода, а цены росли, как на дрожжах.

Евгений Петрович окончил политехнический институт и работал в «стабильные» времена с грошовой зарплатой то ли младшим научным сотрудником в научно-исследовательском, то ли проектировщиком в проектном институте, а с наступлением катаклизмов и совсем без зарплаты. Это был антипод предприимчивому человеку. Его супруга, Любовь Михайловна, не отличалась красотой, говорила громко и властно, и преимущественно матами, не считаясь с его мнением, вследствие чего этого мнения и не было. Она окончила тот же институт, но из-за отсутствия зарплаты давно оставила работу и приторговывала на местном рынке шмотками. Познакомились они в институте, и она женила его на себе. Любовь Михайловна пыталась привлечь к базарной деятельности мужа, оставив его однажды на рынке, но тот не оправдал высокого доверия, и она едва не лишилась товара и всех оборотных средств. Посылать его за товаром в Москву, где закупались мелкие оптовики, она не решалась. Сарая, равно как и комнаты в подвале, у них не было, товар и оборотные средства валялись во всех углах. Мало-помалу квартира заполнялась товаром и так называемыми неликвидами, которые никто не покупал, но которые было жалко выбросить.

Супруг нет-нет да продаст одну-другую шмотку за бутылку бормотухи. Все радости он растерял, а потому стал горьким пропойцей. Когда он был трезвым, что случалось редко, был молчуном, а когда выпивал, хотелось говорить, да не с кем было. Собеседницу в супруге он не видел - темы для разговоров не было. Разговаривать громко и властно Любовь Михайловна стала почти сразу после свадьбы. Если бы не боялась сдачи, прибегла бы и к оплеухам. Он принимал это как неизбежное – думал, все так живут: перед глазами был пример собственных родителей да тёщи с тестем.

Супружескую чету ничего, кроме однокомнатной квартиры, не связывало, и Любовь Михайловна решила раз и навсегда оборвать эту связь. Места для товара требовалось всё больше, и она выгнала мужа на улицу. Выгоняла она его уже давно, но тому податься было некуда, и он неизменно возвращался домой.

Однажды, вернувшись, не смог открыть ключом дверь. Она бы выставила чемодан в подъезд, но свои вещички он все пропил и так поизносился, что и сменного белья уже не было, да и на личную гигиену наплевал. Друзей у него не было, перебиться какое-то время было негде. Делать нечего, пришлось ночевать под мостом, благо, было более-менее тепло.

Он опускался всё ниже и ниже. Одиночество скрашивали друзья по несчастью, которые вместе с ним днями и ночами были заняты тем, что добывали кусок хлеба и глоток бормотухи.

Евгений Петрович стал Жекой. Паспорт, последнее имущество, инвестировал он удачно в бутылку самогона. Во время перераздела «зоны влияния» ему проредили зубы. Умывался он от случая к случаю, бритвы или ножниц не видел уже давно. Других интересов, кроме как утолить нестерпимую алкогольную жажду, у него не было. Он обитал недалеко от рынка, места работы супруги, и та время от времени имела счастье лицезреть свою половинку, но предпочитала не узнавать его. Как ни странно, но в безденежном положении он бывал довольно часто счастлив. Наступала осень, приближалась зима, с коллегами он облюбовал уже зимнюю квартиру – теплотрассу.

Однажды счастливый Жека не сумел добраться до номера «люкс» и уснул по пути к нему. Был ноябрь, примораживало, и ложе, где он устроился, точнее лужа, покрылась коркой льда. Мимо проходила сердобольная женщина. Ей стало жалко человека, ведь если оставить, он может и не проснуться. Жека в этот раз был особенно счастлив. Инна Давыдовна, хотя и была не из тех, кто «коня на скаку остановит и в горящую избу войдёт», но и не из самых хрупких. Она взвалила на плечо Жеку и притащила к себе домой. Жила она на окраине этого городишки в своём маленьком домике.

Она его отмыла, постригла-побрила, и Жека обрёл, хотя и не первозданный, но вполне приличный вид. Хозяйство Инна Давыдовна вела сама, и мужской руки в доме не хватало. Изредка обращалась она за помощью к знакомым, рассчитывалась за услуги конвертируемой валютой, то есть самогоном. Утром, которое началось у Жеки за полдень, хозяйка покормила постояльца отменным борщом и поставила на стол трёхлитровую банку с жидкостью. Отмытый и побритый Жека, когда увидел такой огромный сосуд, не смог сдержать слёз умиления от предвкушения счастья, свалившегося на него в таком безразмерном количестве. Он расплылся в улыбке, обнажившей оставшиеся зубы!

Счастливый, но порядком ослабевший организм Инна Давыдовна отнесла на белоснежную кровать. Когда организм очнулся, Инна Давыдовна хлопотала на улице. На столе по-прежнему стояла приветливая трёхлитровая банка с кристально-прозрачной жидкостью, с которой заигрывал луч солнца; рядом стоял гранёный стакан, солёные огурчики на блюдечке с голубой каёмочкой, очевидно, с приветливой грядки. «Жизнь нежданно-негаданно наладилась!» - констатировал Жека. Налил полстакана вожделенной жидкости, проявив чудеса виртуозности.

Он взял стакан в руки, оттопыривая мизинец и держа локоть на уровне плеча, опрокинул стакан в рот, откинув голову далеко назад; крякнул и, закусив огурцом, снова ушёл в аут, добравшись до белоснежной постели самостоятельно. Эта сцена изредка повторялась, жидкость в банке убывала крайне медленно, огурцы же вообще не кончались, словно росли малосольными тут же, на столе. Разнообразилась сцена редкими выходами по нужде в туалет да редкими репликами, которыми обменивались хозяйка и постоялец. Во время очередного выхода Жека обнаружил, что дверь в туалет плохо закрывается ввиду того, что туалет наклонился. Возможность изолироваться доставляла неудобства, особенно если хозяйка находилась в огороде неподалёку. Хотя Жека и не был мастером на все руки, он всё же справился с задачей, которую сам себе и определил: раздобыл длинную жердь (это оказалось не трудно), и использовал её как рычаг (инженерная мысль всплыла из глубин мозжечка). Приподняв покосившийся туалет, подсунул пару кирпичей под его основание, и туалет стал функционировать, как новый. Инна Давыдовна даже ахнула, сложив ладони «лодочкой». А Жека, справив в очередной раз нужду, вернулся в дом обмыть успех.

- Ну, раз ты на все руки мастер, - сказала после очередного Жекиного пробуждения сердобольная Инна Давыдовна, - если будет время (!), посмотри, пожалуйста, крышку погреба, я всё мучаюсь, открывая и закрывая её.

Хочется отметить, что Инна Давыдовна употребила союз «если», а не наречие «когда», и если бы я не подметил это, слово изменило бы не только смысл предложения, но и характер Инны Давыдовны...

Жека, бросив все «дела», посмотрел - да пристально. В погребе полки для консерваций сделал, отгородил досками угол для картошки, к потолку приделал крючки для подвешивания чеснока и лука, которые хранились в старых, отслуживших чулках... А заодно и тягу в печи поправил (снова проснулась инженерная мысль).

Домик был ухоженным в женском смысле, а в мужском – запущен, и Жека принялся это исправлять. Он так и не допил ту трёхлитровую ёмкость – на самогон времени не оставалось. Так как-то само собой случилось: он вспомнил, что мужчина, а рядом не тётка, с которой прожил более 15 лет и к которой не было никакого интереса, а женщина приятная, мягкая и уютная. И стала она желанной. И они зажили душа в душу. Инна Давыдовна, в отличие от жены, не разговаривала властно и громко, она и голос не умела повышать, а маты и вовсе не употребляла. А Жека, хоть и употреблял ранее, но при Инне Давыдовне стеснялся. Коллеги по работе, многочисленная родня, да и просто знакомые заметили разительную перемену в облике Инны Давыдовны. Нет, она не поменяла гардероба, одевалась как обычно, не подрумянивала щёк, не красила глаз. Разве что губы иногда подкрасит, но не они были причиной перемен. Не хотелось бы повторять избитых фраз, но без этого не обойтись: счастье всякую женщину делает красивой!

Пришла весна – пора огородов. Домик у Инны Давыдовны маленький, а огород огромный, благодаря чему смогла прокормиться в эти перестроечные, всеполомочные годы. Щупленький Жека оказался мужиком жилистым, перепахал огород вдоль и поперёк. Инна Давыдовна приходит с работы и диву даётся, какую колоссальную работу выполнил он за день. Опыта по выращиванию и окучиванию у него не было, и он спрашивал, как и что сделать. Она ненавязчиво давала указания. Соседка, проходя мимо, останавливалась у забора, чтобы обменяться новостями и мнениями.

- Инна, ты в этом году прямо злоупотребляешь цветами, - заметила как-то она.

- Да, в земле люблю ковыряться, - отвечала Инна Давыдовна. - Всю тяжёлую работу перенял мой мужчинка, для души больше времени остаётся.

- Ну, не мужик, а находка!

- Твоя правда, находка!

Жека перестал дружить с зелёным змием - общаться с Инной Давыдовной ему нравилось больше. Он и не подозревал, что бывают жёны, которые умеют уважительно разговаривать с мужьями. Хотелось быть полезным Инне Давыдовне. Вначале он опасался, что его снова могут выкинуть за ненадобностью. Становился очевидным результат работы, и ковыряться в земле нравилось всё больше и больше, но особенно воодушевляла реакция Инны Давыдовны. Нет, особенных восторгов она не высказывала, но удовольствия не скрывала, а Жеке большей похвалы и не надо было. Он и оконные шибочки на веранде поменял, и крышу починил, и прогнившие у забора стойки заменил на новые, а когда управился с посевной, выкопал новую яму для туалета и переставил его. Сараи, свинарник, курятник – всё было приведено в образцовый порядок. Своевременно кормил и поил живность – хрюкать и кудахтать всё стало как-то радостнее и жизнелюбивее.

У Инны Давыдовны была многочисленная родня, у которой периодически наступал сезон дней рождений. Собственно, он никогда не прекращался, только проходил с разной интенсивностью. Разумеется, Инне Давыдовне волей-неволей приходилось посещать эти мероприятия. Пока не было Жеки, она делала это регулярно, с его появлением она пару раз сходила без него по причине робкого отказа. Настаивать она не умела, лишь сказала как-то:

- Раз уж ты не хочешь идти со мной, то и я не пойду.

- Я бы не хотел тебя компрометировать, беззубый да с такой биографией.

Она вставила ему зубы, купила в китайском магазине недорогой костюм и галстук, и они «вышли из подполья». На таких гулянках он не пил лишнее, и из уважения к супруге и её родне оставался в норме. Однажды вечером, возвращаясь с такого застолья, они спокойно шли под ручку по улице, мирно беседуя.

И неожиданно столкнулись они с Экслюбовью, по имени Михайловна. Она была неприятно удивлена при виде ухоженного и безмятежно счастливого супруга. Известие о его смерти она приняла бы куда охотнее, может, вздохнула бы да и дело с концом, а тут!.. Безмятежное счастье «ейного супруга» восприняла, как личное оскорбление. Такую пощёчину оставить без внимания она, естественно, не могла. Буквально на следующий день она заявилась в дом Инны Давыдовны и безапелляционно заявила:

- Давай, собирайся нахауз, погулял и будя! (ненормативную лексику мы упустим)

Ни Инна Давыдовна, ни сам Жека не смогли ничего противопоставить напору претендентши на бывшую собственность. Из них троих бойцом была только Любовь Михайловна. Тот факт, что муж – собственность жены, Инна Давыдовна безропотно признавала. Кончилось тем, что Жека неохотно последовал за своей экс-...

Кто-то воюет за своё счастье, кто-то ждёт его всю жизнь. Кто-то находит его нежданно-негаданно, но не умеет за него постоять, но это не означает, что такие люди не достойны быть счастливыми!

Что было дальше?

- Вторая серия, а именно: Жека запил снова. Его снова выбросили на помойку, и его снова подобрала Инна Давыдовна.

Была бы, возможно, и третья серия, но Любовь Михайловна уехала в очередную барыжническую поездку и не вернулась. Что с ней сталось, автору этих строк не известно.

Повезло Жеке. Он был слабым, безвольным неудачником (хотя последнее спорно), человеком не предприимчивым, но где-то есть и для такого его половинка. Главное – найти друг друга, увидеть, заметить, распознать, не пройти мимо, подобрать, наконец...

При Инне Давыдовне Жека стал Евгением Петровичем. В безмятежном счастье они прожили пять лет, так ни разу и не поскандалив. Пять лет - как один день. В стране улучшения наступали медленно, до Каскелена они ещё не добрались...